из "Естественная история человеческого рода"
Хотя и начертали мы некоторые из законов Вселенной - но еще очень далеки от того, чтобы постигнуть все способности существ; даже живые существа, коими природа во дни великолепия украсила землю, не все нам известны.
Если мы и встречаем некоторые разрывы между звеньями цепи существ; то не должны обвинять природу в нарушении плана ее. Все ли сокровища свои открыла она перед нами?
Расспросили ли мы степи об их цветах и животных? Нисходили ли в пучины Океана? Сколь многие породы живут подобно земледельцам и пастухам, незнакомые, в пустынях обеих Америк, в глубине Азии, в сердце знойной Африки и в землях Новой Голландии, еще неисследованных?
Расспросили ли мы степи об их цветах и животных? Нисходили ли в пучины Океана? Сколь многие породы живут подобно земледельцам и пастухам, незнакомые, в пустынях обеих Америк, в глубине Азии, в сердце знойной Африки и в землях Новой Голландии, еще неисследованных?
Сколь многие племена, почти невидимые, населяют собственные поля наши - и мы не удостаиваем их исследованиям?
Если и малейшая нива может самому неутомимому наблюдателю доставить столько предметов для его занятия, что их хватит на целую жизнь: то как можем мы познать всю землю? Кто может следить за чудовищем морей посреди скал и льдов? Кто перелетит, чтобы наблюдать за орлом?
Если и малейшая нива может самому неутомимому наблюдателю доставить столько предметов для его занятия, что их хватит на целую жизнь: то как можем мы познать всю землю? Кто может следить за чудовищем морей посреди скал и льдов? Кто перелетит, чтобы наблюдать за орлом?
Ничтожная тля есть мир для того, кто захотел бы познать ее во всех частях ее, во всех эпохах жизни, в подробностях естественного побуждения; кто захотел бы исследовать ее нравы, пищу, рождение, потребности, соотношения со всеми существами, ее внутреннее строение, ее прекращения, пользу, ее историю.
Нет на земле ни одного существа, которое знали бы мы совершенно; сам человек, коего изучение столько занимательно для нас, есть еще неразгаданная загадка. Природа есть таинственная и целомудренная дева, которой прелести мы усматриваем не иначе, как сквозь множество покровов.
Нет на земле ни одного существа, которое знали бы мы совершенно; сам человек, коего изучение столько занимательно для нас, есть еще неразгаданная загадка. Природа есть таинственная и целомудренная дева, которой прелести мы усматриваем не иначе, как сквозь множество покровов.
Явный знак слабости человеческой, что мы не умеем сознаваться в полной мере, сколь неудовлетворительно наше изыскание первых истин, и дерзаем ограничивать Всемогущество, правящее миром.
Впрочем, можно ли утверждать за достоверное, что область жизни не испытала некоторых утрат или многих изменений в эпоху тех великих переворотов, коим наша планета была подвержена?
Столь многие материки, то затопляемые, то опять высыхавшие, столь многие внезапные перемены, опустошенные страны, - земли усеянные раковинами и костями животных, большей частью неизвестных, столь многие леса, погребенные в недрах земли, громогласно вещают нам о превратностях, претерпеваемых одушевленной природою.
Потопление одного острова может истребить с лица земли тысячи пород животных и растений. Племена, лишенные оборонительных орудий, долженствовали сделаться жертвою других сильнейших. Природа без сомнения не всегда была таковою, какова она теперь; тщетно скрывает она под цветами беспорядки и разрушения жизни минувшей; уже протекла первая её юность.
Может быть, наступит время, когда она, утомлённая, перестанет производить поколения и с трудом будет двигаться. Леса, совлекшись зеленеющей одежды своей, преклонятся к земле под тяжестью лет и зимних инеев; времена года расстроятся; весна будет без теней и лето без жатв; младенец, на рассвете жизни своей, увянет в колыбели; как роза в почке, еще не развернувшейся.
Все произведения, слабые от самого рождения, будут влачиться к смерти. Солнце, блуждая среди мрака небес, будет изливать лучи слабые, тусклые; звезды, подобно лампадам, оскудевающим в елее, померкнут мало-помалу; и Вселенная, как огромный труп, распадется на безобразные части, если десница Высочайшего Строителя не оживит сего изнеможения миров и природы.
Как величественна и прекрасна сия одушевленная природа! Какими прелестями и плодородием блистает она весною! Как роскошна она в дни своей славы, когда пробуждается на призывный глас своего супруга, когда убегают тени утра и первые огни зари сверкают на востоке!
Древа дубравные, радостно подъемля ветви свои к отцу света, желают, кажется облобызать небеса; и нивы, при теплом дыхании полудня, с шепотом перекатывают златые свои волны.
В ущелье пустынной скалы, вздыхает голубь на брачном ложе своем; сладкопевная малиновка, сидя на цветущем кустарнике, воспевает гимн утренний; и грач, как горный пастух, возвышает время от времени грубый свой голос.
Выдры, выбегая из тростника озер, приносят рыбу своему юному семейству; и легкая серна сосет на свободе землянику горную и плоды ежевики. На лугах, нарциссы склоняются к кипящим родникам, ранупкулы и камыши, сыны нимф источника, сплетают братственные свои стебли. Струя прозрачной воды со стоном извергается с вершин скал, разлетается в крупные пенистые брызги, и струясь чрез равнину, засыпает под меланхолической тенью ив.
Нимфы - днем - возвышают золотые розы свои над водами, а ночью погружают в оные; из под берегов сих вод выходят эфемеры, и развернув радужный флёр своих крыльев улетают к своим подругам. На смугловатых чреслах холмов, букеты анемонов и диких гвоздик качаются ветрами; барвинки с красивыми синими цветами, покрывают собою каменистый берег морской; и виноградник, утомленный под тяжестью багряных гроздьев своих, ищет опоры на соседнем кусте, как беременная супруга на груди юного супруга своего.
Близ утесистой горы, вековой дуб - патриарх лесов, величавый кедр с ветвями многоярусными, низменный мох, рябина с красными гроздями, - деревья и травы разнообразные, предлагают животным тенистые и мирные убежища.
Там встречаете вы быстроногую серну, щетинистого, пламенноокого вепря и новорожденную лань, висящую у сосцов своей матери; видите дятлов, лазящих по пням старых деревьев, дроздов, опьяневших от винограда, копчиков, с пронзительным криком кружащихся в воздухе, и даже небольших насекомых в блестящей броне, играющих на песке, или под травою, сражающихся за соломинку, как властители мира за царства.
В других местах, рука природы вознесла высокое чело Альп, ископала дно морей, измерила мрачные их пучины, пустила бури на их поверхность и уравняла волны их правильным движением прилива и отлива.
Она рекла разъяренному океану: доселе течение твое, и здесь раздробятся пенящиеся волны твои! Она отторгла древние скалы от вершины гор и низвергла лавины с высоты ледников; она проливает обильные дожди на равнины, посылает перуны греметь в пространстве воздушном, возжигает в ночи сверкающие метеоры и на высоте атмосферы развешивает скопившиеся облака, как шатры обширные.
Она разлила во Вселенной сии невидимые жидкости, которыми, может быть, поддерживается движение и жизнь вещества: огонь электрический, теплоту, магнетизм и много другого, об которых мы конечно не знаем. Её щедрая рука увенчала цветами весну, как юную супругу шара земного; покрыла лето златоцветными жатвами, осень плодами и виноградом и одела зиму инеями и снегами.
Каждая порода животного и растения имеет первобытную родину, сообразную с особенным ее устроением. Даже прозябаемые составляют республики, которые, поселившись в климатах, наиболее благоприятствующих им, разделяют между собой землю, подобно царям. Каждый гражданин сих держав оставляет отчизну свою не иначе, как с сожалением.
Посмотрите на сии чужеземные деревья, заточенные в наших садах, удаленные от родины своей; они с каждым годом возобновляют, кажется, свои страдания. Как юноша, пораженный смертельной болезнью, слабеет и изнемогает; так цветы их вянут весною, не принося плодов; любовь к далекой родине сушит их.
Так злополучные сыны Африки, переселенные на берега Американские, измеряют печальным взором пространство морей, которые отделяют их от семейства и от родной земли; волна, шумящая у ног их, слышала, может быть, последние вздохи старых отцов или молодых подруг, которых они не увидят более и которые умирают в грусти по разлуке с ними.
Но если нельзя приписывать прозябаемым чувство, если Дриады не обитают уже в стволах дубов и если Дафна не покрывается более корою лавра; то во многих растениях естествоиспытатель замечает, по крайней мере, некоторый образ той древней скорби или той невинной любви, которую Мифология любила находить в этих немотствующих детях земли.
Стыдливая мимоза всегда избегает руки, желающей схватить ее, или сжимает листочки свои, чтобы дремать во время ночи. Качающийся чегоран (hedysaruni gyrans) охлаждает себя на знойных берегах Ганга, махая своими листьями, как опахалом; Индийские клещинцы, в эпоху своего оплодотворения, оказывают сильный жар в половых органах; и тысяча других цветов обнаруживают произвольными движениями страсть их одушевляющую, чтобы пред взорами небес исполнить священные обязанности размножения существ.
От первого поколения, населившего мир, она по преемственной линии переходит к настоящим поколениям и тем, которые должны за ними последовать. Нет воспроизведения самобытного; жизнь происходит только от жизни, а смерть производит только смерть; никакое тело не может родиться, не быв организовано; тление, разрушающее органы, не способно и устроить оные.
Случай не может быть мудростью и беспорядок не может произвести порядка. И так жизнь есть ничто иное, как передача той первоначальной искры любви, которая из лона Творца слетела на землю.
Она есть любовь, начало - организующее животных и растения в недрах их матерей и вечно сохраняющееся в их потомках. Воздух и воды исполнены сего пламени жизненного; земля приходит от него в радостное потрясение; цветы раскрывают всю прелесть свою и великолепие в дни своих браков; мак и роза, лилия и гвоздика облекаются тогда в одежду более пышную, чем пурпур царей, возвышаются на стеблях своих с величавостью властителей земных, сидящих на тронах; пальма, заточенная в пустыне, вздыхает по разлученном с нею возлюбленному.
Убежище душ невинных, простая Природа, Великий Дух мира! Когда возмогу я вознестись к свету Истины и взирать, как на прах, на суетные волнения земные? А вы, источники уединенные, цветы пустынные, блуждающие племена животных, луга очаровательные, примите меня в лоно свое, когда на закате дней моих, приду к вам предаваться размышлению о блаженстве. Когда ударит последний час мой, я не потребую пышного погребения своему праху; простым мшистым дерном покроется могила моя.
Она есть любовь, начало - организующее животных и растения в недрах их матерей и вечно сохраняющееся в их потомках. Воздух и воды исполнены сего пламени жизненного; земля приходит от него в радостное потрясение; цветы раскрывают всю прелесть свою и великолепие в дни своих браков; мак и роза, лилия и гвоздика облекаются тогда в одежду более пышную, чем пурпур царей, возвышаются на стеблях своих с величавостью властителей земных, сидящих на тронах; пальма, заточенная в пустыне, вздыхает по разлученном с нею возлюбленному.
По гласу весны, когда лучи солнечные изливают плодородие на землю, леса кажется одушевляются; четвероногие испускают вопли любви; птицы, украшаясь самыми яркими цветами, передают отголосками сладостные песни свои; пресмыкающиеся пробуждаются от зимнего усыпления; рыбы, покрытые среброцветными латами, скачут в волнах; растения раскрывают нежные свои почки и цветы обнажают робкие свои перси; всё без перерыва украшается богатейшими нарядами для сего великого праздника природы.
Сила, здоровье, плодородие, веселость блистают во всех существах. Сколько поколений происходит тогда из небытия и возобновляют лицо мира во время этого всеобщего брака земли! Как всюду организуется вещество с неистощимым запасом зародышей и семян!
Любовь, источник жизни, восхитительная Гармония природы, тобой только украшается воздух, которым я дышу; волна, ревущая вдали, - земля попираемая моими ногами, - я нахожу тебя в тенистых лесах, на темени гор и в плодоносных долинах; ты вдыхаешь сладкое упоение во все существа; ты изводишь цветок из темной трещины скал и извлекаешь сладостные песни из безмолвных лесов.
От взоров твоих поля улыбаются радостно, как от взоров утреннего солнца; обитатели морей чувствуют власть в самой глубине пучин, равно как и орел, парящий в небесах, или юница ревущая в рощах; и когда ты нисходишь на землю, она внезапно оживотворяется.
Особливо в тех жарких климатах, в коих дневной жар беспрестанно возбуждает новые рождения, открывает природа все сокровища плодородия. Напротив того от стужи, господствующей в полюсах, размножение племен стесняется и сила жизни беспрестанно бывает ослабляема.
Посему то, сколько неистощимых произведений родится под небом тропиков и какие печальные пустыни царствуют в странах полярных! Широкою лентою жизни препоясуется шар земной под Экватором, и двумя погребальными крепами покрыты его полюсы.
Когда ночь простирает по небесам свои мрачные покровы; тогда 6езмолвие, ниспускаясь от области звезд, приносит сладкий сон животным и цветам. Натуралист-созерцатель, предающийся размышлениям посреди пустынь, внимает унылым крикам совы; дуплистые стволы дубов, кажется, повторяют голоса усопших и шепот времен давно минувших.
Тогда ночные животные выходят из своих логовищ; нетопыри порхают в воздухе; пронзительные глаза рыси сверкают во мраке; ящерица Анолис, сидя на дереве, призывает свою подругу свистящим голосом, и легионы черепокожных выходят из недра морей, сторожить добычу свою на песчаных мелях.
Если идти в глубину лесов между черных елей; то увидишь, что бледная луна бросает свое мерцание на ребра скалы, которая издали представляется ветхим привидением ночи.
Мшистые камни вторят стенаниям источника, орошающего их своими слезами; мак, растущий вблизи, преклоняет от усталости червленую главу свою, как дитя, засыпающее на коленях своей матери; но пахучий самбак, ночной прелестник (Cestrum nocturnum), - ночная красавица и другие цветы, недремлющее стражи царства прозябаемого, раскрывают свои венчики, в которых сфинксы, фадены и другие ночные насекомые упиваются нектаром благовонным.
Между тем, обширное молчание простирается по мрачным долинам, ветры спят и вдали слышатся только звуки песни, вздыхающей в заунывной свирели пастушеской.
Сколько других Гармоний представляется в разных климатах! Обратите взоры на знойные страны Африки, на море песка обнаженного и безводного, на которых жаждущий путник тщетно вздыхает о тени лесов и прохладе источников. Только уединенные пальмы качают в воздухе длинные и смуглые стрелы свои, увенчанные кустом листьев.
Сколько других Гармоний представляется в разных климатах! Обратите взоры на знойные страны Африки, на море песка обнаженного и безводного, на которых жаждущий путник тщетно вздыхает о тени лесов и прохладе источников. Только уединенные пальмы качают в воздухе длинные и смуглые стрелы свои, увенчанные кустом листьев.
Зебры, свободные в сих пустынях, основывают в них свое жилище; они, скитаясь стадами, и измеряя глазами обширность своих владений, избирают любую соленую траву на разных холмах. Они не боятся ни узды всадника, ни городской неволи.
Страус поручает яйца свои попечениям Отца света; он, как бесчеловечная мать оставляете детей своих, и их топчет нога дикого животного или радостно пожирает змея; между тем он, распустив крылья, мчится как вихрь, кажется, не слышит земли под своими ногами и посмеивается над проворным всадником, его преследующим.
Между большим тростником болотным, посреди леса густого, старые носороги, покрытые грязью, раздирают своими рогами кусты и бамбуки для пищи и наполняют пустыми криками. Огромные змии, испещренные, как мрамор, бороздят мягкий ил; глаза у них красные и пухлые; ядовитая слюна сочится из их зева и смрад ими выдыхаемый, мутит на сердце.
Скрываясь в траве, при корме какой-нибудь акации, они сторожат свою добычу: когда красивая газель, стройная телом, кроткая и боязливая взглядом, приходит утолить жажду свою в ближнем источнике; вдруг пресмыкающееся бросается на нее, обвивается около нее изгибами своего тела, с треском раздробляет кости ее, и, разинув широкую пасть свою, пожирает на свободе невинное четвероногое, которое посреди смертных мук, тщетно призывает к себе мать свою на помощь.
Часто лев, притаившись за кустарником, вытянув шею, вздыбивши гриву, бьет себя по чреслам хвостом и ужасает скалы сиплым треском своего рыка; страх объемлет сердца всех диких животных. Видали даже, что сей царь животных нападал на крокодила; с пламенным взором, с разверстою пастью, с распущенными когтями пресмыкающееся горделиво ожидает на песке страшного своего противника.
Лев, измерив расстояние одним прыжком наскакивает на него; и несмотря на его кожучешуйчатую и защищенную броней, не смотря на повторяемые удары хвоста его, раздирает хребет его острием зубов. Яростное пресмыкающееся изворачивается, сильно свивает свой хвост, пускает к небесам ужасные вопли, и кипя бешенством, готовится растерзать врага своего, вонзив когти свои в ребра его.
Земля обагряется кровью; берег оглашается рыканием и победа долгое время остается сомнительной. Но страшный в гневе своем, лев с новой силою нападает, повергает своего противника, раздробляет ему кости, терзает утробу и, раздирая грудь его, утоляет кровью его и жажду свою и мщение.
Между тем под благоухающими сводами древес, тысячи шумливых обезьян лазят по ветвям и рвут с них плоды; стаи попугаев, украшенных блестящими перьями, стрекочут, летя собирать с разных округов дань зернами; хамелеоны, печально сидящие на кустах, ждут проходящих насекомых, коими питаются; иногда они принимают на себя, вместо бледного цвета серо мышиного, прекрасный изумрудный с желтыми крапинами, иногда бурый багровый, розовый, полинялый и другие оттенки; а неповоротливая черепаха ищет подле берега спокойного убежища, дабы положить в оное надежду своего потомства.
По возврату весны, когда цветы спешат развертываться, какие неведомые желания призывают в наши климаты странствующих птиц, веселых певиц рощ? Однако с берегов Африканских, они пускаются в путь на крыльях ветров; они перелетают моря, посещают царства матери-земли, и ниспускаясь на гостеприимную почву, приветствуют ее песнями любви.
Тут находят они пиршества, приготовленные руками природы и узнают поля родные, на которых в первый раз воспарили они к небесам. Иволга опять находит свой древний вяз; а соловей беседку лиственную; каждая из них приготовляется к новым удовольствиям и вступает в новые супружества.
Природа ни одного из существ не оставляет на земле без помощи; она не предает их в жертву несчастью. Рассмотрите сего ничтожного жука, он снабжен всеми органами, нужными для жизни; он с ног до головы вооружен и одет латами и надкрыльями роговыми, которые защищают его как щитом; он имеет крылья, проворные ноги, глаза, с тысячью граней, чтобы со всех сторон видеть свою добычу или неприятелей. У других насекомых есть острые челюсти, у иных носик шиловидный, или ядоносное жало, или сверло колючее.
Это насекомое мало, но чрез это самое оно незаметно и вполне наслаждается своею свободою; поприще жизни его ограничено, но достаточно для его назначения. Ему в подробности известны производства Природы; республика его размножается в несметном числе посреди пород самых сильных; мошка отваживается нападать на льва и даже на царей; она делает слона своею добычей; царство прозябаемое, трупы, остатки всех существ суть, для племен насекомых безмерное наследие, предоставляемое им Природою.
Таким образом они питаются развалинами и всеобщим опустошением; у них множество вознаграждает малость роста: одни очищают почву от гниющих веществ, другие очищают воду, они неутомимые помощники больших хищных животных и вместе с ними сохраняют чистоту и приятность на позорище света.
Сколько могли бы мы пересказать здесь чудес об их превращениях, и как бабочка, блестящая золотом и дорогими камнями, выходит, развертывая свои крылья на солнце из отвратительной гусеницы? Какие породы сверкают фосфорным огнем и посреди ночи возжигают пламенник своих браков? Какие породы, музыканты наших полей, эти сельские менестрели, призывают подруг своих звуками виолы и тамбурина?
Как Орехотворки и тысячи других пород, вестницы любви цветов, или тайные свидетельницы брака их, относят плодотворную пыль к подругам, разлученным от своих супругов? По какому странному чуду, неутомимые и трудолюбивые евнухи пекутся с нежнейшей заботливостью, с усердием самым пламенным, о размножении рода и разделяют все труды материнского сердоболия не наслаждаясь удовольствиями любви?
Однако эти чудесные насекомые, эти явления столь необыкновенные, существуют пред нашими глазами; и стоит только заметить, чтобы познать их, — сколько же на земле есть людей, которые имеют глаза и ничего не видят!
Но другие зрелища представляются нам на берегах Океана. Когда волны, разбиваясь о скалы, торчащие из воды, превращаются в широкие полосы пены, тогда тюлени удаляются в свои гроты, устланные багряноцветными водорослями; станицы морских ласточек, альбатросов с закорюченным клювом, следуют, с продолжительным карканьем за черными браздами валов; гагары, погоды вестники и легионы других рыбоводных птиц помрачают воздух, гнездятся на острой скале, или громкими криками призывают своих подруг, заблудившихся во время бури; а бурые Дельфины быстро реют посреди бурь между льдами.
Но другие зрелища представляются нам на берегах Океана. Когда волны, разбиваясь о скалы, торчащие из воды, превращаются в широкие полосы пены, тогда тюлени удаляются в свои гроты, устланные багряноцветными водорослями; станицы морских ласточек, альбатросов с закорюченным клювом, следуют, с продолжительным карканьем за черными браздами валов; гагары, погоды вестники и легионы других рыбоводных птиц помрачают воздух, гнездятся на острой скале, или громкими криками призывают своих подруг, заблудившихся во время бури; а бурые Дельфины быстро реют посреди бурь между льдами.
Когда кит, вышедший из пучины и извергающий широкую струю горькой воды, умирает на песке; тогда хищные птицы, как пираты, слетаясь с пронзительным криком, рвут маслянистое мясо его и друг у друга оспаривают живые куски его.
Но если бы мы, под водолазным колоколом, спустились в сию мрачную область, то какие невиданные зрелища представились бы изумленному взору нашему? Это уже не игры тяжелых китов на поверхности волн. Акула, пила-меч, побуждаемые яростью и голодом, сражаются с сими царями морей.
Несмотря на свою ужасную громаду и на быстрые удары хвоста, сии миролюбивые исполины животного царства, слабо защищаются против проворного врага, который раздирает широкие чресла их, обагряет волны кровью их; или если избегнут они от сих кровожадных и хищных пород, то не избегнут еще более страшной остроги ловца, разве только укроются под ледяными горами морей полярных.
Между тем станицы странствующих рыб, покрытых чешуйчатым панцирем из злата или лазури, в эпоху побуждения любви приплывают в волне, как блистательные рыцари, стекающиеся на отдаленные берега для торжествования карусели. Какие другие виды, кроме желания удовольствия, заставляли бы сельдь, и другие породы рыб, ежегодно переселяться со дна пучин к устьям рек?
Они часто находят смерть, ища жизни и наслаждений. Часто скат, лежащий в темном иле залива, ожидает приближения какой-нибудь неосторожной рыбы, ищущей себе пищи, и вдруг поражая ее своим электрическим ударом, овладевает своей добычей.
Иногда в возвышенных морях между тропиками, блестящие золотом спары преследуют робких рыб летучих, сии силятся ускользнуть от этих вечных преследователей, взлетают над поверхностью моря, поддерживаемые своими длинными плавательными перьями, но часто и здесь встречают не менее жестоких неприятелей; их сторожат морские птицы или матросы, у коих они, кажется, испрашивают, хота и тщетно, мирного убежища.
Между тем множество улиткообразных, испещренных тысячно разнообразных оттенков, то плавают на поверхности морей в красивых перламутровых гондолах, распуская против ветра пурпуровые паруса свои, то погружаются в волны, или устилают своими раковинами дно Океана; каракатицы укрываются от своих неприятелей в темноцветной жидкости, вокруг себя ими разливаемой.
Наконец, когда ночь простирает мрак свой над морями, миллионы фосфорических животных, одни в виде серебряных звезд, другие в виде лучеобразных цветков, освещают дно пучин, или, размножаясь в несметном количестве, составляют огненное море, которое разделяется на длинные полосы света или на сверкающие снопы, под веслом мореплавателя или под кормою корабля, обремененного сокровищами Востока.
Сколько чудных произведений остаются сокровенными, будучи погребены в тех мрачных глубинах, которые посещают только морские чудовища! Какие прекрасные рощи кораллов и хрящевок оживляются особенными животными! Какие чудные здания Мадрепор, Полипников всякого рода, возвышаются, в сих жилищах подводных, огромными островами и питают неизвестные нам племена, или раскрывают их необыкновенные формы, которые изумляют нас!
Нереиды, Наяды, Тритоны, все божества древнего баснословия, кажется, живут еще в сей колыбели творения: здесь-то одушевленная природа почерпнула, кажется, жизнь в самом ее источнике, и Венера, плодородная мать всех сих тварей, прияла бытие, при начале веков, в царствование древнего Сатурна, отца всех вепрей.
Если от сих пучин мы вознесемся к равнинам воздушным, тогда новые явления представятся нашему созерцанию. Иногда посреди прекрасного дня, беловатые облака скопляются в атмосфере. Птицы, предчувствуя грозу, прекращают свой говор и быстрым полетом скрываются в облаках.
Вскоре день помрачается, атмосфера густеет. Внезапно поднимается порывистый ураган, взвивает длинным столбом листья и пыль; ветер свищет меж дерев, леса стонут и клонятся к земле; быстрые молнии расторгают небеса удар за ударом, разливают белизну по горизонту и открывают широкие огненные расселины; тучи сталкиваются и разбиваются, соединяются; перекатный треск грома, рев бури, жужжание дождя и града оглушают долины; мутные потоки разливаются по полям, увлекают пасущиеся стада, орудия земледельцев и опустошают нивы их.
Вскоре день помрачается, атмосфера густеет. Внезапно поднимается порывистый ураган, взвивает длинным столбом листья и пыль; ветер свищет меж дерев, леса стонут и клонятся к земле; быстрые молнии расторгают небеса удар за ударом, разливают белизну по горизонту и открывают широкие огненные расселины; тучи сталкиваются и разбиваются, соединяются; перекатный треск грома, рев бури, жужжание дождя и града оглушают долины; мутные потоки разливаются по полям, увлекают пасущиеся стада, орудия земледельцев и опустошают нивы их.
Путник, прислонившись к древнему дубу, видит издали хижину поселянина, пораженную молнией, и матерей, бегущих чрез равнину и уносящих детей в своих объятиях.
Вскоре гроза утихает; глухой рокот грома раздается уже вдали, солнце выходит из-за туч, как юный герой, возвращающийся победителем с поля битвы; зелень улыбается радостно сквозь блестящие капли дождя; цветы, при вечернем прохладном ветре, поднимают прекрасные свои головки, и земля, подобная юной Наяде, исходящей из источника выдыхает сладостное дыхание плодородия.
Я сойду в оную, довольный скромной своею участью; жизнь моя рассеется в природе, как дым разносится в воздухе, и душа моя возвратится к Высочайшему источнику, из коего все истекает во Вселенной. Быть может, строки сии будут читать и тогда, когда осенний ветер станет колыхать траву на могиле моей, и тусклое солнце светит над моими костями.
Они будут тогда бесчувственны, и сие сердце уже не будет биться.
Но если память о человеке может пережить его, он не станет жалеть о жизни; судьба его на земле свершилась, на какую бы ступень она не была бы поставлена счастьем.
журнал Галатея №33-34, 1830
