Александр Скрябин. Тексты

Б. Ф. Шлецер о Предварительном Действии (Мистерия А. Н. Скрябина)

 

Кто видел в Скрябине гениального композитора, должен был a priori предполагать, что он - и глубокий мыслитель.


     Но при его жизни только немногим ближайшим людям была до некоторой степени известна работа его философской мысли и только одному человеку, его второй жене, были непосредственно знакомы его философские писания; он тщательно таил их от чужого взора. 

Мысль напечатать их принадлежит мне, и лишь после долгих колебаний Татьяна Федоровна Шлецер-Скрябина (фактическая вторая жена русского композитора Александра Скрябина, мать троих его детей: Ариадны (1905), Юлиана (1908) и Марины (1911), родная сестра Шлецера) дала свое согласие. 

Мне казалось ценным собрать и представить во всеобщее сведение записи его духовно-умственного творчества, не только потому, что, совершаясь в недрах того же духа, оно несомненно питало и направляло его музыкальное творчество и в этом смысле может до известной меры служить комментарием к последнему, - но и потому, что оно представляется мне в высшей степени замечательным само по себе, независимо от своей служебной роли по отношению к музыке Скрябина. 

Ежели верно, что всякий гениальный человек есть маниак (лучше: мания (здесь и далее примечания Libra Press) одной великой идеи, - а я думаю, что это верно, - то Скрябин был одним из таких людей. Уже отроком он носил в себе, как завязь плода, зародыш той миро-объемлющей идеи - идеи-чувства, идеи-хотения, - которую в последнее два года жизни он считал в себе созревшей и которую хотел выразить в своей грандиозной Мистерии. 

Узнать эту мысль, которой была отдана вся жизнь такого человека, узнать ее полностью, в ее последовательном развитии, важно для всякого, и если в музыке Скрябина она воплощена, конечно, всего полнее, - нам важно видеть и тот ее линейный чертеж, каким являются его словесные записи. Моей целью было - представить в подлинных документах биографию этой единой совершенно-личной и глубоко-органической мысли Скрябина.

 

I.

 

В мою задачу не входит комментирование Предварительного Действа и раскрытие глубокомысленного содержания его сложных и богатых символов: моя цель иная, более скромная и узкая - дать историю Предварительного Действа, показав в кратких, схематических чертах условия, как внутренние, так и внешние, среди которых оно создавалось, и, вместе с тем, отметить характерные, формальные (в самом широком смысле этого слова) особенности этого произведения, отличающие его от всех других созданий Скрябина и отводящие ему совершенно исключительное среди них место.


Очевидно вполне, что обе трактуемые здесь проблемы тесно связаны между собой и не могут быть рассмотрены обособленно, в отрыве одна от другой. Написать "биографию",  Предварительного Действа значит показать, каким именно путем пришел Скрябин к созданию этой столь необычной формы и как эта форма, под влиянием некоторых обстоятельств и в результате сложной духовной работы, им постепенно вырабатывалась.


Выполнение взятой мною на себя задачи предъявляет, прежде всего, одно основное, трудноосуществимое требование: полный отказ от всякого теоретизирования, а также и от всяких оценок, как эстетических, так и философских. Ограничиться исключительно ролью описателя и верного летописца, стать живым зеркалом, не истолковывать, но отражать - таково здесь было мое стремление. 


Что касается в частности Предварительного Действа, то я был поставлен в исключительно благоприятные обстоятельства, так как лето 1914 года, период наиболее интенсивной и продуктивной работы Скрябина над текстом этого произведения, мне пришлось провести у него на даче, в ежедневном с ним общении.

Широко я также использовал относящаяся к этому периоду воспоминания Т. Ф. Шлецер-Скрябиной.

 

II.

 

Сейчас трудно, даже невозможно определить хотя бы с приблизительной точностью, когда именно в Скрябине возникла мысль о Предварительном Действе, как подготовительном этапе на пути к последней Мистерии. От работы над текстом Мистерии к тексту Предварительного Действа Скрябин перешел постепенно, в результате некоторого процесса самоограничения.

 Лето 1913 года он провел с семьей в Калужской губернии, в имении Петровском, на самом берегу Оки, близ города Алексина, куда, я помню, мы часто ходили гулять. Ближайшим соседом Скрябиных был Ю. К. Балтрушайтис (Юргис Казимирович, русский поэт), занимавший со своей семьей дачу в том же Петровском парке. У Скрябиных гостили этим летом художник Шперлинг (Николай Викторович, друг А.Н.Скрябина), А. А. Подгаецкий (врач), Н. С. Жиляев (Николай Сергеевич, русский композитор), несколько раз наезжал из Москвы доктор Богородский (В. В. Богородский консультировал, присутствовал при хирургических операциях А.Н. Скрябина, вследствие которых Скрябин умер. Был другом А.Н. Скрябина). В начале лета Скрябин отдался всецело отдыху: мы много гуляли, по вечерам играли в шахматы, иногда в карты, читали. Но книг в нашем распоряжении было немного: незадолго перед тем вышедшая в переводе К. Д. Бальмонта поэма Асвагоши «Жизнь Будды», журнал Заветы, только что появившийся перевод биографии Рихарда Вагнера Каппа (Юлиус Капп, немецкий музыковед), несколько книжек из серии Новые идеи в философии. С особенным интересом прочел там Скрябин статью Шуппе (Вильгельм Шуппе, немецкий философ-идеалист).

Характерно отметить по поводу биографии Вагнера, что Скрябин, творческая деятельность которого была спаяна одной мыслью, устремлена была всегда к одной цели, был неприятно поражен при чтении Каппа тем, что деятельность Вагнера была лишена этой абсолютной цельности и определенности и путь ее был извилист, в зависимости, часто, от внешних мотивов и импульсов: - Я представлял его себе более сознательным, - заметил Скрябин, - мне казалось, что в его замыслах было больше сознательной воли. Эту осознанную планомерность творчества Скрябин всегда ценил очень высоко и в себе, и в других.

Но долго Скрябин отдыхать был не в состоянии; уже (с конца июня он стал работать над текстом Мистерии).

Всецело поглощенный образом Мистерии, которая принимала все более грандиозные очертания по мере того, как он обдумывал и пытался определить ее в подробностях, Скрябин тогда еще не помышлял о Предварительном Действе, по-видимому; и если и возникала в нем, смутная, мимолетная мысль, быть может, о таком подготовительном акте, то о ней, он, во всяком случае, не говорил. Он тогда, по-видимому, еще не представлял себе отчетливо всех тех непреоборимых препятствий, которые ожидали его на пути к осуществлению Мистерии, или же старался скрыть их от себя самого и других. В беседах с друзьями, говоря о Мистерии, он выражал определенную, непоколебимую уверенность, что в пять, самое большое шесть лет он свою работу, в части, касающейся его лично (ведь Мистерия должна была быть актом коллективного творчества), вполне закончит. В нем уже жило страстное нетерпение, и он неоднократно повторял: - Нужно поскорее взяться серьезно за работу. Все это не то! Довольно говорить о Мистерии: нужно делать! Пора перейти к делу! И тут же он утверждал, что, кроме более или менее мелких фортепьянных вещей, он не напишет уже более ни одного крупного оркестрового сочинения, дабы сохранить все силы свои и время для Мистерии: - Я не могу больше писать симфоний, поэм для оркестра, - повторял он, - с этим покончено. Находясь в таком напряженном состоянии нетерпеливого ожидания, он раздражался, уже не улыбался, как прежде, немного радостно и иронически, когда читал в газетах, в журналах какие-нибудь заметки, большей частью чрезвычайно неверные, о подготовляющейся Мистерии (такие заметки в последние годы его жизни появлялись довольно часто): - Не рано ли начали писать о Мистерии? - беспокоился он. - Вот все ждут теперь, я всем рассказываю, а так мало сделано еще. Он ощущал уже вокруг себя некоторую атмосферу ожидания; это и беспокоило его, и возбуждало одновременно, как благоприятный признак.

С радостной решительностью приступил он к работе своей и всецело погрузился в богатый, таинственный мир любимых им образов, мыслей и чувств.

Обыкновенно он работал по утрам, прогуливаясь по одной из аллей прекрасного парка, набрасывая на ходу в своей записной книжке отдельные стихи и мысли. Эта книжка сохранилась; она небольшого, карманного формата, в мягком сафьяновом переплете. Я обозначаю ее в дальнейшем буквой «А». Большинство чрезвычайно отрывочных записей сделано карандашом, мелким, очень неразборчивым почерком. Местами записи полуистерлись. Кое-что написано чернилами. Для истории Предварительного Действа эта книжка имеет особенное значение, ибо она содержит первые записи того материала, который, переработанный, вошел позднее в это произведение. Одновременно Скрябин пользовался еще одной тетрадью, среднего формата, без обложки. Обозначаю ее буквой «Б». Здесь большинство записей уже сделано чернилами, очевидно, у себя дома. Они носят менее отрывочный характер и тут я нахожу целые эпизоды, включенные потом с некоторыми изменениями в имеющийся у нас последний текст Предварительного Действа. Сравнение рукописей «А» и «Б» показывает, что первая маленькая книжка, которую Скрябин всюду брал с собой, служила черновой для тетради. Впрочем, позднее, по свойственной Скрябину привычке писать одновременно в нескольких тетрадях, начиная иногда с середины и не считаясь вовсе с порядком страниц, оставляя многие из них незаполненными, он перестал пользовался карманной книжкой и стал заносить свои черновые наброски прямо в тетрадь «Б», в которой можно найти таким образом самый разнообразный материал. Определить хронологический порядок этих записей представляется теперь тем более трудным, что Скрябин никому никогда не раскрывал своих тетрадей и записных книжек; он с радостью делился своими мыслями, читал даже друзьям записанные уже отрывки, но прятал свои тетради, чтобы кто-нибудь случайно не заглянул в них.

Когда в конце лета я уехал из Петровского, Скрябин был еще всецело занят Мистерией, осуществление которой уже представлялось ему единственным делом его жизни, - делом нескольких лет напряженного, посвященного исключительно этой цели труда. Когда же поздней осенью, в октябре того же года, я вновь увидел Скрябина в Москве, Предварительное Действо уже существовало в замысле. Нужно, следовательно, отнести зарождение нового произведения к августу 1913 г. При этом, в ходе работы не произошло никаких существенных изменений; здесь не было перерыва, не было и перелома. Ничего не говорят нам о происшедшей перемене и записи тетради «Б», куда Скрябин продолжал по-прежнему заносить отдельные стихи и отрывки. Просматривая эти записи, совершенно невозможно установить, с какого именно момента произошла перемена в поставленной себе Скрябиным цели, когда случилось ее сокращение.

Сначала название «Предварительное Действо» не нравилось Скрябину; он искал другого, но не находил. - Это подготовительное действие, - говорил он. - Оно должно подготовить нас всех, служить естественным переходом, связующим звеном между существующим и будущей Мистерией.

Первоначально в его глазах новое задуманное им произведение было лишено самостоятельного значения. В беседах он усиленно подчеркивал его воспитательный характер, всецело подчиняя Мистерии, лишь преддверием к которой оно должно было служить. Еще в течение лета 1913 года он иногда указывал, что ему придется, быть может, растянуть исполнение сложного мистериального акта на более значительный, чем предположенный им первоначально семидневный период, но с тем, чтобы первый эпизод являлся общей, подготовительной частью целого, тесно, однако, к этому целому примыкая. Впрочем, мысль эту он тогда не разработал и даже не слишком охотно останавливался на ней, считая это подробностью, которая, как и многое другое, должна выясниться и определиться во время самого процесса творчества.

Очевидно, что именно усиленная работа над текстом Мистерии и привела его к сознанию необходимости связать настоящее с этим чрезмерно грандиозным, диспропорциональным ему будущим. Он и раньше, впрочем, не скрывал от себя тех технических трудностей, с которыми было связано осуществление Мистерии. Эти технические трудности он даже охотно подчеркивал, словно стремясь, таким образом, отодвинуть на второй план трудности, вытекающие уже из самой несоизмеримости замысла с человеческими силами. - Необходимо, конечно, подготовить людей, найти исполнителей, помощников, - так говорил он часто в последнее время. Эта потребность, ощущалась им все острее по мере того, как он глубже входил в работу над Мистерией. Жило в нем, без сомнения, и сознание, что сам он не овладел еще вполне свободно тем материалом, которым ему предстояло оперировать, и как философ, и как поэт, и даже - как музыкант. Наконец,  и это представляется мне самым главным и несомненным, - он считал себя и мистически недостаточно подготовленным для последнего свершения. Свои сомнения на этот счет он высказывал мне еще летом, в Петровском, хотя и в очень осторожной форме. Целый ряд мотивов, таким образом, утверждали его в его намерении, отказавшись временно от создания Мистерии, как бы выделить из нее одну только, вступительную, подготовительную часть, исполнение которой и сделало бы затем возможным совершение великого акта воссоединения.

Однако, когда я осенью приехал в Москву, то очень скоро убедился, что, хотя Скрябин сам и употреблял эти выражения и настаивал на подготовительном характере нового произведения, но это последнее словно уже вытесняло из его сознания образ Мистерии. Мистерия выделила из себя Предварительное Действо, как некоторый необходимый, пропедевтический акт, но очень скоро дитя поглотило свою мать. Предварительное Действо попало в фокус духовного взора Скрябина, завороженного новым, внезапно представшим ему образом, воплотить который, казалось ему, нужно немедленно. Произошла какая-то очень странная на первый взгляд подмена: материал, уже приготовленный для Мистерии, Скрябин хочет теперь использовать для Предварительного Действа, хотя, согласно первоначального плана, он по существу не мог быть для того пригоден; ведь содержанием Мистерии являлась история вселенной, она же - история человеческих рас, она же - история индивидуального духа; Мистерия должна была действенно преобразить и завершить макрокосмический и микрокосмический процесс.

Очевидно, что Предварительное Действо, подготовляющее совершение Мистерии и делающее возможным исполнение этого последнего, завершительного и искупительного акта, не могло быть его, хотя бы ослабленным, повторением или, точнее, предвосхищением. Мы видим, однако, как то, что должно было послужить содержанием Мистерии, обращается в содержание Предварительного Действа, которое в образах являет нам теперь тот самый единый процесс эволюции и инволюции миров, рас человеческих и отдельной личности, который призвана была завершить Мистерия. Каков же смысл этой метаморфозы?  Тот, без сомнения, что Предварительное Действо не есть уже ступень и средство приближения к Мистерии, но есть та же Мистерия, ограниченная и сокращенная художником до таких пределов, которые делали бы возможным ее скорое осуществление. Скрябин всегда, до самого конца, настаивал на том, что Предварительное Действо есть только пролог к Мистерии и по существу - акт очищения и посвящения, но для тех, кто близко и внимательно следил за его духовной жизнью, было ясно, что новое произведение приобрело для него совершенно самостоятельное значение и стало самоцелью. И вот характерный факт: образ Мистерии, с этого времени отодвинутый в будущее, приобретает еще более грандиозные и смутные в то же время очертания; те конкретные и реальные подробности, которые раньше вносил в него Скрябин, он переносит теперь на Предварительное Действо. Я вовсе не хочу сказать, что Мистерия с этого времени (осень 1913 года) перестала для него быть тем, чем она была всегда - смыслом его жизни, единой внутренней целью его творчества, но, убежденный в скором осуществлении ее сокращенной формы, он уже не чувствует необходимости в конкретизации созданного им колоссального образа. Напротив, с особенно радостным, свободным чувством, словно из протеста против условностей земного бытия, не стесняясь уже практическими соображениями и требованиями, предъявляемыми жесткой действительностью, Скрябин все более обогащает и углубляет мистическое, внутреннее содержание мистерии.

В итоге этого процесса получились две формы Мистерии: одна - сильно урезанная, приспособленная к действительности, и предназначенная к немедленному исполнению; другая - идеальная, абсолютно чистая и автономная, чуждая всяких компромиссов и бесконечно превышающая первую богатством, глубиной и сложностью внутреннего содержания.

Здесь естественно возникает вопрос: что же вызвало эту метаморфозу? Каким образом случилось, что Предварительное Действо вобрало в себя если не мистический смысл, то конкретное содержание Мистерии? Приходится строить предположения о том, что и Скрябиным самим не было осознано до конца, потому ли, что он не мог, или потому, что не хотел.

Созданный Скрябиным или явленный ему образ великого последнего акта уже давно в нем властно требовал воплощения; в то лето 1913 года, в особенности окружающим его, было ясно, что желание скорейшего осуществления овладело им до боли; он просто не был уже властен над этой мыслью. Он мог легко говорить о пятилетней, ничем другим не отвлекаемой работе над Мистерией, но при напряженности и переизбыточности в нем живших творческих сил, подобный своеобразный аскетизм, оказался бы для него совершенно невыносимым. Его нетерпенье усиливалось, когда (все чаще в последние годы), задумываясь над своим возрастом, он сравнивал уже пройденный им путь с тем, что еще оставалось ему совершить: - Ведь ничего еще не сделано, - говорил он тогда. Конечно, он чувствовал себя молодым, и физически и духовно и, шутя, даже кокетничал этим иногда, но грандиозность предстоящего ему подвига не могла не тревожить его. Окружающие часто поражались его уверенности в себе или, точнее, его верой в свою призванность. Но думаю, эта уверенность была игрой, и что минуты сомнения, колебаний были гораздо более часты, чем склонны были это думать: он их тщательно скрывал.

Имея в виду его настроение в то время, когда он увидел себя вынужденным подготовить осуществление Мистерии, как акта коллективного, еще особым Предварительным действием и, таким образом, вновь отодвинуть Мистерию в неизвестное будущее, - быстро совершившееся превращение этого предварительного акта в прообраз Мистерии представляется вполне естественным. Это был компромисс, конечно, но вся его природа художника, творца требовала этого компромисса. Не жило ли в нем уже тогда в какой-то форме осознания надвигающегося конца, не почувствовал ли он, что необходимо торопиться и ограничить себя? Не понял ли он в глубине, что, создавая Предварительное Действо, он примирился с неизбежным и отказался от Мистерии?

 

III.

 

Возвращаюсь к прерванному фактическому изложению.

Зима 1913-1914 гг. была периодом чрезвычайно интенсивной внутренней работы над Предварительным Действом, и как всегда, Скрябин вводил друзей своих в самый процесс ее. При этом, и это представляется мне особенно характерным, мысль его обращалась главным образом к вопросу о самой постановке и об исполнении Предварительного Действа: поэтическое содержание нового произведения было уже предопределено находящимся в его распоряжении материалом, предназначавшимся первоначально для Мистерии. Уже тогда он решил посвятить ближайшее лето работе над текстом; музыку он надеялся написать в течение следующей зимы и лета 1915 года, с тем, чтобы все произведение было закончено к началу 1916 г. Но заботила его преимущественно, по-видимому, следующая стадия - работа над театральным воплощением уже законченного произведения. И легко было заметить, что именно в этом пункте замыслы его подвергались постоянным колебаниям и изменениям, словно он еще не в состоянии был определить, чего именно он хотел: сам объем его планов и проектов, размах его фантазии, то сокращался, то расширялся в зависимости не только от собственного его настроения, но и от того, как реагировал на эти проекты и планы собеседник: если только он замечал, что его Предварительное Действо понимают слишком театрально, что в нем видят лишь особого рода музыкальную драму, то он тотчас же из чувства противоречия, начинал подчеркивать мистериальный лик Действа, и наоборот. Предварительное Действо он сам, конечно, понимал как произведение компромиссное: Мистерия должна быть мистерией, но в Предварительном Действе момент литургический был тесно связан с моментом изобразительным; оно должно было не только совершаться как акт мистический, но и исполняться как произведение театральное: Мистерией, ставшей произведением искусства, театром, но не потерявшей своей мистериальной природы - таким он мыслил тогда свое Предварительное Действо; именно поэтому ему представлялось самым трудным установить основные принципы совершения Действа. Менее всего он хотел, чтобы его произведение обратилось в кантату или ораторию, сопровождаемую танцами, шествиями и пр.; он отрицательно относился к вагнеровским драмам, в частности к Парсифалю, считая, что в них элемент представления доминирует. Поэтому в беседах он, то подчеркивал момент литургический, то, наоборот, утверждал, что Предварительное Действо, в противоположность Мистерии, еще всецело пребывает в пределах искусства. Углубляя эту разницу, он неоднократно указывал, что по своему существу Мистерия может быть совершена лишь однажды, тогда как Предварительное Действо, подобно всем драматическим произведениям может быть повторено многократно.

Возвращался он постоянно и к вопросу о зрителях и исполнителях: зрителей он не хотел допустить; в этом привлечении к участию всех в действии он видел одно из существенных отличий своего подготовительного акта от обычных театральных представлений. В виду связанных с этим участием технических затруднений и из практических соображений, он соглашался довести это участие до минимума для большинства, но никто, по мысли его, не должен был пребывать пассивным, оставаясь вне действия: ведь в этом разрыве между совершающими действие и воспринимающими его, в самом представлении чего-нибудь, он видел основной, великий грех театра. Но тут возникал очень сложный вопрос о подготовке всей этой массы исполнителей, - о подготовке не только технической, но внутренней, духовной: здесь профессионалы актеры были вовсе непригодны. Об этом Скрябин очень часто с другими: очевидно, вопросы эти тревожили его. Возник тогда проект об организации особых курсов, о чем Скрябин советовался, между прочим, с А. И. Зилоти (Александр Ильич, русский пианист); предполагалось основать также специальный журнал.

Как бы в виде реакции против этого так внезапно охватившего его практицизма, словно для того, чтобы вознаградить себя за вынужденный компромисс и наложенные на себя оковы, с особой радостью отдавался в то же время Скрябин мечтам о Мистерии, нисколько уже не стесняясь посторонними соображениями: все, что представлялось ему неосуществимым теперь, он отдавал Мистерии. Впрочем, он не всегда удерживался в рамках строгого благоразумия даже и по отношению к Предварительному Действу: были моменты, когда он резко восставал против всякой театрализации своего произведения, к чему склонны бывали некоторые, и подчеркивал еще большие трудности, связанные с осуществлением Предварительного Действа, и те повышенные, совершенно исключительные требования, которым должны будут отвечать все исполнители, начиная с главных и кончая безыменной массой. Зимою 1913 г. он имел по этому поводу продолжительный разговор с М. О. Терещенко (тогда еще, если не ошибаюсь, служившим в театральной дирекции) и А. И. Зилоти. Развивая перед ними свои планы относительно Предварительного Действа, Скрябин сильно увлекся, потерял чувство реальных возможностей и нарисовал столь грандиозный образ нового произведения, сближая его с Мистерией, что, по-видимому, несколько смутил присутствующих.

Жизнь зимой в Москве не могла, благоприятствовать сосредоточенной работе; почти ежедневно по вечерам бывали гости, засиживавшиеся обыкновенно очень поздно. Правильное течение жизни нарушалось концертами. За всю ту зиму Скрябин почти ничего не прибавил к имевшемуся уже у него поэтическому материалу. Просматривая теперь те его записи в тетради «Б», которые уже, несомненно, относятся к Предварительному Действу и, следовательно, не могли быть сделаны в течение лета 1913 г., я вижу, что они все почти относятся к более позднему времени - к лету 1914 г. Однако со своей записной книжкой и со своей тетрадью он никогда не расставался; взял он их с собою и в Англию, куда он поехал в феврале 1914 г. в сопровождении А. Н. Брянчанинова (Александр Николаевич, русский публицист). Пребывание в Англии оказало, без сомнения, очень мощное влияние на характер всей последующей работы Скрябина. Когда мне пришлось вновь увидеть его в Москве, куда я приехал на Пасху, я поразился охватившим его подъемом духа: он чувствовал себя великолепно и физически, и нравственно; бодростью и уверенностью веяло от него. Играли тут роль, по-видимому, не только тот чудесный прием, который был ему оказан в Англии, не только понимание и сочувствие, который он там встретил, и знакомства с интересными, выдающимися людьми, которые он там завязал, но самое пребывание в стране чрезвычайно напряженной, планомерной деятельности. Подобное этому влияние оказало некогда на него путешествие в Америку. В особенности привлекло его свойственное, по его мнению, англичанам своеобразное сочетание практического мышления и чувства реальности с широтой фантазии и особенным, как он утверждал, влечением к необычайному, грандиозному. Он был даже склонен принять, идеализируя и преображая его, религиозный практицизм англичан. Его собственное стремление к практической деятельности после пребывания в Англии еще более усилилось; и если раньше возникали в нем какие-нибудь сомнения относительно того, правильно ли он поступил, решив временно ограничить себя, и согласиться на компромисс то сомнений этих теперь у него больше не было. Укрепилась в нем уверенность и в скором осуществлении Предварительного Действа. - Теперь я знаю, - сказал он мне, -  что все зависит от меня самого; лишь бы только поскорее закончить текст и музыку, и тогда все найдется - и средства, и люди. В этом настроении поддерживал его и А. Н. Брянчанинов, советовавший ему перенести, хотя бы временно, свою деятельность в Англию, чтобы там именно все подготовить к исполнению Предварительного Действа. С этим проектом Скрябин, однако, несмотря на симпатии свои к англичанам, не склонен был согласиться, хотя подчеркивал, что он возлагает на их поддержку чрезвычайно большие надежды.

В Англии Скрябин стал готовиться к задуманному им уже давно путешествию в Индию, которое предполагалось совершить зимою 1915 г. С этим путешествием у него связывались огромный ожидания, и сам вопрос о месте и времени исполнения Предварительного Действа он не хотел решить до того путешествия. Он полагал, что Индия обновит его дух, пробудит в нем новые чувства и мысли, обострит его восприятие; ему казалось, что он увидит мир с какой-то новой стороны. При этом он вовсе не скрывал от себя, что современная Индия с ее промышленными городами, железными дорогами, европеизированной интеллигенцией не похожа вовсе на Индию его мечты, но все же был он уверен, что сквозь искаженный образ настоящего он постигнет подлинную Индию: - Мне нужен только намек, толчок, -  говорил он, -  не географическая Индия меня интересует, но Индия в себе, те чувства, те переживания, которые в пространстве выражает, воплощает реальная Индия.

 

IV.

 

В мае Скрябин с семьей переехал на дачу в Гривно, по Московской Курской железной дороге, близ Подольска. Скрябины там занимали большой двухэтажный дом, верстах в четырех от станции. Когда я приехал туда, в середине июня, я застал уже Скрябина за работой над текстом Предварительного Действа.

Обстановка очень способствовала сосредоточенному труду: место было довольно уединенное; соседей интересных кругом не было; за все лето к Скрябиным приезжали лишь художник Шперлинг, прогостивший у них около трех недель, и композитор Гречанинов (Александр Тихонович, ученик Римского-Корсакова). Местность была однообразная, красивых прогулок не было. Таким образом, хотя то лето было очень хорошее, гуляли мы немного. Скрябин работал обыкновенно во втором этаже, на большом крытом балконе, с утра залитом солнцем. Лишь очень редко, в самые жаркие часы, он переходил на другой балкончик, обращенный к скверу. Поразительна была эта его способность выдерживать сильнейшую жару: под солнечными лучами он даже расцветал. Присутствие другого лица, если только с ним не заговаривали, нисколько, ему не мешало. Напротив, он бывал чрезвычайно доволен, если садились читать или писать рядом с ним за большим деревянным хромоногим столом, под ножки которого, помню, приходилось постоянно подкладывать бумажки. Дача вообще особенным комфортом не отличалась; в сильные дожди крыша протекала, но на все эти неудобства Скрябин очень мало обращал внимания.

Жизнь проходила очень размеренно и правильно. Вставали рано. Сейчас же после кофе Скрябин недолго затем шел работать до обеда; после обеда - отдых, иногда прогулка и снова работа. Вечером, после ужина, он обыкновенно читал, отдыхал за беседой. Так прошло все лето, до самого отъезда Скрябиных в Москву, в средних числах августа.

Он работал в каком-то восторге. Казалось иногда, что в него вселилась высшая сила, заставляющая его напрячь все силы, и он с радостью ей повинуется; часто приходилось чуть ли не насильно отрывать его от стола, чтобы он погулял хоть немного. Тогда он оправдывался: - Нужно торопиться, времени мало, не успею кончить до осени. Это чувство срочности, это опасение опоздать к назначенному им же самим сроку, точно срок этот имел какое-то особенное значение, - вот единственное, что тревожило его тогда и нарушало его радостное настроение.

Газеты мы читали не каждый день, ибо за ними приходилось ходить самим на станцию, и читали мы их не особенно внимательно; Скрябин же, погруженный всецело в свое дело, конечно, нисколько не интересовался политикой. Война поэтому разразилась для нас всех совершенно неожиданно. Известие о ней потрясло Скрябина; в первое мгновение он даже растерялся. Однако, значения тех событий тогда еще никому не представлялись ясно, не отдавал себе в них ясного отчета и Скрябин. В противном случае, если бы он предвидел будущее и понял ясно, что означала эта война, какие размеры она примет, он впал бы в отчаяние: ведь это была гибель всего его дела. Теперь, напротив, он склонен был отнестись к начавшейся войне, как к временному кризису, который способен был даже обновить духовную жизнь народов, хотя и разоряя их материально. Позднее, как известно, он еще более укрепился на этой точке зрения, рассматривая столкновения народов, как видимое выражение некоего духовного сдвига, совершающегося в иной сфере бытия. Во всяком случае, в те июльские дни он почти немедленно вернулся к своей работе; войной он продолжал очень интересоваться, волновался при чтении первых известий, но все это словно проделывал лишь одной стороной своего существа. У нас создавалось такое впечатление, что он исполняет какую-то повинность, какую-то обязанность, отдавая небольшую часть своего времени событиям дня, чтобы затем о них вовсе позабыть. Приносили газеты; он спускался со своего балкона; мы их читали громко, комментировали, затем он уходил к себе наверх и больше ничем другим не интересовался, кроме своей работы. И так до следующего дня. В этом не было с его стороны никакого усилия; напротив, усилие он делал, по-видимому, для того, чтобы отойти от работы. Позднее, мне кажется, по мере того как явственнее обозначался грандиозный размер событий, они глубже и сильнее захватили его, и склонен был он им придать большее значение. Но в то лето ничто не могло затронуть его; все скользило по поверхности.

В комнате, служившей гостиной, стояло пианино, но он очень редко подходил к нему и за все лето не нашел даже времени подкорректировать присланные ему оттиски нескольких мелких фортепианных вещей опуса 74-го, и я с трудом уговорил его сыграть их мне, хотя вторую прелюдию этого опуса он очень любил. Если он изредка садился за фортепиано, то играл исключительно отдельные фразы из эскизов к Предварительному Действу.

Все время свое он отдавал, таким образом, поэтическому творчеству, когда же читал, то исключительно поэтов. Читал он по своей привычке медленно, внимательно, строку за строкой, останавливаясь чуть ли не над всяким заинтересовавшим его выражением. С собою он привез из Москвы Cor Ardens Вячеслава Иванова, которое он перечитывал постоянно; затем Бальмонта Зеленый Вертоград, одно из любимых его произведений. В одну из поездок своих в Москву я купил ему его просьбе полное собрание сочинений Тютчева и Шульговского "Теория и практика поэтического творчества". Тютчева, которого он знал недостаточно, он сразу полюбил. Шульговского же он только пробежал и в дальнейшем почти вовсе им не воспользовался; он вообще не любил учебников, предпочитая всегда учиться на произведениях искусства. В недостаточности же своей поэтической техники он ясно отдавал себе отчет: постоянно повторяя: - Единственное, что меня беспокоит, это текст. В музыке я чувствую себя владыкой; тут я спокоен: сделаю, что хочу. Но мне нужно овладеть техникой стиха. Я не могу допустить, чтобы текст был ниже музыки, я не хочу, чтобы на стихи мои смотрели, как на произведение музыканта, решившегося самому написать текст к своей музыке.

Заканчивая список чтений Скрябина в течение этого периода, упомяну еще Софокла, драмы которого (первый том) появились незадолго перед тем в переводе и с вводными статьями Зелинского.

Очень характерно, что Скрябин не взял с собой ни одной теософской книги, даже столь превозносимую им всегда Блаватскую. Его отход от теософии становился все определеннее.

Черновые эскизы текста Предварительного Действа, относящая к этому лету, занимают две тетради: часть той, которую я обозначил выше буквой «Б» и где эскизы к Предварительному Действу чередуются с записями, предназначавшимися раньше для Мистерии, и другую, большего формата, также без обложки, которую я обозначу «В». Писал он одновременно и в той, и в другой тетради, перенося и переписывая отдельные отрывки из одной в другую. Но по сравнению с прошлым, когда он записывал разрозненные стихи и отрывки по мере того как они в нем возникали, работа его сделалась планомерной и упорядоченной: он стал следовать плану своего произведения, идя в общем от начала к концу. Это не мешало ему, конечно, часто забегать вперед, пропуская отдельные, долго не удававшееся ему эпизоды, или возвращаться назад, к уже записанному, но еще не удовлетворявшему его.

Что касается общего плана произведения, то, как я уже указывал, он был давно готов: ведь это был в сильно сокращенной форме, в миниатюре, план Мистерии - история человеческих рас, как процесс разделения и погружения Духа в материю и обратного возвращения к единству, процесс космической эволюции и инволюции, рассматривавшийся им, конечно, как процесс исключительно духовный, точнее - психический. В это основное содержание Скрябин не внес никаких изменений, строго следуя той последовательности в развитии духовных процессов, которую он уже гораздо ранее постиг в себе путем самоанализа. Его задача состояла теперь в том, чтобы выразить свою интуицию в символах. Отсюда этико-лирический характер всего произведения, которое есть одновременно сказание о вселенной и воплощение личных переживаний. Но рассказчиком, повествователем Скрябин не хотел быть: он говорил, - моя лирика должна быть эпосом, необходимо вскрыть космический смысл каждого личного переживания; история одного чувства, одного стремления есть история вселенной. Скрябин больше всего стремился к конкретности образов и чрезвычайно боялся рассудочности, всегда связанной, по его мнению, с эпосом; так называемой философской поэзии, представляющей изложение отвлеченных мыслей в стихотворной форме, он не терпел. Желая проверить себя, он постоянно обращался к окружающим с беспокойным вопросом: - Не кажется ли это рассудочным, не представляется ли это простым стихотворным переложением теоретических построений? Для него, конечно, было ясно, что он творит непосредственно, как художник, исходя от цельного видения, но, сомневаясь моментами в своем овладении стихией словесного творчества, он опасался, что некоторые из его намерений останутся не воплощенными и не дойдут до слушателя. Сравнение некоторых вариантов показывает, как настойчиво искал он конкретности выражений, стремясь всегда усилить, подчеркнуть индивидуальный момент, чтобы в нем явить нам общее. Иногда ему это не удавалось, конечно, и я помню, что несколькими эпизодами он был сам не доволен, хотел над ними еще поработать, но не успел. Укажу,  например, на образ Богоборца, рассудочность которого он ощущал: это слишком обще, расплывчато, на хор умеренных – странник, ты истину чувства познай и др. – Я здесь еще многое изменю, - говорил он; - это еще не отделано.

Со свойственным ему всегда благородным стремлением перед всеми раскрыть свои богатства, он постоянно делился с окружающими результатами своих неудач и затруднений, радуясь по-детски удачам и достижениям. Мы следили изо дня в день, таким образом, за ходом его работы над текстом; помню, как доволен он был некоторыми эпизодами: диалогом мужского и женского, хором волн, песней пробуждающихся чувств; как музыкант, он наслаждался самой звучностью этих стихов, которые он повторял постоянно, останавливаясь на особенно певучих словах, подчеркивая отдельные сочетания. Легко заметить, что некоторые эпизоды построены на преобладании в звуковом отношении того или другого сочетания гласных и согласных; этот принцип оркестровки, как называл его Скрябин, он хотел сначала провести очень строго, с его помощью резко отграничивая друг от друга главнейшие периоды. Но затем он признал, полное осуществление этого принципа может создать впечатление монотонности, и потому, ограничив его применение некоторыми отделами поэмы, он работал очень долго и упорно, постепенно, с трудом достигая желаемого. Другие эпизоды, напротив, создались почти сразу. Стихи «семь ангелов в эфирном облаченье» и т.д. словно внезапно озарили его, он написал их в несколько минут и перенес затем в окончательный текст почти без всяких изменений. Между тем по содержанию своему образ этот один из самых сложных.

До обратного отъезда в Москву Скрябин, однако, не успел закончить всего текста. Ему очень не хотелось возвращаться с дачи, так как он понимал, что в Москве работать будет гораздо труднее, но погода испортилась, в связи с войною распространялись тревожные слухи, все кругом разъезжались... пришлось возвратиться в город. Текст Предварительного Действа был вчерне доведен до «Песни-Пляски падших», первые стихи которой были уже написаны. Записаны были также отрывки последних эпизодов, а именно - слова Смерти, начиная приблизительно со стихов:


Тайным зовам души

Ты внимай и спеши

Погибающим весть

О спасеньи принесть

 

затем конец, начиная со стихов:

 

Пробил радостный час

Пробудился ты в нас

 

Но со значительными пропусками.

В общем, если бы Скрябин продолжал работать в городе столь же энергично, как и на даче, он закончил бы, вероятно, весь текст, хотя бы вчерне, через три или четыре недели. Но условия работы в Москве были совершенно иные, и лишь в конце ноября Скрябину удалось прочесть всю поэму своим друзьям-поэтам - Вячеславу Иванову и Ю. К. Балтрушайтису, мнению которых он придавал большое значение: - Это мой экзамен, - шутил он. Отзыв их рассеял его сомнения. Он все же считал, что необходимо многое изменить; отдельные эпизоды не совсем удовлетворяли его.

Вопрос об исполнении Предварительного Действа, однако, усложнился; война продолжалась и трудно было предвидеть, когда она закончится; для Скрябина было вполне очевидно, что исполнение должно быть отложено до конца войны. Тут возник проект (кажется, он исходил от А. Н. Брянчанинова) немедленно издать текст Предварительного Действа вместе с музыкой. Конечно, это был бы компромисс! Ведь Скрябин, несмотря на все свои колебания в этом вопросе, рассматривал свое произведение, как акт мистический и считал, что совершение Предварительного Действа является существенным моментом самого произведения или, точнее, что это последнее существует лишь in асtu, вне же свершения можно говорить только о тексте, о музыке, как об отдельных элементах.

Несмотря поэтому на нетерпение свое увидеть, наконец, свой замысел осуществленным, Скрябин не склонен был с этим проектом согласиться.

В течение зимы 1914-1915 гг. Скрябин предполагал заняться музыкой к Предварительному Действу, а также окончательной отделкой текста. Последний был уже весь переписан им в особую тетрадь в коричневой обложке («Г») Но так как он продолжал вносить в текст все новые и новые изменения, он решил переписать его еще раз, окончательно. Этот окончательный текст внесен им в толстую тетрадь в черной клеенчатой обложке («Д») но работу эту он не успел довести до конца: смерть прервала ее, когда он дошел лишь до стихов:

 

Извивно-ползная, змеею я проснулась.

Стихии влажной я, истомная, мила.

 

Таким образом, вторая половина текста осталась им еще окончательно не отредактированной, но именно этой частью он и был менее доволен.

Что касается музыки Предварительного Действа, то ему ничего не удалось сделать. Большие надежды он возлагал на лето, которое он предполагал провести где-нибудь на Кавказе, в Кисловодске, быть может: он думал заехать туда после предстоящей ему концертной поездки по Волге. Не осталось даже после Скрябина и эскизов к этой музыке: действительно, то, чем мы теперь располагаем, лишь намеки, зародыши будущих форм, начатки фраз. К тому же только о некоторых из этих отрывочных музыкальных мыслей мы знаем определенно, что Скрябин действительно решил ими воспользоваться для Предварительного Действа: среди этого сырого материала он, наверное, произвел бы очень строгий отбор. Остается также вовсе неизвестным, к каким именно моментам действия можно приурочить ту или иную из сохранившихся фраз. Некоторых эскизов, хорошо знакомых его близким, которым он их часто играл, не нашлось вовсе среди его музыкальных рукописей: так, несмотря на все поиски, не могли быть разысканы начальные такты Предварительного Действа, хотя известно, что он их записал. Затерян также мотив торжественного колокольного звона, сочиненный им еще в 1913 г.

Хотя исполнение Предварительного Действа откладывалось на неопределенное время, однако мысль Скрябина теперь, когда текст был уже закончен, постоянно возвращалась к этому вопросу. В беседах с друзьями (эти беседы служили ему часто импульсом к творчеству) он постепенно выяснял подробности совершения Действа. Но все это носило отрывочный характер: некоторые частности были уже определены, когда более основное и важное не было еще вовсе затронуто. К сожалению, Скрябиным ничего не было зафиксировано, и в тетрадях не найти никаких записей по этому поводу. Мечтал он и о постройке специального здания для исполнения Предварительного Действа, однако соглашался, что, в крайнем случае, можно будет использовать какое-нибудь из существующих зданий, лишь бы только форма его была кругла: - только не цирк! Все присутствующие, по его мысли должны были образовать как бы систему концентрических кругов, постепенно сближающихся от центра к периферии; те, что принадлежали к внешним, периферическим кругам, принимали менее деятельное участие в действии, были более зрителями, главными же исполнителями должны были стать участники внутренних высших кругов. В центре, на вершине всей системы, Скрябин хотел первоначально воздвигнуть алтаре, но впоследствии он склонен был отказаться от этой мысли. Вся эта масса должна была быть постоянно как бы пронизана движениями таким образом, чтобы круги не пребывали замкнутыми и неподвижными, но чтобы между ними происходил беспрестанный обмен: одни участники, увлекаемые шествиями и танцами, поднимаясь и приближаясь к центру, другие - удаляясь книзу. Пение отдельных исполнителей хоровое чередовалось с декламацией. Первые слова:


Еще раз волит в вас Предвечный

Приять любови благодать, и т. д.

 

провозглашал медленно и торжественно мужской голос на фоне, тремолирующего таинственного аккорда (эти именно первые такты ныне утеряны).

Предварительное Действо в окончательной своей форме должно было стать произведением искусства синтетического; но, стремясь осуществить синтез искусств, Скрябин, однако, как известно, был противником принципа параллелизма сочетающихся искусств; на отдельные искусства он не смотрел, как на самостоятельные слагаемые все-искусства, но в них видел лишь разрозненные элементы этого единого все-искусства. В Предварительном Действе Скрябин хотел восстановить гармонический синтез трех искусств: музыки, поэзии и танца (включая мимику и пластику) путем сложного контрапунктирования слова, музыкального звука и жеста. Музыка не должна была вовсе следовать за словом или за движением, но слово, действие и звук, сплетаясь в тесном сочетании, образовывали единую сплошную ткань произведения: Предварительное Действо - Скрябин высказывал это не раз - не должно быть музыкой + поэзия + танец, но оно является именно созданием единого искусства, в котором лишь анализ вскрывает элементы пластические, поэтические, музыкальные... Если бы мы располагали сейчас всеми этими элементами и наряду с текстом владели рукописью музыки к Предварительному Действу, то последнее все же не существовало бы, как целое.

Однако, мы знаем, что Скрябин работал сначала над словом и только, закончив эту работу, хотел перейти к музыке, чтобы затем установить все подробности исполнения самого акта, но мне кажется, что этот видимый, описанный мною здесь путь был лишь кажущийся и что в действительности Скрябин, напротив, шел от целого к частному, от Предварительного Действа, узренного им, как цельный синтетический акт, к его музыкальным и поэтическим элементам.

Б. Шлецер


Записи Александра Николаевича Скрябина

[Отдельный листок, писанный лет 16-ти. Лежал в «бабушкином» Евангелии]

 

Бог в общем значении этого слова есть причина совокупности явлений.

Иисус Христос говорит о Боге в частном значении этого слова, о Боге, как о причине необъяснимой, породившей учение о нравственности. Т.к. понятие о нравственности одно, то он и говорит о едином истинном и вечном Боге, который в нем пребывает (как представление) и в котором он пребывает (жизнь, поступки).

Верить в Бога значит, верить в истинность учения о нравственности и следовать ему.

Молитва есть порыв к Богу.

Религиозное чувство есть сознание в себе Божества.

Вот сущность учения Иисуса Христа: Будь нравственным, честным, добрым, люби ближнего твоего, как самого себя. Матф. 5, 44.

Он первый сказал эти полные вечного и святого значения слова. Он первый открыл глаза человечеству на добро и правду, первый подарил ему истинное счастье, а потому не в праве ли он был сказать: я есмь свет и истина и жизнь!

А как мы, обязанные Ему всем нашим счастьем, должны к нему относиться. Не должны ли мы с радостью поднять знамя Христа и с гордостью сказать: мы христиане.

Будем же носить в себе этот святой образ страдальца Христа и будем пребывать в нем, в его учении, в его и нашем едином истинном и вечном Боге.

 

II.


[Время Первой симфонии, т.е. около 1900 г. Отдельные листки]

 

Чтобы стать оптимистом в настоящем значении этого слова, нужно испытать отчаяние и победить его.

 Не по-своему желанью пришел я в этот мир.

Ну, так что же?

В нежной юности, полный обмана надежд и желаний, любовался его лучезарной прелестью и от небес ждал откровенья; но откровенья не было.

Ну, так что же?

Искал вечной истины и у людей, но, увы! они знают ее меньше меня.

Ну, так что же?

Искал вечной красоты и не нашел ее. Чувства увядали как цветы, едва распустившись. Лучезарный день сменяла холодная дождливая ночь.

Искал утешения в новой весне, в новых цветах, но не нашел; то были лишь старания что-то заменить, вернуть утраченное, вспомнить пережитое. В жизни каждого человека весна бывает лишь раз. А как люди спешат отделаться от этого чарующего обмана, от этих дивных грез! Наконец искал утешенья в воспоминаниях, но и к ним привык, т.е. утратил их.

Ну что же?

Кто б ни был ты, который наглумился надо мной, который ввергнул меня в темницу, восхитил, чтобы разочаровать, дал, чтобы взять, обласкал, чтобы замучить - я прощаю тебя и не ропщу на тебя. Я все-таки жив, все-таки люблю жизнь, люблю людей, люблю еще больше, люблю за то, что и они через тебя страдают (поплатились).

Я иду возвестить им мою победу над тобой и над собой, иду сказать, чтобы они на тебя не надеялись и ничего не ожидали от жизни, кроме того, что сами могут себе создать. Благодарю тебя за все ужасы твоих испытаний, ты дал мне познать мою бесконечную силу, мое безграничное могущество, мою непобедимость, ты подарил мне торжество.

Иду сказать им, что они сильны и могучи, что горевать не о чем, что утраты нет! Чтобы они не боялись отчаяния, которое одно может породить настоящее торжество. Силен и могуч тот, кто испытал отчаяние и победил его.

 

III.

 

[Хор из Первой симфонии, изд. Беляева, Лейпциг 1900 г.]

 

О, дивный образ Божества,

Гармоний чистое искусство!

Тебе приносим дружно мы

Хвалу восторженного чувства.

 

Ты жизни светлая мечта,

Ты праздник, ты отдохновенье,

Как дар приносишь людям ты

Свои волшебные виденья.

 

В тот мрачный и холодный час,

Когда душа полна смятенья,

В тебе находит человек

Живую радость утешенья.

 

Ты силы, павшие в борьбе,

Чудесно к жизни призываешь,

В уме усталом и больном

Ты мыслей новых строй рождаешь.

 

Ты чувств безбрежный океан

Рождаешь в сердце восхищенном,

И лучших песней песнь поет

Твой жрец, тобою вдохновленный.

 

Царит всевластно на земле

Твой дух свободный и могучий,

Тобой поднятый человек

Свершает славно подвиг лучший.

 

          Придите все народы мира,

          Искусству славу воспоем!

 

          Слава искусству,

          Во веки слава!

 

IV.

 

[Либретто для оперы; писано после Первой симфонии, но до 1903 г. В записной книжечке]

 

Зажглись волшебные огни

В саду прекрасном как мечтанье

И слышно пира ликованье

В его мерцающей дали.

 

Там дивно все. Цветов богатых

Там ослепительный приют,

Там хоры дружные пернатых

Хвалу Создателю поют.

 

Зефир дыханием ласкает

Листву стыдящихся мимоз,

А запах нежно-страстных роз

К любовной неге призывает.

 

В струе прохладной и живой

Роскошно бьющего фонтана

Купает луче блестящий свой

    С небес смотрящая Диана.

 

Там звука нежная волна

С волной ласкающего света

Играет, прелести полна,

Волшебной прелести привета.

 

Но все богатства те лишь фон,

Рисунка дивного достойный.

Царицы юной образ стройный

Венчал собою этот сон.

 

Она всех смертных упованье,

Она всех подданных кумир;

То в честь ее пред расставаньем

Отец дает веселый пир.

 

Гостей блестящая толпа

Ее ревниво окружает

И похвалы ей расточает,

Но к ним царица холодна.

 

Речей их льстивых яд опасный

Головки умной не кружит.

Она с улыбкою бесстрастной

Их принимает... и царит.

 

Один из гостей (поэт)

 

Пред тобою меркнут все Светила мирозданья.

На твоем челе печать небесной красоты,

И чарам пагубным подвластны все созданья.

Всем на земле, Богиня, овладела ты!

 Лечу на крыльях вдохновенья

Я в мир фантазии живой

Искать волшебных песнопений,

Чтоб славить дивный образ твой.

 

Другой гость

 

Ум твой сверкающий

Все озаряет Светом своим,

Всех ослепляющий

Все покоряет

Словом одним.

 

Третий гость

 

Песни упоительной

Звуки нас ласкают,

Грации пленительной

Силы побеждают,

Каждое движение

Радость нам дарит,

дивное творение

Огненного гения

Надо веем царит!

Ей чужды шум и блеск пиров,

На них томится и скучает;

Из ненавистнейших оков

К свободе дух ее взывает.

Воспаленный ум ее

Исполнен жажды познаванья

И в лихорадочном исканьи

Проходит жизнь у нее.

И потому гостей любезных

Бессодержательная речь  -

Лишь ряд попыток бесполезных

Царицу юную увлечь.

Не тот мечтой ее  владеет,

Кто перед ней благоговеет

И речи льстивые ведет,

Но тот кто сам ее возьмет,

Кто поразит воображенье

Волшебной прелестью творенья;

Кто очарует ум пытливый,

Кто жажду знанья утолит,

Чей дух превыше всех парит –

Носитель гения счастливый!

И вот мечтам ее в ответ

Как будто силою чудесной

Был послан юный неизвестный

Философ - музыкант - поэт.

К нему душой она стремится,

Им сердце гордое полно,

И хочет вольно насладиться

Любовью вольною оно.

Артиста дивные созданья

Она случайно обрела,

Прочла, и все свои мечтанья

Ему тотчас же отдала.

С тех пор желания иного

Для сердца любящего нет,

Как тайно друга дорогого

Увидеть. В нем и жизнь, и свет.

Полет победный мысли смелой

Впервые стал известь н ей.

Гнет давней формы устарелой

Ей сбросить хочется скорей.

Он речью мудрою, простою

Ее науке покорил.

Он любоваться научил

Величьем, блеском, красотою

В пространстве тонущих светил,

Мечтой свободной, окрыленной

Витать в эпохе отдаленной,

Пространство  мыслью обнимать,

Все видеть, знать и понимать.

Она учению его

С очарованием внимала,

И с благодарностью лобзала

Царица Бога своего.

И вот теперь среди гостей

Она беседой их томится

И в танце сладостном забыться

Напрасно хочет.

 

Песнь танца

 

Танец прелестный

Дай мне забвенья,

Силой чудесной

Вырви мученья.

Жизнь - страданье,

Жизнь - сомненье,

Ты же мечтанье,

Ты - наслажденье.

Танец волшебный,

Дай утешенья,

Силой целебной

Вырви сомненья.

          Грустно ей.

Знать, что за стеною сада

У моря на скале сидит

Ее кумир, ее отрада!

И может быть о ней грустит...

И вот украдкою она

Гостей веселых покидает

И тайно, радости  полна,

Из сада к морю убегает.

Увидев деву, восхищенный

Поэт на встречу к ней спешит

И песни только сочиненной

Слова ей страстно говорит.

На праздник любви он ее призывает.

Богиня, приди, здесь тебя ожидают

Все радости жизни земной:

Дыхание страстное ночи пленительной,

Шепот таинственный теплой волны,

Прелесть волшебные ласки томительной,

Жгучей любви беспокойные сны.

Тебе раскрываю объятия страстные,

Шествуй ко мне, о Богиня мечты!

Тебя утомлю поцелуями властными,

Сладость блаженства изведаешь ты!

 

*

Мне жаль тебя, земли дитя несчастное.

Вся жизнь твоя страдание ужасное.

 

Как жалко все твое существование,

В лесу глухом бесцельное скитание,

Без веры в идеал, мечты, очарования!

Как можно так жить?

Ты на земле как будто гость случайный,

Все для тебя кругом покрыто тайной.

Как цель неясна!

Как мысли несмелы!

Как бледны цветы нacлaждeний минутных,

Отравленных мыслью о жизни нищет

И мира загробного образах смутных,

Пугающих смертных всегда и везде.

Где доблесть? где сила мужей закаленных,

Идущих победно вперед?!

Кто знамя их держит, кто их, окрыленных,

К победному бою зовет ?!

Когда же ты, царь, хоть немного познаешь

Могущество воли своей?!

Когда же ты, раб, наконец, пожелаешь

Избегнуть позорных цепей?!

Никто в этом царстве тоски и страданья

Не знает, как жизнь полна;

Что рай не одно лишь пустое мечтанье,

Что стоит иметь лишь сильнее желанье -

Тотчас набежит его счастья волна.

 

*

 

Религий ласковый обман

Меня уже не усыпляет

И разум мой не затемняет

Их нежно-блещущий туман.

Рассудок мой, всегда свободный,

Мне утверждает: ты один;

Ты раб случайности холодной,

Ты всей вселенной властелин.

Зачем вручаешь ты Богам

Свою судьбу, о, жалкий смертный?

Ты можешь и ты должен сам


*

Победы славную печать

Носить на лике лучезарном.

 

Совершилось: я иду


*

Когда б одну крупицу моего блаженства

Я мог бы миру подарить

 

*

Я апофеоз мирозданья

Я целей цель, конец концов

 

Я дерзновенной мысли силой

Давно уж миром овладел

 

Хотел бы я в сердцах народов

Мою любовь запечатлеть

 

*

Возьмите все, не требую признанья

 

*

Когда звезда моя пожаром разгорится

И землю свет волшебный обоймет,

Тогда в сердцах людей огонь мой отразится

И мир свое призвание поймет.

Я силой чар гармонии небесной

Навею на людей ласкающие сны,

А силою любви безмерной и чудесной

Я сделаю их жизнь подобием весны.

Дарую им покой давно желанный

Я силой мудрости своей.

Народы, радуйтесь, от века жданный

Конец настал страданий  и скорбей.


 *

Я призываю вас на праздник светлый

Любви, труда и красоты

 

*

Не жизнь суровую аскета

Пришел я миру возвестить

 

Когда б я мог одним лучом

Того ласкающего света,

Который в душе моей живет,

Жизнь скорбную людей без счастья, без просвета

На миг лишь озарить

 

*

Я испытал любви мятежной

Все -созидающий  обман.

Изведал чувство дружбы нежной

И увлечения туман

 

С высоты вершины снежной

Я спокойный, безмятежный

Бури жизни наблюдал [ждал].

(Там мятежные народы

Войны меж собой ведут)

На поверхности безбрежной

Здесь и там за дымкой нежной

Маяков огонь мерцал.

 

*

Тебе все помыслы и чувства,

Все заповедные движения мечты

 

*

О, поживи лишь мной, и ты познаешь жизнь,

Как может быть прекрасно на душе.

 

*

Любимый и прекрасный мир!

Я отдаюсь тебе с блаженством.

Во всей душевной наготе

Упейся мной

 

*

Владеет миром тот, кто силой обаянья

К себе народы привлечет,

Чьи мечтанья

 

Ты пленительно придешь,

Как образ истины прекрасной,

Как прелесть ласки

 

Поток сверкающий чудес,

На землю хлынувший с небес

 

Я к вам пр[ишел] и [?]

Намерен речь свою держать.

Для стада стадные законы

Должны Вы мудро  создавать

 

И не срывать  цветов роскошных

Любви, таланта и труда

 

Что в этой скромной оболочке

Угасла искра божества

 

Нет того духовного, которое бы не имело выражения в материальном, и нет того материального, которое не порождало бы мысль.

Все изменяется, все совершенствуется. Я весь желанье, весь порыв, но для меня желанье не (томительно) - оно моя стихия - мое счастье, оно живет во мне вместе с полной уверенностью в успехе.

 

Ты стремленье к совершенству,

Ты мечта, ты свет и радость,

Но познал лишь тот блаженство,

Кто труда изведал сладость.

Кто в пленительном исканьи

Жизнь приятно проводил,

Кто в могущественном знаньи

Утешенье находил

 

Любовью полною любил

 

Вперед стремительно и вечно.

 

*

Я так счастлив, что если бы я мог одну крупицу моего счастья сообщить целому миру, то жизнь показалась бы людям прекрасной.

 

V.

 

[В синей тетради, карандашом. Писано летом 1904 г. в Швейцарии, частью в Belotte близ Женевы, на открытом воздух в кафэ. А. Н. жил тогда в Vesenaz и часто ходил в Belotte в гости к знакомому лодочнику. В этой же тетради - первые наброски текста «Поэмы экстаза», частью еще в прозе]

   

1) Внутренний или психологический опыт не составляет особой области опыта рядом с другими: это вообще непосредственный опыт.

2) Этот непосредственный опыт представляет не покойное содержание, но связь процессов. Он состоит не из объектов, но из процессов.

3) Всякий такой процесс имеет, с одной стороны, объективное содержание, с другой - представляет субъективное событие.

Вот точка отправления современной психологии. Эти три положения принимаются как аксиома, и на них строится все здание психологии.

Нам же они сами по себе не очевидны. Всякий опыт предполагает содержание, которое нам дается, и наше восприятие этого содержания. В психологическом опыте нам даны процессы, нам [даны?] объекты, и мы их воспринимаем, как субъективные события. Но каким образом нам эти процессы даны? Каким образом от субъективных событий, которые мы только и можем утверждать, мы заключаема к этим процессам вне нас? Где основание к такому заключению, где мост?

Мне кажется очевидным тождество объекта и субъекта в психологическом опыте. При таком взгляде опыт перестает быть опытом. Если мы все можем утверждать только как субъективное событие, то оно может быть только результатом нашей деятельности. Нашей единой и потому свободной и абсолютной деятельности.

Итак, мир есть результат моей деятельности, моего творчества, моего хотения (свободного).

Почему же этот созданный мною мир не таков, каким бы мне хотелось его иметь? Почему я, как индивидуум, нахожусь в таком неприятном для меня положении? Почему я недоволен и страдаю, почему я так мучительно желаю выйти из этого положения и очутиться в каком-то ином? И почему в то же время я так люблю жизнь и так привязан к ней, что одна мысль о смерти приводит меня в ужас? Эти положения кажутся сначала явным противоречием сделанному мной раньше выводу.

Для того, чтобы объяснить, что такого противоречия нет, я буду прибегать последовательно к нескольким приемам. Во-первых, я представлю себе, что все то, что заставляет меня страдать устранено. Мир таков, каким  я его желаю видеть я сам, как индивидуум, нахожусь в самом выгодном положении. Мне не остается ничего желать. Можно ли себе представить что-нибудь ужаснее этого оцепенения в довольстве? И неужели самое ужасное из страданий, неужели все пытки инквизиции не лучше, не менее мучительны, чем это вечное ощущение довольства? Конечно да. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь задумался в выборе, кроме утомленных и самых слабых, для которых жизнь не имеет почти никакой ценности. Итак, невыгодность (кажущаяся) моего положения в свете, нисколько не противоречит тому, что я сам автор его, потому что, даже если я его считаю злом, то из двух зол я выбрал лучшее. Далее. Если мир есть моя единая и абсолютная свободная деятельность, то что же есть истина, которой я в себе не ощущаю и из-за которой я столько страдал и которую так долго искал и хотел? Вся история человечества есть ее искание. Если я ее в себе не ощущаю и если, с другой стороны, я могу утверждать только то, что я сам создаю, то ее нет! Нет истины! Той, для которой жило столько гениев, из-за которой столько крови пролито, столько жизней загублено? Что же такое вся наша жизнь? Она только то, что я переживаю, только то, чего я желаю и добиваюсь, она игра, моя свободная игра. Она для меня абсолютная ценность. Однако, почему я не чувствую этой свободы? Почему, если мир есть игра моего творческого воображения, я не могу менять по произволу обстановки, в которой нахожусь, отчего испытываю принудительность времени и пространства? На этот вопрос и массу подобных можно ответить, только изучив природу свободного творчества. Если мир мое творчество, то вопрос о познании мира сводится к вопросу о познании природы свободного творчества. Как я создаю, что значит, что я создаю? В чем состоит процесс моего творчества? В данную минуту я сижу за столом и пишу. Я думаю о природе свободного творчества. Время от времени я прекращаю эту работу и смотрю на озеро, которое прекрасно; я любуюсь цветом воды, игрой тонов. Я гляжу на проходящих людей, на одних почему-то более внимательно, чем на других. Потом снова возвращаюсь к писанию и мыслям о свободном творчестве. Я хочу пить и спрашиваю себе лимонад. Я смотрю на часы и замечаю, что приближается время завтрака, о чем мне также напоминает чувство голода. Я скоро должен идти домой из Belotte, где нахожусь. Все это я сознаю, все различаю. Но в каждый данный момент я сознаю что-нибудь одно. Когда я думаю о природе свободного творчества, я перестаю любоваться прелестью озера, и наоборот; когда я гляжу на проходящих людей, я отвлекаюсь от работы, когда я совершенно углублен в нее, то совсем не замечаю присутствующих. Иногда мне кажется, что я сознаю несколько вещей сразу. Так, в настоящее время я часто поднимаю глаза к озеру и хотя и не так внимательно, но смотрю на него и в то же время, думаю и пишу. Но работа от такого раздвоения внимания страдает. Вот я совершенно углубился в мысли о творчестве и, ничем не отвлекаясь, провел так некоторое время; это меня утомило и вызвало болезненное ощущение. Мне хочется переменить обстановку. Походите, покататься на лодке. Мне хочется перестать думать о творчестве. Но мне трудно это сделать, не смотря на утомление. Что-то думает помимо моей воли. Я стараюсь пересилить себя и перестаю работать. Я ухожу. Я так устал, что мысли мои путаются, буквы прыгают, я различаю предметы неясно. Когда я отдохну, я снова вернусь к работе и сделаю выводы из наблюдения над собой.

Прежде всего, во всей массе пережитых мной ощущений и мыслей, я замечаю нечто общее, что их связывает, а именно то, что все это я переживаю. Все это я сознаю. Во-2-х для того чтобы сознавать все это я действую, я напрягаюсь, я делаю усилие, я расходую большее или меньшее количество внимания. В 3-х. Если бы я перестал сознавать все это, т. е. если бы моя деятельность прекратилась, то с ее прекращением исчезло бы для меня все. Итаке выходит, что как будто я автор всего переживаемого, я творец мира. Почему тогда мне кажется, что все это я лишь воспринимая, отражаю, что все это существует помимо меня и деятельности моего сознания. Откуда это ощущение не-я, которое так живет во мне. Я так привык думать, что я изучаю мир, созданный прежде меня внешний мир. Что значит эта путаница? Для того чтобы ответить на эти вопросы, нужно глубже заглянуть в испытываемое мною чувство не-я. Путаница произошла оттого, что я не сознавал, что я создал также и это чувство не-я. Она есть такая же моя деятельность, как и этот мир, который я считаю внешним. Итак, все есть моя деятельность, различие. В ряду созданных моих представлений (чувств и мыслей) есть и чувство (представление) не-я. Это-то чувство, которым я отношу часть (то, что называю представлениями) к названному мною внешнему миру. Чувством (представлением) не-я я создаю пространство. Тут может возникнуть вопрос, какое пространство? В каком виде, в какой момент и какими предметами наполненное? Одним словом, может быть задан нелепый вопрос, как начинается пространство. Нужно понять, что создать пространство, значит создать каждый его момент со всем его прошлым и будущим. Пространство и время есть процесс, по которому для каждого предмета (представления) в каждый данный момент я создаю его прошлое и будущее наряду с другими представлениями, и в котором, в свою очередь, каждое данное представление есть часть безграничного целого, существующая только относительно этого (целого). Пространство и время не создаются через сложение промежутков времени и предметов. Создать пространство значило бы создать всю историю и все будущее вселенной. Еще. Создать пространство и время, значит создать одно представление, по которому вывести всю историю и все будущее вселенной. Тем, что я говорю, что пространство и время формы моего творчества, мною созданные, я не говорю, что было время, в которое этих форм не существовало. Нельзя считать, что было время, когда времени не было, и наступил момента, в который я его создал. Я создаю пространство и время тем, что я различаю. При этом нельзя спросить, с чего я начал различать? Ибо что-нибудь существует в процессе различия только относительно другого. Значит, создавая какое-нибудь представление, какое-нибудь я, я одновременно создаю не-я, его ограничивающее, и всю историю его. Я создаю время различием ощущений и пространство различием в себе субъекта и объекта. Временем я создаю то, что мы называли до сих пор внутренним опытом, а пространством - внешний опыт. Я уничтожаю пространство и время, когда перестаю различать. Выражения создаю и уничтожаю не означают создания и уничтожения времени и пространства во времени же и пространстве. Они лишь намекают на тот процесс творчества, который не может быть до конца выражен понятиями, которые сами только продукт. Творчество не может быть объяснено ничем. Оно есть высшее представление (понятие), ибо оно производит все понятия. Я говорю, что творчество есть различение; создать что-нибудь значит ограничить одно другим. Но этим я не объясняю творчество. Различие есть тоже известное представление пространственное и временное, потому что оно не существует раньше пространства и времени. Вообще нужно понять, что объяснить творчество словами до конца нельзя.

Все есть мое творчество. Но и само оно существует только в своих творениях, оно совершенно тождественно с ними. Я ничто. Я только то, что я создаю. Все, что существует, существует только в моем сознании. Все есть моя деятельность, которая в свою очередь есть только то, что она производит. Потому нельзя сказать, что мир существует. Вообще понятия существование, сущность, совершенно не, выражают того, что представляет из себя мир. Мир (время и пространство) есть процесс моего творчества, причем слово процесс (как понятие временное) тоже не выражает того что нужно. Мир – мое творчество, которое есть только мир. Одно – относительно другого и больше ничего. Ничто не существует, ничто не создается, ничто не осуществляется: все игра. И эта игра – высшая реальнейшая реальность. Все есть, как моя свободная и единая деятельность и ничего вне ее. И сама она игра.

[здесь пропуск в тетради: несколько белых страниц]

Итак приступим к изучению природы свободного творчества, другими словами к изучению самого себя, к самонаблюдению, к исследованию материала нами производимого. В потоке моего сознания я различаю  (различные) его состояния. Притом я различаю одно рядом с другим, одно относительно другого сознания, которое в свою очередь относительно предыдущего и т.п. Цепь состояний сознания непрерывна. Далее я замечаю, что одно и тоже состояние сознания не может продолжаться долее известного количества времени; ощущение тускнеет, а потом и вовсе исчезает. Я впадаю в состояние безразличия, бессознательное состояние сна, обморока. Иногда потеря сознания от утомления одним ощущением сопровождается страданиями, иногда, если это было приятное ощущение, блаженством, экстазом, граничащим с этим бессознательным состоянием. Из этого я делаю вывод, что ни одно из состояний сознания не существует в нем абсолютно, а все они существуют одно рядом с другим, одно относительно другого; само различение известных состояний сознания есть наша деятельность. Далее. В состоянии сознания вообще, цепь

 

VI.


[Писано в 1904-1905 г. Записная тетрадь в лист, в переплете]

 

Я начинаю свою повесть, повесть мира, повесть вселенной. Я есмь, и ничего вне меня. Я ничто, я все, я единое и в нем единообразное множество. Я жить хочу. Я трепет жизни, я желанье, я мечта. О мой мир, излученный, мое пробуждение, моя игра, мой расцвет (мое исчезновение), чувств неизведанных играющий поток. Еще, всегда еще, другого, нового, более сильного, более нежного, новой неги, новых терзаний, новой игры. Пока не исчезну, пока не сгорю. Я пожар. Я хаос.

 

Я пришел поведать Вам

Тайну жизни,

Тайну смерти,

Тайну неба и земли.

 

Неясны желанья во мне и смутны мечты. Я не знаю еще, что создать (было: как создать тебя), но тем, что я желаю создать, я уже создаю. Желание создать есть создание.

 

Призраки страшные

Истины каменной,

         Вас победить

         Жаждет мой дух

 

Все, что способствует жизни - удовольствие, и что мешает ей -  страдание.

Жизнь - деятельность, стремление, борьба.

Какова бы деятельность моя ни была в данный момент (сочиняю-ли я, люблю-ли я, и т. д.), если препятствия, встречаемые мной на пути достижения поставленной мной цели, не более того, что я способен побеждать, я испытываю удовольствие, и наоборот, если обстоятельства давят и парализуют мою энергию, я страдаю. С этой точки зрения удовольствие и страдание сопровождают каждый момент нашей жизни, если мы и не даем себе в том отчета.

 

Вы, скалы моего гнева, вы, нежные линии моих ласк, вы, мягкие полуцвета моих грез, вы, звезды, молнии моего взора, ты, солнце моего блаженства, - вы пространственные выразители моих временных ощущений.

Так говорю я, погруженный во время, отрешившийся от пространства.

 

О жизнь, о творческий порыв,

Всесоздающее хотенье:

Ты все. Ты блаженство скорби (страданья), как и блаженство радости, и я одинаково люблю вас. Ты океан страстей, то бушующий, то спокойный. Я люблю твои стоны, люблю твою радость (не люблю только отчаяния).

Я свободен. Я ничто. Я жить хочу!

Я хочу нового, неизведанного. Я хочу творить. Я хочу свободно творить. Хочу сознательно творить, хочу пленять своим творчеством, своей дивной красотой. Я хочу быть самым ярким светом, самым большим (одним) солнцем, я хочу озарять (вселенную) своим светом, я хочу поглотить все, хочу включить (все) в свою индивидуальность. Я хочу подарить (миру) наслаждение, я хочу взять (мир, как женщину.) Мне нужен мир. Я весь - переживаемые мною чувства, и этими чувствами я создаю мир. Я создаю тебя, бесконечное прошлое, рост моего сознания, искание меня, и бесконечное будущее, успокоение во мне, печаль и изменчивое как мечта, как каприз, так играет все прошлое и будущее – Вас нет, есть только игра моей фантазии свободной и единой, которая Вас создает и наблюдает. Для каждого изгиба моей фантазии нужно иное прошлое, как иное будущее. Вы играете и меняетесь, как играет и меняется мое желание, моя мечта свободная и единая. Я ничто, я только то, что я хочу, Я Бог. Вселенная, моя игра, игра лучей моей мечты.

Вот лицо мое озарила улыбка, и волны нежные затопили мир своей лаской. Рассеялись туманы на поверхностях планет, и солнца радостно играют своими лучами (озаряют их).

Я создаю мир игрой моего настроения, своей улыбкой, своим вздохом, лаской, гневом, надеждой, сомнением.

То чего я желаю, я желаю здесь и теперь, а для этого момента нужна вся история вселенной, человечества. И этим моим капризом, мимолетным желанием я создаю эту историю, как создаю все будущее. Все - мое желание, моя мечта, и все это я сознаю.

 

И лишь мой отблеск в виде солнца сияет.

 

Все вне меня, я утратил свободу, утратил сознание и только искра его в виде слепого стремления от притягивающего меня центра в виде центробежной (силы) живет во мне. Я единообразное множество, притягиваемое центром, отблеском моей бывшей Божественности, и стремящееся к свободе от центра.

 

И это вечное стремление к свободе создает (-ло) миры.

 

От центра, вечно от центра (?) стремительно. И вот сопротивление преодолено - масса частиц отрывается вместе с одной главной. Новый центр, окруженный массой единообразных стремящихся от центра частиц.

И то же стремление, что создало миры, положило начало органической жизни на земле.

 

И те, что стремительнее, что жизненнее, самостоятельнее, те снова отделятся.

Каждый центр - бывший порыв. Он заключает ритмическую фигуру.

Новый порыв - новый центр, и от него порыв.

 

Вы нужны мне, темные глубины прошлого! Для моей высоты мне нужно бесконечное развитие, бесконечный рост прошлого. Для моего блаженства нужно, чтобы мир изнемог от страдания. Бесконечность веков мне нужно было пробуждаться, чтобы так пробудиться. Мне в прошлом нужно было изведать дикость и грубость, чтобы переживать теперь такое утончение. Мне нужна в прошлом рознь (лучше: разница в прошлом).

 

Я миг, излучающий вечность.

Я играющая свобода.

Я играющая жизнь.

Я чувств неизведанных играющий поток.

Я свобода

Я жизнь

Я мечта

Я томленье

Я бесконечное жгучее желанье

Я блаженство

Я безумная страсть

Я ничто, я трепет

Я игра, я свобода, я жизнь, я мечта

Я томленье, я чувство

Я мир

Я безумная страсть

Я безумный полет

Я желанье

Я свет

Я творческий порыв,

То нежно ласкающий,

То ослепляющий,

То сжигающий,

Убивающий,

Оживляющий

Я чувств неизведанных бушующий поток

Я предел. Я вершина

Я ничто

Я чувство

Я мир, я блаженство

Я жажда блаженства

Сознайте гордое

Силы божественной.

Этим сознанием

Я порождаю

Рост его в прошлом

 

Я ничто, я игра, я свобода, я жизнь

Я томленье, Я чувство

Я мир

Воспоминанье и мечта

 

Вы глубины прошлого, рождающиеся в лучах моего воспоминания, и вы, высоты будущего, создания моей мечты! Вас нет, вы

 

                            Я Бог!

Я ничто, я игра, я свобода, я жизнь

Я предел, я вершина

                             Я Бог

Я расцвет, я блаженство

Я страсть всесжигающая,

                             все поглощающая

Я пожар, охвативший вселенную

и ввергший ее в бездны хаоса

(Я покой) я хаос

слепая игра разошедшихся сил

Я сознанье уснувшее, Разум угасший

 

Все вне меня

Я единообразное множество

Я утратил свободу

Утратил сознанье

И только отблеск его

Живет во мне

Слепым стремлением

От центра

От Солнца

От отблеска

Моей бывшей Божественности,

Что давит меня теперь,

К свободе

К единству

К сознанью

К истине

К Богу

К себе

К жизни

 

О жизнь, о творческий порыв (хотенье)

Все создающее стремленье

От центра, вечно от центра

К свободе

К сознанью

 

Мир - множество моих взлетов, моих ласк. Вы, чувства терзанья, сомненья, религия, искусство, наука, вся история вселенной, вы -  крылья, на которых я взлетел на эту высоту. Но вы не более, как крылья, вы мое возбуждение, моя ласка, игра моего каприза. Ваш девиз: Вечно нового, иного.

 

Вы, утопающие во тьме моего угасшего сознания, в глубине веков, мои первые порывы.

 

От центра к центру. Центробежный и центростремительные силы, желание деятельности и желание покоя, оригинальность и рутина, гений и толпа! Гений - вечное отрицание (Бога) себя в прошлом. Гений – жажда нового. История человечества (вселенной) есть история гениев. Со временем все более развивается индивидуальность и ритмическая фигура заканчивается всеобъемлющей индивидуальностью, - Богом. Толпа — разбрызги сознания гениев, их отражение. Жизнь – акт любви.

 

Чувством, которое я испытываю каждую минуту, я управляю вселенной.

 

Все произведение должно заключаться в каждом понятии, в нем у

 

Порыв нарушает божественную гармонию и этим создает материал, на котором будет потом запечатлена божественная мысль. Будет на мгновение восстановлено равновесие ступенью ниже и потом новым порывом снова нарушено, и т.д., пока весь накопленный запас сил не найдет себе исхода в деятельности всей манвантары. Но относ относительно следующей эта манвантара может быть рассматриваема также как порыв, нарушивший божественное равновесие и т. д

Акт дифференциации есть акт самоозарения.

Все - есть единая деятельность духа, проявляющаяся в ритме.

Как прекрасны в своей жизненности Ваши стремленья, и как Вы неправы, (что) когда хотите уничтожить то противоположное, что рождает их. Любите Ваших врагов, создавших Ваши чувства. Восставайте на них и боритесь, любя и закаляя друг друга своим сопротивлением. Летите свободно на крыльях могучих ваших исканий, и там, на вершине подъема ваших чувств вы познаете себя единством, познаете блаженство и исчезните во мне.

Ваши лучшие друзья – ваши враги, порождающие в Вас любимые стремленья.

О, Вы, народники, и вы, аристократы! Как возвышены и благородны Ваши стремления, поскольку они чисты, и как Вы неправы, когда хотите, уничтожить тех, которые порождают их. Любите Ваших врагов, которые создали Ваши прекрасные чувства. Восставайте на них и боритесь, любя и закаляя друг друга своим сопротивлением, летите свободно на крыльях ваших исканий и там, на вершине подъема Ваших чувств, Вы познаете себя единым с Вашими врагами и познаете себя ничем (исчезнете во мне). Если бы Вы знали, как велико будет Ваше блаженство и как Божественно Ваше успокоение.

Итак все вы, носители всяких чувств, должны любить, закалять в борьбе ваших врагов и сами закаляться. Если бы человек знал, как прекрасна смерть.

Придите ко мне, все жаждущие.

 

Я буду бороться со всеми и против всех.

 

Зачем цветы увядают, едва распустившись?

Зачем везде предел, зачем всегда и всему бывает конец?

Зачем так быстро пустеет чаша любви и наслаждения?

А смерть.

 

В прошлом все - искание меня (тоска обо мне) и я сам в юности - искание того, чем я потом сам стал (что потом я сам создал).

Моя юность - это высшая точка напряжения томления мировой скорби (мира). Мое настоящее - это высшая точка блаженства и свободы, победа над скорбью.

Будущее - успокоение в деятельности. Прошлое, кроме того, предчувствие меня.

Свершилось! То чего мир века так томительно желал, я нашел и нашел в себе. Какое блаженство наполняет меня. Вы, жалкие и смешные призраки моих страданий. Вы, так унизительно согнувшиеся, страшные, гнетущие образы моей юности. Ты, побежденная скорбь. Кто может убить во мне эту бесконечную радость! Не ты ли, разгневанный и молнии метающий пророк? Не Вы ли, стихии - не ты ли, обрушившаяся на меня скала? Не вы ли, плоды нежной любви и справедливости, обещание вечных мучений?

Восстаньте на меня, Бог, пророки и стихии. Как ты создал меня силою своего слова, Саваов, если ты не лжешь, так я уничтожаю тебя несокрушимою силою моего желания и моей мысли. Тебя нет, и я свободен.

Улыбка моей блаженной радости, безмерной и свободной, своим сиянием затмила боязливый и осторожный блеск твоих солнц.

к жизни, т. е, и к лю

Ты страх хотел породить во мне, обрезать крылья ты мне хо тел. Ты любовь убить хотел во мне – к жизни, т.е. и к людям. Но я не дам тебе сделать это ни в себе, ни в других. Если я одну крупицу моего блаженства сообщу миру, то он возликует навеки.

 

Бог, которому нужно поклоненье, - не Бог.

 

Внимай!

 

Моя радость так велика, что мириады вселенных погрузились бы в нее, не поколебав даже ее поверхности.

Мир мой, упейся моей свободой и моим блаженством.

Возьми и не бойся меня. Я не грозное Божество, а только любящее. Не поклоняйся мне, а только возьми. Я вырываю из твоего наболевшего сердца страх вечных мучений. Я снимаю с тебя гнет сомнения и обязательства и приношу тебе полный расцвет. Ты свободен, и если можешь, то свободен как я. Если дерзаешь, будь мне равным. Ты возможность всего, что Ты хочешь, а твоя деятельность – осуществление. В твоем сердце не будет более ни зла, ни зависти. Взамен минутной сладости греха и ужаса вечного мучения я дарю тебе вечную сладость деятельности, неиссякаемый источник радости, жизни.

 

В полет Божественный, бесцельный,

        В мою свободную игру,

Тебя вовлечь, прекрасный мир.

 

Страдание есть (неудовлетворённость желания или) препятствие расцвету индивидуальности.

Жизнь индивидуума вообще есть страдание, от которого сильный освобождается в деятельности, в борьбе с этим препятствием, а слабый погибает.

Жизнь вообще есть освобождение в борьбе, в деятельности. Мы хотим страдания. Мы хотим власти. Самая большая власть -  власть обаяния, власть без насилия. Потому уничтожение нашего врага не может нам дать удовлетворения. Овладеть, значит включить в свою индивидуальность.

Для того, чтобы владеть, я должен быть признан, понят. Если моя индивидуальность никому не понятна, то с известной точки зрения я достиг наибольшего ее расцвета. Для полного расцвета я должен искать быть наименее понятным в то же время искать быть понятным. Я создаю не-я черное и я белое и хочу не-я сделать белым. В этом моя свободная игра.

 

Желание есть страдание.

 

Я только настолько могу мешать (противиться) расцвету другой индивидуальности, насколько она грозит моему совершенному уничтожению. Я истреблю змей, которых укус для меня смертелен, или я постараюсь их обезвредить. Но еще выше выработать способность сопротивляться этому укусу, и тогда желать его.

 

Нужна индивидуальность и нужен полный ее расцвет.

 

Мы можем утверждать только наши ощущения (состояния сознания), который суть деятельность нашего сознания, его творчество; само же сознание в каждый данный момент есть только переживаемое им ощущение. Сознание без создаваемого им ощущения пусто. Сознание того, что оно без ощущения пусто, есть тоже явление, как и всякое состояние сознания, сознание прерывается сознаваемым. Итак, все, весь чувственный мир есть творческий акт. Он есть мой творческий акт, единый свободный, мое хотение.

Теперь с точки зрения свободного творчества нужно объяснить мир, как он есть, объяснить его, как мое хотение.

Исследуем природу творчества. Мир множествен. Почему? Вот ответ: (Если бы что-нибудь было только одно, то оно было бы ничем). Творчество есть различение. Создавать что-нибудь значит ограничить одно другим. Создавать можно только множество. Пространство и время суть формы творчества, ощущения - его содержание

Мы можем утверждать только деятельность (нашего сознания), которая производит (творит) мир.

Мы можем утверждать только творчество единое, абсолютное и потому свободное.

Состояния сознания сосуществуют! Переживать состояние сознания, значит отличать его от другого состояния сознания, по отношению к которому оно только и существует.

Создавать значит  различать: все состояния сознания связаны этим единым актом различения, этим объясняется их последовательность во времени и их сосуществование в пространстве.

Познать мир значит познать природу свободного творчества.

 

1) Пространство и время неотделимо от ощущений. Оно вместе с ощущениями есть тот же единый творческий акт. Пространства и времени нет вне ощущений. Нет пространства и времени готовых, предшествующих ощущениям, которые в них размещаются. Пространство и время создаются вместе с ощущениями, это все тот же единый творческий акт, то же различение. Для того, чтобы различать что-нибудь, нужно быть вне этого. С точки зрения форм пространства и времени, быть вне его значит, находиться в центре.

Бессмысленно спрашивать, как начался мир. Формы времени таковы, что я для каждого данного момента выведу (создаю) бесконечное прошлое и бесконечное будущее. Мир, который в пространстве и времени, никогда не начинался и никогда не пройдет. В пространстве и времени нельзя дойти до причины всех причин. Бесконечность и вечность содержат в себе все возможное в формах пространства и времени.

Идеальность времени и пространства можно еще объяснить следующим образом. Настоящий момент вообще не существует - он есть лишь граница прошлого, которое уже не существует, и будущего, которое еще не существует. Может ли существовать граница двух несуществующих миров?

2)  В пространстве и времени все конечно, ибо все ограничено.

3) Конец одного есть начало другого. Ряд состояний сознания непрерывный. Среди множества состояний (ощущений) есть комплекс явлений, который я называю собой (я), все другое - не я. Это тоже можно вывести из природы свободного творчества. Создать что-нибудь значит ограничить одно другим. Творить, значит отделяться, значит желать нового, другого. Для этого необходимо то, от чего можно произойти (отделиться), - множество, не-я, - и то, что отделяется, - индивидуальность, я. Это единственное условие возможности деятельности, переживания ощущений, это свободная игра

Я страдаю, я блаженствую, я бегу, я хочу чего бы то ни было, все это - индивидуально, все это возможно только при условии я и не-я, ибо для того, чтобы пережить что-нибудь, т.е. отделиться, нужно сознавать не-я и я и отношение я к не-я.

Что такое моя индивидуальность? Это мое свойство поступить при известных обстоятельствах так, а не иначе, моя склонность к тому-то, одним словом, это весь комплекс явлений, который я называю я и который возможен только через не-я, как и не-я возможно только через я. Моя индивидуальность складывается из сходства и различия с другими индивидуальностями. При этом, чем менее сходства, тем она ярче. Но все-таки она есть известное отношение к другим индивидуальностям,  она все-таки есть только отступление, в крайнем случае, противоположение, и возможна только через не-я.

Итак, я хочу творить и этим хотением создать множество, множество во множестве и единое во множестве (не-я и я).

Итак, необходимо не-я, чтобы Я в я могло творить. Я и не-я - форма деятельности. Но это не значит, что эта форма предшествует самой деятельности; она, как и все, есть единое свободное творчество.

Для того чтобы пространство и время были для меня возможны, я должен включить себя в настоящий момент и центр вселенной. Я должен существовать в настоящий момент, чтобы строить прошлое и будущее. Другими словами, для меня прошлое и будущее возможны только от настоящего момента моего существования. Равно как здесь и не-здесь  т. е. пространство, возможны только при условии моего нахождения где-нибудь в пространстве. Мне нужно включить себя в единое из множества, чтобы пространство и время были для меня возможны. Мне нужна индивидуальность.

Другая редакция.

Для того, чтобы различать, я должен находиться в данном месте и в данное время. Мое прошлое и будущее должны быть для меня другими, чем настоящий момент. Также мое не-я должно быть другим, нежели я; я ограничиваю Я через я и создаю не-я.

Не-я - не я в такой же степени (или несколько большей), как не-я - каждое чувство, которое я в настоящую минуту не испытываю.

 

Я ничто.

Я только то, что я создаю (творю).

Я хочу создавать.

 

Создать, значит ограничить одно другим.

Творчество - различение.

Создать можно только множество.

Если бы что-нибудь было только одно, оно было бы ничем.

Познать можно только ощущение, познать значит пережить, значит отождествиться с познаваемым.

 

Народы искали освобождения в любви, искусстве, религии и философии; на тех высотах подъема, которые именуются экстазом, в блаженстве, уничтожающем пространство и время, соприкасались они со мной. Но они не могли

 

Покой рождает хотение деятельности, деятельность рождает желание покоя.

Я испытывает страдание, чувствуя принуждение, ограничение, и хочет свободы (в конце концов).

Прежде самосохранение через размножение и самоувеличение.

(Я ничего не знает, ни себя, ни другого).

Я знает только страдание и хочет освобождения.

 

Понятие единства и множества существуют только рядом и единое понимается только как отличие от множества. Но и единое без множества есть понятие безразличия - ничто.

Каждое явление есть ограничение его другим и существует только как ограничение.

Каждое ощущение отдельно есть ограничение.

От ничто нельзя переходить к одному, а по крайней мере к двойственности.

Стремление и противостремление.

Ты существуешь только потому, что я существую; я тебя создаю. Есть только, то, что я хочу. Я могу ограничивать себя и переживать отдельные ощущения, и могу стремиться к безразличию, желая пережить все сразу. Я познАю тебя единым со мной, когда я перестану действовать. Если я перестану быть, я уничтожу себя и тебя.

Деятельность есть различение. Действовать значит различать.

 

Я действую - я в пространстве и времени.

Если бы что-нибудь (простое или сложное) было только одно или было всегда одно и то же, то оно было бы ничем, так же, как известный комплекс явлений в известном отношении существует только потому, что существует другой комплекс явлений в другом отношении.                 

 

Я хочу деятельности, я хочу насытится этой деятельностью. Деятельность-творчество-создание нового-различение-индивидуализация. Я отделяюсь от чего-нибудь, как ему противостремление - как различение, как новая индивидуальность, - насыщаюсь этой деятельностью, испытываю блаженство и снова впадаю в безразличие.

Не-я - представляет в данный момент из себя а. Если бы я остановился на этом, то а сделалось бы для меня безразличием.

Я хочу действовать. Я различаю в а х и у и теперь для меня а=у+х. Причем у и х существуют также как я. Или – я отрицаю а и создаю в, как противостремление а.

 

Я хочу жить. Я хочу творить. Я хочу действовать и побеждать.

Я познать хочу сопротивление. Я хочу создать сопротивление. Я - сопротивление (страдание). Я ничто. Я только то, что я создаю. Сопротивление стало множеством. Множество было сопротивлением. Я - множество.

Я – я и не я.

Я - единое из множества, и множество без единого вне меня.

Единое орудие деятельности - орудие победы над множеством.

Я исчез во множестве. Я уничтожил себя в нем. Я познал множество. Я отождествился с ним. Я ничто. Я только то, что я познаю.

Множество было однообразным. Единое наполняло своим сознанием множество и множество было в сознании единого (единое излучало множественное). Единое и множество были сопротивлением, были деятельностью. Единое, дав толчок, сообщило множеству движение и само стало центром.

Единое может воздействовать только на множество.

Я центр вселенной и вселенная около центра.

Единое - центр вселенной и множество - вселенная.

Открылись бездны времени. Рассыпались звезды в бесконечном пространстве. Разлился огонь моих стремлений.

 

Не учить я пришел, а ласкать (а терзать).

Не истину я приношу, а свободу.

 

Вы услышали мой таинственный призыв, скрытые силы жизни, и зашевелились; мир охватила легкая как призрак мечты волна моего существования. К жизни, к расцвету!

Я возбуждаю вас к жизни своею ласкою, таинственной прелестью моих обещаний.

Я к жизни призываю вас, скрытые стремления, исчезающие в хаосе ощущений. Поднимайтесь из таинственных глубин творческого духа.

Как я желаю всему и всем около меня полного расцвета, так и вы желайте. Ибо все есть Ваше творчество, ибо все есть мое творчество, и вы – я - вы Боги. Будуг побеждены ненависть и смерть и будет общая радость безмерная. Сверкающий поток жизни.

 

О мир, моя жизнь, лучи моей мечты!

Мой мир, моя жизнь, моя мечта, мой расцвет! Я создаю каждое твое мгновение, чтобы отрицать его в следующее. Я создаю тебя, все отрицая и тем все утверждая, и существуешь ты только в моем созидании, в моей мечте. Я создаю тебя, (мое) прошлое, чтобы отрицать в настоящем и жить будущим. О, воспоминание, тени умерших грез, но всегда могущих быть воскрешенными в воображении! Все - воспоминание или мечта. Прошлое - ты лишь воспоминание и только в воспоминании. Мир, живший в представлении моих предков, я тебя отрицаю. Я отрицаю тебя, все прошлое вселенной, науку, религию и искусство, и тем даю вам жить. Я хочу научить тебя отрицать меня в будущем, я сам отрицаю себя в будущем, сам восстаю на себя! Я явлюсь для Вас всеразрушающим ужасом, стихийным злом, и Вы не угадаете моей любви в моем отрицании, всесозидающем, всеоживляющем.

Народы, расцветайте, творите, отрицайте меня и восставайте на меня. Восстаньте на меня, стихии! Воскрешаю вас, ужасы прошлого, все чудовища и все страшные, отвратительные образы, и дарю Вам полный расцвет. Старайтесь поглотить меня, разверстые пасти драконов, змеи, обвейте, душите и жальте! Всё и все ищите уничтожить меня, и когда все подымится на меня, тогда я начну свою игру. Я любя буду побеждать вас. Я буду отдаваться и брать. Но никогда не буду побежден. Я всех и все укреплю в борьбе, всем и всему подарю полный расцвет. Тогда я познаю Вас, познаю себя, тогда я буду создавать вас, создавать себя, ибо я ничто, я только то, что я создаю. И будет наша игра радостной, свободной, Божественной игрой. Вы будете во всем, ибо я Вас создал, а я – вы, ибо я только то, что я создал. Вы будете Боги, ибо я бог, я вас создал; я ничто и я – то, что я создал.

Всякому чувству, всякому исканию, всякой жажде я дарю расцвет.

Подняв вас, легионы чувств, чистые деятельности, мои дети, я поднимаю тебя, мое сложное единое чувство, всех Вас охватывающее, моя единая деятельность, мой единый экстаз, блаженство, мой последний момент.

Я Бог.

Подняв Вас, я восстану на Вас и потом

Я изласкаю, я истерзаю Тебя, истомившийся мир, и потом возьму Тебя. И в этом Божественном акте я познаю Тебя единым со мной. Я дам Тебе познать блаженство.

Вы будете восставать [на] меня тем более чем более я буду Вам непонятен. Время наибольшего расцвета есть время наибольшего гонения.

 

Я воспалю твое воображение таинственной прелестью моих обещаний. Я наряжу тебя в великолепие моих снов, покрою небо твоих желаний сверкающими звездами моих творений.

 

Разделяйтесь, расцветайте, восставайте друг на друга, возноситесь на высоты, чтобы в сладостном блаженстве вам понять себя единством, уничтожиться во мне.

 

Я весь мечта о тебе, весь желание, бесконечное, жгучее.

 

Мир порожден сопротивлением, которого я захотел. Жизнь есть преодоление сопротивления.

Первое усилие, первый порыв к освобождению есть первая ритмическая фигура времени, первая жизнь, первое сознание, пронизавшее хаос и создавшее 2-ю степень (стадию), первую грань.

Судьба вселенной решена! Я жить хочу! Я люблю жизнь! Я весь свобода и любовь к жизни. Настала (наступила) возможность всего (наступил первый момент), и с ним наступила вечность и без-конечность - бесконечное прошлое, за ним следующее, и бесконечное будущее, ему предшествующее. Единственное данное есть настоящий момент, которого нет. Отдаленнейшее прошлое, ты существуешь только в будущем. Меня (сознания, человека) еще нет. Я весь исчез в этом хаосе, и хаос этот пронизывал мое единое, исчезнувшее в нем, ставшее множественным сознание. Я уничтожил себя в нем или отождествился с ним. Я – ничто, я только то, что я создаю. Я Бог. Я ничто - и хочу быть всем. Я породил противоположное мне - ритм времени и множественность (принуждение, сопротивление). Это противоположное мне я сам, ибо я хочу, ибо я только то, что я порождаю. Я хочу быть Богом. Я хочу победить себя. Я хочу вернуться к себе. Творить землю и планетные системы звёзд (космос). Первое познание - первый шаг на пути моего возвращения. (Я впервые познал-создал-разрушил). Оно породило во мне ужасающий мрак, образы страшные, чудовищ могучих. Мир ищет Бога - я ищу    себя, мир порыв к Богу, я – порыв к себе. Я - мир – я искание Бога, ибо я только то, что я ищу. Начинается мое искание, мое возвращение, начинается история человеческого сознания или познания или творчества его и моего. Наступил момент, а с ним и

Вы, теряющиеся во мраке веков, ищущие меня сознания! Я найду Вас, я нашел вас, я создам вас, я создал вас, я объяснил вас. Я объясню сознания, бывшие до вас. Своим творящим взором я проник вечность и бесконечность. Я вечно буду создавать вас, как вечно вас создавал.

 Я пришел спасти мир от тиранов-царей, как и от тирана-народа. Я принес безграничную свободу и справедливость, принес полный расцвет, божественную радость творчества. Мир всегда жаждал свободы, но всегда боялся ее, ибо он в то же время жаждал истины, как опоры. Наивный! Ведь истина исключает свободу, а свобода истину. Не пугайся этой бездонной пустоты! Ты скажешь: Если нет истины, то зачем жить, куда идти, как жить? Как, неужели вся скорбь, все радости, все великое и возвышенное, неужели это все только обман, только фантазия? Не бойся, я утешу тебя. Все это существует, все есть, что ты хочешь, и только потому, что ты хочешь, потому что ты создал все это силой твоего желания. Разве все это исчезнет, если ты сознаешь свою силу и свою свободу? Ты хочешь летать, - лети, как хочешь и куда хочешь, вокруг Тебя пустота!

Как человек, я умру, но то, что не подлежит во мне смерти, то, что создает время и пространство и все, что в них

 Рост человеческого сознания есть рост сознания гениев; сознание же остальных людей есть разбрызги, искры того же сознания. Есть только одно сознание - есть мое сознание. Гений вполне вмещает все переливы чувств отдельных людей и потому он как бы вмещает сознания всех современных ему людей.

 

Человеческая жизнь есть одна ритмическая фигура времени, один толчок сознания.

Природа - разбрызги того же сознания, тот же творческий материал.

 

Ты б удивился, когда бы сказал я тебе,

      Что тебя еще нет,

Равно как и то, что тебя уж нет.

Ты обнял все собой -

Понятия, Пространство, Время.

 

Единым взглядом, единой мыслью, я обнимаю тебя, мой мир.

 

Как проповедь Христа,

Как подвиг Прометея.

 

Что-то начало мерцать и биться, и это что-то одно. Оно дрожит и мерцает, но оно одно. Я не различаю множества. Это одно только противоположно ничего, оно - все. Я все. Оно возможность всего, оно еще не хаос. (Под порогом сознания). Вся история и все будущее вселенной в нем. Все элементы смешаны, но все, что может быть, - там. Вспыхивают краски, возникают чувства и смутные мечты. Я хочу. Я создаю. (Я начинаю различать). Я различаю. Слово начинаю не означает какого-нибудь момента времени, ибо времени еще нет. Я различаю смутно. Все неопределенно. Я ничего еще не знаю, но все предчувствую и вспоминаю. Мгновения прошлого и будущего рядом. Смешаны предчувствия и воспоминания, ужасы и радости.

 

Это одно сложное - чувство - ощущение - воля.

Я хочу. Хочу неопределенно и не различаю ничего кроме этого желания. И только потому его различаю, что раньше я не желал.

 

Раньше! Но различал ли я время, когда я не хотел? И ведь когда я начал желать, то мне стало казаться, что я вечно желал, и что желанию моему в прошлом конца нет.

 

Я жить хочу. В этом желании все. Прошедшее и будущее. Этими словами, этим хотением решена судьба вселенной.

 

Вы видите перед собой человека и можете не уверовать в меня, сказав, что и вы можете в вашем сознании пережить, что я говорю, но вы переживете то, что я говорю, как готовую формулу, а деятельности моей, той, которая собственно породила то, что я говорю, вы пережить не можете, а потому

 

Ты скажешь мне: и я Бог, потому что и я переживу то же; нет, потому что это твое сознание я создал силой своего свободного творчества (то, что в твоем сознании, не в себе ты почерпнул его). Тем, что ты скажешь, что ты Бог, ты меня исповедуешь. Но ты не будешь Бог, ты будешь только как Бог, будешь моим отражением. Я породил тебя.

 

Я могу утверждать:

1)   мир, как мое сознание, как мой творческий акт.

2)   мое хотение жить.

3)   мое хотение полного расцвета индивидуального.

Поставить вопросы:

1)   какова природа (моего) творчества (свободного).

2)   как возможна жизнь.

3)   как возможен полный индивидуальный расцвет и возможен ли он вообще.

Во мне человеческая природа все победила и обрела полную, Божественную Свободу. И вам остается только беречь ее.

 

Мир тесен для меня, краски тусклы. Какие ароматы.

 

Условия возможности переживания чего бы то ни было:

1)   Обособленность ото всего другого,

2)   Связь со всем другим.

т.-е.

1)   индивидуальное (множество)

2)   божественное (единство).

Состояния сознания сосуществуют. Иметь одно я могу только рядом с другим, и не только рядом с окружающими его, но со всеми возможными, который заключены в каждой психике, как возможность, как бессознательный процесс, свершающийся вне горизонта сознания. В этом смысле в каждом человеке заключена вселенная, как процесс вне горизонта сознания. Прошлое всегда есть то, из чего логически выводится настоящее.

 

Если бы я мог сознавать все, то этим самым нарушил бы свою индивидуальность, которая и существует только как обособление, как отношение ко всему остальному.

 

Л ю б и  и  б о р и с ь.

 

Люби жизнь всем своим существом, и ты всегда будешь счастлив. Не бойся быть тем, чем ты хочешь быть, не бойся своих желаний. Не бойся жизни, не бойся страданий, ибо нет выше победы над отчаянием. Ты должен быть всегда лучезарен.

 

Если ты некрасив, и тебя гнетет это, -  борись, и ты победишь эту болезнь.

 

Если ты стар, и тебя твоя старость угнетает - она преждевременна, она та же болезнь, которую ты силою желания и борьбы можешь победить. Старость во-время - только приятный отдых.

Расцветай пышно. Развивай все свои таланты. Изучи мои законы времени и пространства и твоей [?], и точно следуй им.

Смотри на всякий гнет только как на препятствие, на признак того, что ты еще в силах победить, то, что тебя угнетает. Люби людей, как жизнь, как твою жизнь, как твое созданье, - люби их свободно. Они через меня твое творчество. Будь божественно горд, а потому не завидуй, так как зависть есть признание себя побежденным. Старайся превзойти всех, и смотри на

 

Если тебя мучит и угнетает отсутствие таланта, это признак зерна таланта; расти его и не отчаивайся.

Зависть и отчаяние - смерть. Старайся быть подобным мне и смотри на жизнь вообще (на все ее явления) как на твою личную жизнь. Радуйся творчеству других людей, так как это (через меня) твое же творчество. Воспринять значит создать. Старайся быть всегда простым и искренним, т.е. не бойся желать и делать всегда, что хочешь. Иначе не бойся свободы. Подчиняйся законам времени и пространства, ибо это твои же законы, если только ты пережил меня.

 

О вы, мои слепые порывы и искания сильные и нежные, и их страшная борьба.

Нежные, исполненные страха и дерзновения, полные неумолимой злобы и жестокости, нужные прародители будущей силы - ума и хитрости. Век вы преисполнены жажды расцвета и самосохранения. Но вы были слепы и не знали, что борьба, а не уничтожение - ваш расцвет.

И те, что были сильны и легко побеждали, слабели, а слабые, закаляясь в вечной борьбе, становились сильными. И была их сила хитростью.

Вы не поняли, что вы друг друга создаете и только вместе существуете.

Чудовище, поглотившее все - произнесло свой смертный приговор. Оно уничтожило себя, уничтожив все другое.

 

Ты, познание, первый луч света моего божественного сознания, осветивший дотоле слепое блуждание (порывы) и тем создавший его.

 

Создать что-нибудь значит создать все.

 

Я что-то чувствую, чего-то хочу. И события в стройном порядке окружают этот мой порыв со всех сторон. Чувство мое играет, меняется, и вселенная вибрирует вместе с ним, всегда оправдывая, объясняя и утверждая его. Я создаю каждый миг, чтобы отрицать его в следующий. Я всегда протест, всегда желание нового, другого. Я вечное отрицание прошлого, я вечная любовь, вечный расцвет. А многие не угадают любви в моем отрицании. Когда мое пробужденное сознание стало отрицать слепые порывы прошлого, назвав их дикими ужасами

 

Теория познания:

1)      Познать значит отождествиться с познаваемым, значит пережить.

2)      Познать можно только переживания (свои). Познать - пережить понятия тождественные.

 

Анализ действительности:

1) Действительность есть сфера наших ощущений, сфера наших переживаний, нашего сознания. В нем она есть наша непосредственная жизнь, наша деятельность, наше творчество. Это единственное положение, которое можно утверждать непогрешимо.

Другими словами:

Действительность нам дана непосредственно только в сфере наших ощущений, психических состояний, и никакой другой действительности мы утверждать не можем. Выражение «мы познаем все» через призму нашего сознания - неверно, ибо ничего кроме моего сознания нет и не может быть.

2) Нельзя выйти из сферы сознания. Нельзя ничего утверждать, ни предполагать вне сферы сознания. Возражение, что есть другие люди, которые также имеют сознание, являющиеся для нас замкнутыми, непроницаемыми сферами - неверно. Для меня другой человек есть комплекс моих же ощущений и только в этих моих переживаниях для меня и существует. Мне скажут, что я не могу же отрицать напр. переживаний другими людьми иных явлений.

 

Что будет, то будет! Я всю дорогу в экстазе! Наконец я нашел себя. Какие взлёты, какая сила выражений! Какое сочетание стальной логики и тонкого чувства. Если подъем не уменьшится, то я очень скоро кончу текст. Мне иногда кажется, что я могу в один прием


Весь мир затопит волна моего бытия. Я буду рождаться в Вашем сознании желанием безумным блаженства безмерного. Опьяненные моим благоуханием, возбужденные моею ласкою, та лижущей, то порхающей, истомленные (изнеженные) сладостной нежностью прикосновений, изожженные молниями моей страсти, вы почувствуете ваших мечтаний пышный расцвет. Я буду ответом все-утешающим (оживляющим) и отрицанием все-создающим. Я буду желанием блаженства (расцвета) всеобщего. Я буду борьбой. И каждый почувствует силы божественной, силы свободной прилив бесконечный. И каждый восстанет на все. И стала борьба та любовью (дивной ласкою). В Духе (людях) исчезнет боязнь. И будут укусы пантер и гиен лишь (возбуждением) новою ласкою, новым терзанием, а жало змеи лишь сжигающим лобзанием. И вселенная огласится радостным криком: Я есмь, и сгорит этот храм сладострастия. И в этих объятьях, в этих лобзаньях, в этом огне ты так дивно сгоришь – Я сгорю. И снова с этих божественных высот я (возвращусь) упаду в бездну хаоса. Новая волна творчества, другая жизнь, другие миры.

Весь мир, всю вселенную человек может построить, наблюдая и изучая самого себя. Эта вселенная явится логическими построением вокруг переживаемого им чувства.

 

Приступ к анализу действительности. Рассматривая те из ее элементов, которые нам даны непосредственно, я утверждаю прежде всего мое хотение жить и то чувство и те мысли, которые переживаю в настоящей момент. Это первее всего мне дано. Затем я утверждаю мир (вселенную) как ряд состояний моего сознания (моей деятельности (творчества)). Я здесь не буду приводить доказательств того, что мир есть результат моей творческой фантазии, во-первых потому, что факт невозможности выйти из сферы своего сознания очевиден сам по себе, а во-2-х потому, что этим вопросом занимались многие другие, ученые и философы, и в достаточной мере выяснили его. Производить анализ действительности значит изучить природу моего деятельного сознания, моего свободного творчества. Я должен буду прибегать к так называемому психологическому опыту для выяснения некоторых вопросов, так как процесс изучения свободного творчества есть процесс самонаблюдения. Я бы мог сделать анализ того, что происходит во мне, вокруг меня в данный момент, и сделать из этого наблюдения необходимые выводы, но т. к. этим вопросом я занимаюсь уже в другом сочинении, то не буду останавливаться на доказательствах и воспользуюсь прямо выводами. Выводы эти след.: 1) Состояний сознания множество (непрерывная цепь). 2) Состояния сознания сосуществуют (существуют только одно рядом с другим, рядом со всеми остальными). 3) Взятое же самостоятельно, отделено от всех других - каждое состояние сознания есть ничто, бессознательное состояние. 4) Между состояниями сознания есть сходные, тождественные.

 

Орудия индивидуального единства: память, внимание.

 

Постараюсь изобразить в общих чертах процесс свободного творчества. Принцип его: хотение нового. Меня нет, я ничто, я все. Я бытие вообще. Как противоположность небытию, бытие есть деятельность; оно есть различение, множество. Бытие возможно только во времени и пространстве. Это есть бесконечное множество сосуществующих явлений. Каждое из явлений есть выражение известных стремлений духа, одно из бесчисленных расщеплений творческого луча.

Вопрос, может быть поставлен так: каким образом совершается переход от небытия к бытию, куда помещает себя дух, куда пробуждается, т.е. что он начинает переживать. Может быть сделано предположение, что начинает он с хаоса и затем постепенно осуществляет тот мир, который мы теперь созерцаем. Это совершеннейший абсурд. Хаос, как и всякое явление, есть одно из состояний сознания, а, следовательно, может существовать только на ряду со всеми остальными. Время и пространство суть формы созерцания и размещение в них явлений есть анализ (синтез) творческий.

Должны быть поставлены следующие вопросы: какова природа стремления, какова природа хотения нового, другого, и каким образом это хотение иного создает впечатление времени и пространства. Желание, пока оно не перешло в действие, - томительно и производит впечатление большой длительности; деятельность наоборот заставляет забывать о времени, а подъем творческий приводит нас в область экстаза - вне времени и пространства. А между тем время во все время совершающегося процесса осуществления моего желания проходит равномерно и вообще как будто существует совершенно не в моем восприятии, а вне его, вне меня, самостоятельно. Я смотрю на часы и делаю вывод, что первые десять минут моего томления показались мне двумя часами, а 3 часа работы пролетели как миг, потом в экстазе, к которому привело меня творчество, я совсем забылся и время, как и пространство, совершенно исчезли на некоторое время. Что все это значит? Мне скажут, что тут произошло то же, что происходит, когда человек смотрит на какой-нибудь предмет и, занятый своими мыслями, его не замечает. Явление очень простое. В аналогии я согласен, но скажу, что и 2-й случай не представляется мне таким уже простым.

Из этого наблюдения можно сделать много важных выводов.

 

Каким образом хотение жизни, будучи чистым стремлением, вообще, объективируется во множестве явлений, размещенных во времени и пространстве? Это хотение жизни вообще объективируется в бытие в целом. Абсолютное небытие становится абсолютным бытием. Дух, когда хочет, из абсолютного небытия становится абсолютным бытием. Он пробуждается не где-нибудь и когда-нибудь, но всегда, вечно и во всем (вездесущ), как совокупность всех явлений. Его пробуждение и есть эволюция (образование) времени и пространства. Пробудившийся дух становится деятельностью. Бытие в целом не есть что-нибудь отличное от хотения жизни вообще, оно и есть самое это хотение, объективированное. Хотение есть внутренняя сторона бытия.

Природа жизни (деятельности) есть хотение, иного, одного, а не другого. Последовательность хотения, (переживания) создает время. Деятельность есть подъем жизни. Подъем (деятельность) в высочайшей степени есть экстаз. Абсолютное бытие есть экстаз. (Что возбуждает деятельность?)

Дух должен исчерпать свою творческую способность (сопротивление), т.е. опьяниться своим творчеством, прежде чем вернуться к состоянию покоя.

Дух хочет абсолютного бытия, экстаза. Как возможен экстаз?

Экстаз есть высший подъем деятельности, экстаз есть вершина.

Как возможен высший подъем деятельности?

 

Условия деятельности:

Существующий порядок вещей, протест и стремление к новому порядку. Но это - лишь одна ритмическая фигура. В форме мышления экстаз есть высший синтез. В форме чувства экстаз есть высшее блаженство. В форме пространства экстаз есть высший расцвет и уничтожение. Вообще экстаз есть вершина, есть последний момент, который как явление существует только наряду с другими явлениями и разумеет всю историю человечества.

Время и пространство есть объектирование этого стремления. Глубокая вечность и бесконечное пространство есть построение вокруг божественного экстаза, есть его излучение.

Я не могу пережить что-нибудь сознательно, если я в тоже время не переживаю всего остального бессознательно. Этой бессознательной стороной своего творчества я участвую во всем. Вселенная есть бессознательный процесс моего творчества. «Человек» есть мое индивидуальное сознание, объективированное; мир есть сумма всех других индивидуальностей, пребывающих во мне бессознательно.

Абсолютное бытие, как противное абсолютному небытию, есть бытие в целом и, как таковое, оно осуществляется (существует) в тот момент, который явится излучающим мир, в тот момент, который осветит все прошлое, т.е. создаст все прошлое, в момент завершения божественного творчества, в момент экстаза. Выражаясь приблизительно, время и пространство и все что  в них, т.е. бытие в целом, как божественное творение завершится в этот момент (полного расцвета) божественного синтеза. Творение вселенной, мое творение, будет завершено. История сознания есть творческий процесс, последний экстаз есть его завершение, после которого по тому же закону различения я вернусь к абсолютному небытию. Абсолютное бытие не есть один момент, оно есть все бытие, оно есть всеобъемлющее, божественное сознание, которое однако, во времени и пространстве будет последним моментом, последней гранью, будет моментом излучающим вечность. История вселенной есть пробуждение сознания, постепенное прояснение, постепенный рост. Все моменты времени и пространства приобретают свое истинное определение, истинное значение, в момент завершения. Как о художественном произведении можно судить, когда оно окончено, так и о формах времени и пространства… Момент экстаза перестанет быть моментом (времени); он поглотит все время. Этот момент и есть абсолютное бытие.

Абсолютное бытие есть осуществление идеи Бога

момент-вечность.

 

Понятие «два» тесно связано с понятиями – «сходство», «повторение». Понятие «другой» - с понятиями «различение», «новое».

 

Я различаю. Я создаю множество и единство. Я обозначаю каждое из различений словом «один», совокупность же всего называю множеством. Во множестве различных состояний сознания я создаю некоторые сходными, тождественными.

Факт появления тождественного состояния сознания я называю «повторением» и оба – «повторенное» и первоначальное - в отличие от множества других я «группирую» в 2 одинаковых состояния сознания. Я создаю понятие «два». Значит «два» есть только символ для обозначения одного состояния сознания, существующего рядом с другим таким же и вместе с ним взятым. (Впоследствии это понятие приобретает более широкое значение и соединяет явления в группу «2» не тождественные, но по какому-нибудь или по нескольким признакам, по которым производится классификация). Уже я положил начало чистой математике. Существует понятие единицы, понятие ее повторения и понятие двух. На вопрос, почему один да один всегда два, уже готов ответ с т. э. св. т.: я такому сочетанию одного с одним дал название «два». Всегда, когда я буду сочетать один с одним, складывать единицу с единицей, я результат буду называть двумя, а полученное число суммою.

Итак, математический закон для меня есть просто условие, по которому Я

 

В каждый данный момент я где-нибудь нахожусь и что-нибудь переживаю. Действительность представляется мне множеством в бесконечности пространства и времени; причем мое переживание есть центр этого шара бесконечно большого радиуса. С одной стороны мир дан мне, как мое единое сознание, из сферы которого я не могу выйти. С другой для меня, очевидно, что мое индивидуальное сознание не исчерпывает бытия и рядом с этим моим замкнутым в самого себя индивидуальным сознанием есть и другие индивидуальные сознания, тоже замкнутые, не доступные моему проникновению. С одной стороны, честно рассуждая, я должен отрицать все, что вне сферы моего сознания, ибо я могу утверждать только мои ощущения, действительность дана мне только в психических переживаниях; все, о чем бы я не заговорил и не подумал, все, что не увидел бы - все это деятельность моего сознания; с ее прекращением мир для меня рушится. С другой - мне живет убеждение (которое может показаться неосновательным), что мое индивидуальное сознание есть только капля в океане таких же замкнутых, друг от друга отделенных сфер. Чтобы разрешить это противоречие, нужно лучше анализировать себя и ответить на вопросы, что есть индивидуальное сознание, как оно возможно и в какой мере оно обособлено от других индивидуальных сознаний. Нет ли какой-нибудь связи этого сознания со всем, что оно само считает вне себя, нет ли какого-нибудь серьезного основания для утверждения внешнего мира, и чем является для индивидуального сознания этот внешней мир.

Я нахожусь в настоящий момент в известном месте и переживаю явление. Или лучше сказать, я сознаю себя (нахожусь) в известный (некоторый) момент, в известном месте и сознаю переживаю известное чувство (явление). Все это я сознаю, все это существует в моем сознании. Поэтому первым логическим выводом из такого положения является утверждение, что вселенная, которую я произвожу, как бы построена вокруг переживаемого мною чувства, т. е. я вообразил себя в известный момент в известном месте переживающим известное чувство. Я вообразил себя человеком и вообразил себе подобных, которые однако же ничего не переживают и не чувствуют, но все их действия и речи есть тоже плод моего воображения, которое одно живо. Все, что меня окружает, и я сам есть не более, как сон, нет никакой действительной множественности, есть только кажущаяся множественность. Такое построение представляется сначала чрезвычайно выгодным для меня лично. Вселенная является тогда игрушкой моего божественного каприза. Существую только я, множественность кажущаяся вызвана моим творческим воображением. Я играю. Какой ужас прийти к такому заключению! Я один! Я играю. Но во всем этом был бы ужасный обман. Игра без партнеров. Сражение с манекеном с уверенностью в победе.

Но в этом кроется грубая ошибка.

Раз нет действительной множественности, нет индивидуального сознания, которое есть отношение к другим индивидуальным сознаниям и только, и существует как отношение к ним. Другими словами, без действительной множественности нет жизни. Условия жизни суть: единство и множество (действительное). Итак, выходит, что я не только не могу отрицать внешнего мира, но я не мог бы существовать без этого внешнего мира. Мое индивидуальное сознание, которое есть отношение к другим индивидуальным сознаниям, перестало бы существовать.

Но каким образом единое может стать множественным? Реальным множеством. Вернемся снова к анализу нашего индивидуального сознания. Нет ли и в его природе множества? и в чем состоит его единство? Что такое вообще единство и множество? Что такое «я» в каждый данный момент? Например, я в настоящее время весь поглощен мыслью о единстве и множестве. Я совершенно забыл обо всем остальном; настолько забыл, что мне нужно сделать усилие воли, чтобы вспомнить, что я не только -  мысли о единстве и множестве, но еще и тело, еще и какие-то другие мысли и желания, которые как будто совершенно исчезли на некоторое время, чтобы уступить место интересующему меня вопросу. Итак, в настоящий момент я весь - разбираемый мною вопрос и только этот вопрос. Мне, пожалуй, некоторые могут возразить: и все-таки Ваша рука или ваша голова, больше вы, чем этот вопрос, ибо рука и нога всегда при Вас останется, вопросом же Вы можете перестать интересоваться. В этом возражении есть большая [??]. Если я собой называю только то, что есть во мне постоянного, то и от тела моего ничего не останется, ибо и оно изменяется каждую минуту. NB

Если оно в течении жизни данного лица сохраняет некоторое сходство с самим собой, то это только потому, что оно не подвергается никаким серьезным внешним воздействиям, благодаря которым оно только и имеет ту, а не иную форму. Если индивидуальным сознанием называть не известный комплекс явлений, составляющих меня каждое мгновение, а их носителя, который есть совершенное ничто, ибо наше сознание и есть постольку сознание, поскольку оно что-нибудь сознает, т.е. сознание есть только его содержание. Можно сказать, что вселенная представляется нам рядом состояний сознания + постоянное сознание о том, что все это я переживаю. Это «я переживаю» является единством индивидуального сознания. Сам по себе я только сознает, что оно переживает, и в смысле времени и пространства есть абсолютное ничто. Оно совершенно совпадает с тем же сознанием того лица, в котором неизменная и постоянная часть его есть также «я переживаю» - есть ничто в смысле пространства и времени. Отсюда уже явствует до некоторой степени природа множественности; природа множества индивидуальных сознаний. Они отличаются только своим содержанием, как носители же этого содержания они совершенно тождественны, они вне пространства и времени. Ясно, что дело идет не о множественности сознаний, а одном и том же сознании, т.е. вообще о сознании, переживающем множество состояний вертикально (во времени) и горизонтально (в пространстве). Нас нисколько бы не удивило такое положение вещей, при котором одно и то же сознание переживало сначала одно, потом другое. Гораздо более для нас таинственно, что одно и то же сознание переживает здесь Ивана, а подальше Петра. С одной стороны время как будто глубже и труднее доступно пониманию, а с другой пространство, как очевидная форма множественности, более сбивает с толку. Итак, выражение «индивидуальное сознание» условно. Существует одно сознание, индивидуальное же сознание есть его кличка по содержанию, которое оно в данный момент и в данном месте переживает. Как творящее начало, оно есть ничто и возможность всего, «индивидуальное же» оно только в формах пространства и времени, который суть единственно возможные формы переживания чего бы то ни было и, которые сами создаются этими переживаниями. «Индивидуальностью», т.е. переживанием чего бы то ни было, я создаю не воображаемую, а действительную множественность центров, которая суть игра одного и того же творящего начала, одинаково переживающего все индивидуальности.

В настоящий момент и в данной точке пространства я индивидуальное сознание, я – моя деятельность, определяемая моим отношением к внешнему для меня миру. Вообще же я бог, я сознание, одинаково переживающее все индивидуальности. Я – Вы, я - все. Постараюсь объяснить лучше. Материал, из которого построен мир, есть творческая мысль, творческое воображение. Это, прибегая к аналогии в природе, - океан, который состоит из множества капель, из которых каждая есть совершенно такое же творческое воображение, как и сам океан. Океан фантазии творит - это значит, он окрашивает свои капли в различные цвета, притом ему достаточно лишь одну из них окрасить в какой бы то ни было цвет, остальным необходимо получать другие соответственные окраски, «ибо цвета никакого нет, как только относительно других цветов. Это дает некоторое понятие по аналогии об индивидуальном творчестве и о его воздействии на вселенную. То, что я говорю, может сказать лишь человек, живущий в настоящих условиях, т.е. в 20 столетии, на земле и т.д. Для того, чтобы моя мысль была возможна, мне нужна вся история вселенной, являющаяся ростом сознания до моего сознания. Я строю прошлое, из которого логически вывожу настоящий момент, и говорю о будущем. Предсказание будущего есть только логическое построение. Мне скажут: а почему все-таки Вы принуждены быть заключенным в Вашу индивидуальность, почему Вы не можете менять по произволу обстановки, в которой находитесь, не можете, например, сделаться мной; откуда это «принудительное» в Вашем положении. Я отвечу: я не могу менять своего положения только в данный момент и в данном месте, т.е. в данной обстановке, которая именно и создает меня. Вами же мне не нужно делаться, ибо я переживаю Вас в Вашей индивидуальности. Если бы я захотел стать Вами, и мне удалось бы сделать это, то я бы сейчас же забыл совершенно о своем превращении, и Ваше прошлое, вообще все Ваши отношения к внешнему миру, которые только и создают Вашу индивидуальность, стали бы моими. Свойство индивидуальности есть ее замкнутость. Принудительность же Вашего положения, которую вы сами создаете, не дает право заключать к принудительности моего; я сознаю свободу, свою полную индивидуальную свободу, и положение, в котором нахожусь, есть единственное для меня приятное и необходимое. Итак, мир дан мне как действительное в идеальном смысле единство (бытие в целом) - и как действительное множество (индивидуальное бытие). Единство дано нам непосредственно в сознании; к множеству мы заключаем по изучению природы нашей индивидуальности, которая только и мыслима как отношение к внешнему для нее миру. Вселенная вообще есть внутренней творческий процесс (по отношению к творящему началу). Бытие в целом хочет быть, ибо нет и, не может быть иной причины для его бытия. Бытие любит быть. Бытие - воля к жизни. Творческое начало - воля к жизни. Проанализируем в себе эту волю, которая есть та же единая воля. Что значит хотеть жить, как возможна жизнь? Честно я могу утверждать, что всегда чего-нибудь хочу: т.е. конечно того, чего у меня нет. Это есть важнейший и непременный признак жизни. Человек, который ничего не хочет, решительно ничего, должен в скором времени умереть, так как (как говорят [?]) атрофируется организм, представляющий из себя механизм, предназначенный для действия. Итак, важнейшим признаком жизни является хотение новых переживаний. Это также единственный общий признак всех жизней. Биологи говорят: организм стремится сохранять свою жизнь, а также увеличиваться и размножаться. Я прибавлю. Организм, который не эволюционирует, т.е. не ищет сознательно или бессознательно новых переживаний, атрофируется и потом вымирает, под известным названием вырожденный, неспособный для борьбы за существование. Значит процесс жизни (творческой) имеет три фазы: 1) переживание чего-нибудь, как точка отправления; 2) недовольство переживаемым, жажда новых переживаний и стремление к достижению цели; это и составляет сущность творчества. 3) Достижение идеала и новое переживание. Конечно, такое деление грубо. Я взял две главные грани. Существует масса побочных, которые пока опускаю. Чем интенсивнее жизнь, тем ярче переживания. После достижения поставленной цели, человек, если он имеет еще желание жить, ставит себе другую и ритмически повторяет тоже самое, т.е. те же три состояния. Итак, второй признак жизни есть ее ритм. В этой формуле жизни количество и качество ее зависит всецело от той эпохи и обстановки, в которой живет человек. Каждая эпоха имеет своих гениев, точкой отправления в деятельности которых был всегда существующий порядок вещей, созданный их предшественниками. Итак, вот выводы из сказанного: жизнь есть желание иного, нового, или воля к жизни есть хотение новых переживаний, отсюда условия возможности жизни: 1) существующий порядок вещей, 2) недовольство им и стремление к достижению иного порядка, 3) достижение цели. 2-я из этих частей есть деятельность, творчество. Итак, для жизни, для деятельности необходимо прошлое, которое не удовлетворяет.

Если это прошлое было трансцендентально небытием, то возникает стремление к бытию и возникает жизнь вообще.

 

Бытие в целом, т.е. вся история вселенной, которая может быть рассматриваема как стремление к абсолютному бытию, т.е. к экстазу, граничащему с небытием и представляющему так сказать потерю сознания, т.е. - возвращение к небытию, выраженная в форме мышления, история вселенной есть рост человеческого сознания до всеобъемлющего божественного сознания – она есть эволюция Бога…

Бытие, как противоположность небытию или покою, есть деятельность, т.е. различение. Оно есть множественность по самой своей природе. Вечное недовольство, вечное стремление вечное отрицание прошлого. Минутные пребывания на известных высотах служат гранями,  создающими ритм жизни. Всегда иное, всегда новое, всегда вперед. И это последующее есть всегда логический вывод из предыдущего. Как только дух вступает в сферу бытия, он переживает множество явлений простых и сложных во времени и пространстве. Когда я ничего не хочу, я ничто, как я только чего-нибудь захочу, я делаюсь стремлением к тому, чего желаю; это стремление, в зависимости от своей цели, создает необходимое орудие для достижения ее (клеточку, жука, человека). Кроме того это индивидуальное стремление создает все другие, ибо само оно есть только отношение ко всем другим. Оно есть звено непрерывной цепи состояний сознания. Вселенная построится вокруг этого переживания, как логический вывод из него. Еще раз повторю, что для сделанного мной вывода мне необходима вся история человеческого духа, или иначе, из моего положения, которое есть высота всеобъемлющего сознания, можно путем логического построения вывести всю историю вселенной во всех ее деталях. Я хочу пережить высоту всеобъемлющего сознания, хочу пережить экстаз. Это мое желание создает историю вселенной, как рост человеческого сознания до моего сознания. Нельзя проследить последовательно всю эволюцию, так как это потребовало бы столько жизней, сколько их было до сих пор прожито. Главные же фазы развития можно, конечно, указать. В своем стремлении к абсолютному бытию дух должен пережить полный расцвет деятельности, т.е. процесс дифференцирования. Океан творчества должен раскрасить все свои капли в разные цвета. Он сам должен пережить все эти цвета. Последняя цель - абсолютное бытие - есть общий расцвет. Это последний момент, в который свершится божественный синтез. Это расцвет моей всеобъемлющей индивидуальности, это восстановление мировой гармонии, экстаз, возвращающий меня к покою. Все другие моменты бытия суть последовательное развитие той же идеи, рост сознания до моего.

Я говорил о том, что всякое стремление создает необходимое орудие для достижения своей цели (человека например). До сих пор высшим синтезом в смысле такого орудия был человек и человеческое общество, а целью главным образом сохранение жизни и расцвет индивидуальности. Высший же синтез есть тот божественный синтез, который в последний момент бытия включит в себя вселенную и даст ей пережить гармонический расцвет (экстаз) и таким образом вернет ее к состоянию покоя, небытию. Такой синтез может быть совершен только человеческим сознанием, высшей индивидуальностью, которая явится центральным мировым сознанием, освободит дух от оков прошлого и увлечет в свой божественный творческий полет все живущее. Я говорю о последнем экстазе, который уже близко.

Сознание творческой фантазии.

Мысль есть единственный материал творчества. Она есть жизнь, и включает в себя все возможные переживания. Она есть то, что может переживать разное не только в разные моменты, но в один и тот же момент в разных местах. Она разливается, как разливается океан, оставаясь всегда равной самой себе, это конечно лишь аналогия. Ее нельзя делить, ибо она вне времени и пространства, которые суть только формы переживаний разного. Она не может пережить какую-нибудь индивидуальность не пережив бытия в целом. Каждая песчинка участвует в творчестве так же, как и я, и свершаемый мною синтез ею порожден. Я вершина того мирового здания, которое создано усилиями всех веков.

Когда она небытие, она ничто, когда она бытие, она единство и множество или множество в единстве.

И так бытие для меня есть с одной стороны мое переживание, а с другой внешний этому переживанию мир (в том числе мое тело). Из этих двух слагаемых, которые производят (и то, и другое) творческий дух, одно всегда зависит всецело от другого. Или переживание есть результат воздействующий на человека обстоятельству, тогда он раб; или чувство его свободно, и тогда вселенная, которая всегда в зависимости от всякого переживания, есть результат его переживания. Это зависит от индивидуальной воли, т.е. от индивидуального сознания каждого. Я свободен, если хочу быть свободным, если могу воспитать свою волю в умении, в способности свободно переживать то или другое. Тогда я этим переживанием воздействую на целую вселенную и заставляю ее перестраиваться по своему желанию. Я говорю: я что-то чувствую и т. д.

NB Еще должна быть сделана оговорка, что наше индивидуальное существование, наше я (человек) является для нас только идеей. Ведь мы в каждый данный момент не переживаем, не ощущаем всех точек и всех моментов нашего существа. Когда я утверждаю, что я человек, я произвожу синтез не только моих ощущений в данную минуту, но и многих познаний, и всего себя я также не могу пережить в каждый данный момент, как не йогу пережить всей вселенной. Моя индивидуальность является также как и вселенная, множеством замкнутых сфер ощущений, умирающих, когда наступает следующее. Если мы говорим, что имеем несколько ощущений сразу, тогда как мы не можем быть несколькими индивидами сразу. Анализируя этот вопрос, мы увидим, что постановка его бессмысленна. Во-первых, что значит, что мы не можем быть несколькими индивидуальностями сразу. Значит ли это, что мы не можем иметь два тела или два духа? Или и два тела и два духа. В последнем случае мы не переживаем двух сразу, а каждого отдельно, ибо акт синтеза не свершается, иначе был бы один дух раздвоенный. Что же касается 2-х первых случаев, то они вполне возможны. Если же не допустить такой формы, что я переживаю здесь Ивана, а дальше Петра, то он настолько же немыслим, насколько немыслимо сразу видеть красный и синий цвет. Когда мы видим цвет, два цвета рядом, то мы их видим не сразу. Красный, как и вообще всякое ощущение, как отношение к другим ощущениям, предполагает с одной стороны эти другие ощущения, а с другой сосредоточение внимания на нем и изолирование, так сказать замкнутую сферу ощущения красного, совершенно недоступную ощущению синего, хотя существующему только рядом с ним. Восприятие же красного и синего цвета вместе, если даже допустить возможность такого непосредственного восприятия без высшего акта синтеза, должно быть рассматриваемо как одно сложное ощущение, как два духа (две личности) и одно тело, что вполне возможно, и одинаково по своей сущности.

 

Не нужно забывать, что человек носит свою индивидуальность, как и тело (одежда). Некоторые философы смешивают индивидуальность с духом. Изучая индивидуальность, т.е. например способность поступать так или иначе при известных обстоятельствах, они думают, что изучают способности душ, которые различны по своей сущности. Они забывают, что индивидуальность есть отношение к другим индивидуальностям;  она есть краска, явление одного и того же духа в форме времени и пространства. Сущность духа, воли, жизни у всех и у всего, безусловно, одна и та же, ибо различное всегда есть явление, тогда как дух есть, безусловно, нечто вне времени и пространства. Эта сущность творческая, это желание деятельности и покоя, вечной смены, производящей равновесие, гармонию, справедливость. Бытие есть отношение к небытию, его противоположность.

 

Чувство, переживаемое в каждый данный момент, есть равнодействующая всей системы отношений в тот же момент его индивидуальности к внешнему миру.

 

Я уже много раз создавал тебя, мир (сколько было живых существ) бессознательно. Теперь же я возвысился до сознательного творчества. Я создавал его, думая, что я изучаю.

 

Истинный центр вселенной - сознание, ее обнявшее. Лишь в этом сознании живет все прошлое, себя не сознававшее, и все будущее.

Прошлое и будущее как бы исходит из него, как и бесконечность пространства, и только и существуют в нем (как формы его творчества).

Вселенная тождественна его хотению - она его создание.

 

NB. NB. Еще: Постоянным элементом нашего индивидуального существа является не только тело, но и пространство. Переменным и являются другие тела в этом вечно нас сопровождающем пространстве, которое есть непременная часть нашего существования, составляющая одно с ним.

Верования каждой эпохи в человеческой истории соответствуют брожению человеческого сознания в ту эпоху.

Мы уже теперь говорим, что воображение древних населяло леса фантастическими существами, а для них самих эти существа были реальными; многие даже видели их. Их творчество (сознание) не возвысилось до того порядка и спокойствия, каково оно теперь. Они искали, как ищут художники, набрасывая эскизы. Еще менее совершенно и сознательно творчество зверей.

Все жившие до меня были для себя тем же, чем они и для меня - рядом явлений, - причина которых вне их (во мне).

Я (как явление) родился и начинаю повторять бессознательно ту же ритмическую фигуру, которую повторили все мои предки. Я создаю мир, как они его создали, не ведая о своем творчестве и думая, что я воспринимаю что-нибудь вне меня существующее. Для каждого мир был таким, каким он (каждый) его желал бессознательно. С течением веков сознание людей росло и постепенно возвышало личность, освобождая ее. Недавно человек сознал себя творцом всего того, что он называл своими ощущениями, восприятиями, явлениями. То, что он считал вне себя, оказалось в его сознании и лишь в нем. Но дойдя до такого сознания, он все-таки не мог дерзнуть признать себя причиной всего.

 

Во времени и пространстве я подлежу законам времени и пространства. Законы же времени и пространства - создания моего Я.

Я хочу того, чего у меня нет, я хочу создавать. Окружающая обстановка для меня, как звено родовой цепи, является привычкой. Мне кажется, что происходит не то, что я хочу, только потому, что я имею в виду мое маленькое я, которое должно подчиняться законам времени и пространства – созданиям моего большого Я.

Пробуждение к жизни - хаос.

Познание - творчество.

Каждый человек создает себе мир сам (бессознательно). Мир столько раз создавался, сколько раз сознание человека его творило. Каждая жизнь ритмически повторяет его творение.

Человек - ритмическая фигура (единич.).

Я создал себя также, как и не себя. Я создал себя, как единицу ритма во времени и пространстве.

Все - мое творчество.

Я создал свое прошлое так же как и будущее.

Бог - единое всеобъемлющее сознание - свободное творчество.

Если я сознал, что все есть мое творчество, все есть мое свободное хотение, и вне меня ничего нет - я существо абсолютное.

Все - феномены, рожденные в лучах моего сознания.

Род - одна из форм жизни.

Рождение – смерть – рождение – ритм ее.


[Писано в 1905-1906 г. Переплетенная записная книга в лист; здесь же черновой текст «Поэмы Экстаза», близкий к завершению]

 

Глубины прошлого могут быть измерены только с высоты различающего сознания. В этом смысле прошлое имеет наиболее реальное существование только во вполне развитом сознании.

Время есть результат распределения переживаний и как таковое оно создается в течение целого процесса вселенной, как и пространство. Итак, наиболее реальное существование время и пространство будут иметь (выражаясь условно) в момент абсолютной дифференциации. Только тогда они будут в фиксационной точке всеобъемлющего сознания. Момент этот есть граница с бессознательным состоянием, в котором совершится отрицание отрицания и абсолютное бытие отождествится с небытием.

 Почему одни низшие организмы развились в высшие формы, а другие не эволюционировали? Потому что одни находились в более благоприятных для того условиях, а другие в менее. Но чем создаются сами эти условия? Теми же клеточками и их сочетаниями. Каждый организм является результатом воздействия на него окружающей природы и реагирования его на природу.

 Я хочу познать истину. Это для меня факт неопровержимый, не требующий доказательств. Еще, прежде этого, я хочу жить, в чем также уверен. Еще я имею факт моего сознания, в котором пребывает мир, как множество его состояний, в нем объединенных. Познать значит отождествиться с познаваемым. Я познаю мир, как ряд состояний моего сознания, из сферы которого не могу выйти. Я хочу познать истину. Это центральная фигура моего сознания. В этом я уверен, это я переживаю, этим отождествляюсь. Я в данную минуту более всего - хотение познать истину, т.е. хотение стать истиной, отождествиться с ней. Вокруг бесчисленного множества состояний сознания некоторые непосредственно окружают центральное состояние, другие расположены далее.

Центральное переживание как бы излучает вселенную в формах времени и пространства, представляя сам центр и настоящий момент. Еще я утверждаю мою активность. Чтобы мыслить и чувствовать, чтобы создавать мир, я делаю некоторое усилие, я действую. Если прекратится моя активность, я усну или умру. С прекращением деятельности моего сознания для меня исчезает все. Итак, мир есть активность моего сознания. Этот вывод есть результат наблюдения и опыта. Мое сознание вне своих состояний есть возможность (чистая деятельность) и в смысле временном и пространственном совершенное ничто. Вопрос изучения вселенной сводится к вопросу об изучении природы деятельности сознания.

Сознание (вселенная) есть единство. Оно есть связь существующих в нем состояний (процессов). В своем единстве оно свободно, оно есть свободная деятельность, оно есть совокупность всего, бытие в целом и, как таковое, бытие в себе и чрез себя, бог. В состоянии своей активности оно есть множественность. Деятельность сознания в форме пространства есть различение его состояний, сосуществующих. Сознание есть совокупность множественности состояний, из которых каждое существует только относительно всех остальных состояний и в связи с ними. Сознание есть система отношений. Каждое состояние сознания есть отрицание всех других; оно есть только отношение ко всем другим и совершенно немыслимо вне системы отношений. Само по себе оно совершенное ничто. Каждое состояние сознания есть не только отрицание всех других членов той же группы состояний сознания, но отрицание всей совокупности остальных состояний сознания. Напр., красный цвет есть не только отрицание всех других цветов, но и отрицание всякого вообще другого состояния сознания. Я говорю о состояниях сознания как об элементах сознания, но условно. Природа состояний сознания сложная. Каждое из состояний сознания как таковое есть прекращение аналитической деятельности и элемент постольку, поскольку оно намеренно или ненамеренно неразложимо в то время, когда оно переживается как одно состояние сознания. Стоит поднять или возбудить аналитическую деятельность, чтобы элемент обратился в сложное психическое образование.  Всякое единство переживания есть элемент сознания, поскольку и покуда оно неразложимо. Элементы сознания, т.е. состояния его образуются актом синтеза и анализа вместе. Актом анализа мы различаем многое, актом синтеза устанавливаем частные неразложимые единства, которые условно имеют характер психических элементов.

Система отношений сознания неподвижна бывает только один момент (условно), после которого мы различаем изменения в ней и тем создаем новый момент универса. Время есть различение (усмотрение) изменений в системе отношений сознания. Если бы система отношений вдруг почему либо, перестала изменяться, то мы бы перестали судить о времени (существовать), если же по удалении этих причин она снова бы начала продолжать изменяться, то мы восприняли бы все время остановки как один бесконечно малый промежуток времени, т.е. другими словами, мы не заметили бы этой остановки. Отсюда момент во времени есть тот бесконечно малый промежуток времени, в который не совершается никаких перемен в системе отношений.

Система отношений в целом, в каждый отдельно взятый момент, может быть рассматриваема как элемент сознания. Деятельность сознания в форме времени есть внесение изменений в эту систему отношений. Но и это условно. Актом анализа во времени, как и в пространстве, можно разложить каждый бесконечно малый промежуток времени на множество меньших.

В каком отношении находятся элементы сознания (понимая условно) друг к другу? каково их взаимодействие? Если сознание есть единая система отношений, если между всеми элементами существует связь, которая прежде всего в том и выражается, что каждое из состояний сознания есть отрицание других, есть отношение ко всем остальным, то из этого прямо вытекаете, что изменение одного из состояний сознания должно вызвать изменение всех других, если бы не было противодействия. Каждое переживаемое нами чувство действует на всю вселенную, вносит изменение во все, и каждое изменение в так наз. внешнем мире в свою очередь действует на нас. Конечно, фактически это положение трудно доказать, хотя не  невозможно. Мы должны для этого следить за соответствием между нашими переживаниями и внешними событиями. Нужно понять, что материал, из которого создана вселенная, есть (наше) воображение, (наша) творческая мысль, (наше) хотение, а потому нет в смысле материала никакой разницы между тем состоянием нашего сознания, которое мы называем камнем, который мы держим в руке, и другим, называемым мечтой. Камень и мечта сделаны из одного вещества и оба одинаково реальны. Они только имеют различное положение в нашем сознании. Созерцаемый мною камень есть психологический процесс, совершающийся в настоящее время и имеющий центральное положение в сфере моего сознания. Мечта есть процесс совершающийся в будущем времени, есть созерцание предмета (процесса), отдаленного от нас большим или меньшим промежутком времени, а потому представляющегося нам в неясных очертаниях, как контур отдаленного от нас предмета. Неосуществившаяся мечта есть неузнанный издали предмет. В сознании все живо, все, каждая мысль имеет реальное существование. Настоящий момент есть центральное переживание (центральная фигура). Вокруг него построена вселенная (как логический вывод).

Мир, может быть, рассматриваем как неподвижная система отношений в каждый данный момент и как вечно изменяющаяся система во времени, причем она подвижна тогда во всех своих точках. Если одно состояние сознания переходит в другое, то про это первое можно сказать условно, что оно изменилось, и что эта перемена влечет за собой изменение во всей системе отношений. Вообще понятие изменения связано с понятием психологического синтеза различных моментов, из которых каждый есть особое замкнутое в себе и недоступное для наших перемен, как таковое, состояние сознания. Мир есть множество замкнутых в себе состояний одного сознания. Мы никогда не воспринимаем этих элементарных по своей природе не длящихся состояний сознания. Мы мыслим процессы, и когда воспринимаем чтобы то ни было, как одно, мы производим синтез различных моментов, т.е. различных состояний сознания. Таким образом, то, что нам представляется простейшим, имеет бесконечно сложную природу, оно есть множество замкнутых сфер, связанных только в нашем представлении актом синтеза. Мир есть процесс, совершающийся во времени, которое само есть различение состояний сознания. Каждый следующий момент есть отрицание предыдущего. Отрицать, что бы то ни было, значит возвыситься над этим. Отрицание есть высота неудовлетворенности. Соединенное с хотением нового, неизведанного, оно уже есть творчество. Активность сознания есть отрицание его состояний до настоящего включительно. «Новое» есть деятельное, активное отрицание. Пассивное отрицание есть уничтожение, умирание, переход в ничто. С высоты освещающего сознания созерцаются глубины прошлого. История вселенной представляется пробуждением этого сознания, дифференцирующегося в деятельности. Последним из образов, теряющихся в темных глубинах, есть образ простого - простое противоположение небытию. Оно тождественно с небытием, оно его граница. Она движение простое, простая вибрация. Геометрически мы можем изобразить его в виде кругового движения вокруг одной неподвижной (инертной) точки, которая, выражаясь условно, есть объективация небытия. Есть вообще движение и точка покоя. Это состояние сознания есть с космогонической точки зрения период единообразного состояния веществ абсолютно смешанных или абсолютно дифференцированных, что то же самое. Вообще нужно понять, что пространство и время суть формы, в которых каждый момент, как и каждая точка, суть абсолютно замкнутые друг для друга состояния сознания как таковые, но доступные к слиянию между собой в акте синтеза, причем это слияние есть новое простое состояние сознания, ибо каждое состояние сознания, как таковое всегда просто. Каждое т. наз. психическое образование только постольку есть единство, поскольку оно носит характер простоты.

 Вселенная есть единство, связь сосуществующих в ней процессов. В своем единстве она свободна. Она существует в себе и чрез себя. Она есть (имеет в себе) возможность всего и все. Возможность всего есть ничто (в смысле времени и пространства), есть творческая сила, свободная деятельность, хотение жить.

Материал мира - любовь и мечта.

Последний момент - абсолютная дифференциация и абсолютное единство - экстаз. История - стремление к абсолютной дифференциации и к абсолютному единству, т.е. стремление к абсолютной оригинальности и абсолютной простоте.

 

О б ъ я с н е н и е  в и б р а ц и и.

Каждое состояние сознания есть отношение к другим состояниям сознания. Значит, представление о чем бы то ни было есть отрицание всего другого. Я в этом отрицании отношусь к другому, т.е. борюсь бессознательно с пребывающим во мне бессознательным образом этого другого. Со стороны сознания у меня переживание иного, нового, с другой - все остальное, в своем стремлении завладеть моим сознанием. Подъем в этой борьбе определяет качественное содержание переживаемого мною состояния (напр. различных цветов, как различного количества вибраций в единицу времени). Но этот образ другого есть тоже только отношение к переживаемому мной состоянию, и определяется его отрицанием, т.е. вибрацией, которая есть известный подъем деятельности. Вещи разнятся подъёмом деятельности, т. ск. количеством вибраций в единицу времени.

Каждый данный момент в истории есть отрицание всего прошлого человечества. Значит каждый следующий момент есть больший подъем деятельности по отношению к предыдущему, как относящийся к такому же количеству моментов, как предыдущий, + он сам. Я разумею гениальное творчество.

Чем сильнее образ прошлого, тем он быстрее овладевает сознанием, тем больший подъем необходим для его исключения из сферы сознания. Потому вся история человечества есть подъем, в своем последнем моменте - экстаз.

Каждое из состояний сознания есть предельная точка в вибрационном движении. Вибрация есть связь состояний сознания, и есть единственный материал. Их кажущееся колебание дает нам схему противоположностей и их тожества в вибрации.

Каждое состояние сознания, как таковое, есть замкнутая сфера, не проникаемая другим состоянием сознаний, которое также есть замкнутая сфера. В этом факте замкнутости сферы каждого состояния кроется факт размножения единого сознания, в котором пребывают все его состояния.

В вибрационном движении предельные точки каждого колебания суть моменты и могут быть восприняты только как границы колебательного движения. Сами по себе, будучи моментами, они восприняты быть не могут - этим и объясняется то обстоятельство, что каждое из состояний сознания существует только в системе отношений и вне ее немыслимо.

Различение в вибрации предельных точек каждого колебания содержит в себе идею времени и пространства.

Каждое из состояний сознания есть отрицание всякого другого.

 

Когда мы говорим, что человек развился из комочка протоплазмы, то мы представляем себе эту протоплазму совершенно такой же, какой мы и теперь ее находим в воде. Мы приписываем протоплазме, существовавшей в биологический период, такой же вид, такие же свойства, какие находим у протоплазмы наших дней, и мы не замечаем, что делаем ошибку. Вид протоплазмы в наши дни зависит от организации нашего мозга, как мы ее воспринимаема Протоплазма наших дней, принадлежа более сложной, более дифференцированной системе отношений, имеет новые свойства, новый вид, если только вообще она имела какой-нибудь вид в то время, когда со стороны цвета и формы ее никто не воспринимал. (В биологический период не было отношения протоплазмы к воспринимающему ее человеку. Следовательно, свойства протоплазмы были другие). Вернее, что протоплазма тех времен была тем [же] стремлением, той же борьбой с окружающей средой, какую она представляет и теперь, но, не воспринимаемая окружающим ее множеством иных стремлений, также не имеющих организаций для восприятия, она не имела той чувственной формы и чувственного содержания, т.е. не представляла из себя отношения к нашей развитой чувственности, воспринимающей ее как имеющую вид. Когда мы рисуем картину прошлого, мы всегда делаем ту ошибку, что созерцаем это прошлое бессознательно сквозь призму нашей психики и приписываем тем же вещам в прошлом тот же вид, какой они имеют в настоящем.

В истории вселенной есть грани, за которыми она вступает на новые и новые планы существования. Свершаются 2 эволюции: 1. Плазма развивается в форму человека; 2. плазма как таковая приобретает новые свойства, новый вид. Плазма, развитая до человека воспринимает себя и создает себе этим новый вид и свойства. История вселенной есть, выражаясь условно «единовременная эволюция» всех моментов времени, всей системы отношений одного относительно другого. Она есть движение по направлению к фокусу освещающего ее всеобъемлющего сознания, есть прояснение, есть постепенная дифференциация, подъем, исчезновение ее в абсолютной дифференциации, в абсолютной деятельности. Она есть постепенное пробуждение до абсолютного бодрствования - что то же - до абсолютного сна. Абсолютная дифференциация есть смешение, есть возвращение к хаосу. Время и пространство не суть вместилища исперва существующие, в которых совершается эволюция вселенной. Они сами эволюционируют, составляя с эволюцией вселенной одно.

 

Poeme Orgiaque
(П о э м а Э к с т а з а)

 

I.

 

1)   тема - сладость мечты, окрыляющей дух, желание творить томленье, жажда неизведанного.

2)   взлёт на высоту деятельного отрицания, твор[чество?]

3)   элементы подавленности вследствие сомнения

4)   усилие воли побеждающей

5)   человек Бог

6)   успокоение в деятельности 

 

II.

 

1)   дух отдается любимым мечтам

2)

3)   отчаяние врывается внезапно и подавляет дух

4)   рождается протест

5)   борьба

6)   освобождение в любви и в сознании единства

7)   освободительные стремления расцветают

8)   человек Бог

 

III.

 

1)

2)

3)

4)

5)   соединение чувства протеста со сладостью мечты

6)   последняя фаза борьбы снова освобождает в любви

 

IV.

 

1)   Человек Бог. Сознание бесцельности и свободная игра; опьянение свободой; сознание единства

2)   сознание относительности явлений,

3)   что прежде подавляло, теперь лишь возбуждает к  деятельности.

V

 

Я познаю мир, как ряд состояний моего сознания, из сферы которого не могу выйти. Я утверждаю факт моего сознания, а также мою активность, с прекращением которой для меня исчезает все. Я произвожу классификацию состояний моего сознания. Я разделяю мир на природу, растительное, животное царство, человечество и себя, человека (одного из людей). От других людей я узнаю, что они что-то чувствуют и думают, чего я не чувствую и не думаю, но также и то, что в их сознании есть много тех же состояний (сознания), как и в моем сознании. Они созерцают тот же мир, они также не могут выйти из сферы своего сознания. Итак, с одной стороны я могу констатировать известную замкнутость сфер личных сознаний, а с другой связь их, как носителей общих состояний, называемых вселенной. Все мы, люди, созерцаем тот же мир. Приступаю к анализу моего личного сознания. Что оно представляет из себя, как носитель известных состояний? Каждую минуту я что-нибудь переживаю. Я сознаю, что все это я переживаю, т.е. факты моего ежедневного опыта я связываю в одно целое, которое называю моей личной жизнью. Я являюсь носителем личной жизни, которая, как таковая, есть связь фактов моего ежедневного опыта и больше ничего, а мое сознание как носитель есть только активность, производящая эту связь, и больше ничего. Итак, мое личное сознание есть деятельность, производящая многое, т.е. анализирующая и связующая многое в одно целое, т.е. синтезирующая. Что делает мое сознание личным? Из множества состояний сознания, им переживаемых, некоторые находятся всегда в наличности и сопровождают все другие переживания в течение жизни. К числу таких постоянно сопутствующих состояний сознания принадлежит, во-первых тот комплекс состояний сознания, которые мы называем нашим телом, и связь с нашей личной животной жизнью, сознание этой жизни и связанные с животной жизнью желаний (инстинктивные акты и страсти). Животное-человек представляет из себя наличность только этих низших принципов. Но редко можно встретить такого, у которого не было бы хотя в зародыше более высокого принципа. Кроме того, в моем сознании есть мысли и желания, не имеющие прямого отношении к моему телу и связанных с ним низших принципов. Напр. желание познать истину, любовь к красоте, жажда духовной власти. Эти состояния сознания, не имея прямого отношения к моему личному сознанию, однако почти непрестанно в нем пребывают и окрашивают его в известный определенный цвет индивидуальности. Выражаясь иначе, мое личное сознание является носителем известного индивидуального сознания, которое находит свое выражение в моей личной жизни. В моем сознании есть кроме того элементы, которые не имеют отношения ни к низшим принципам животной жизни, ни к моей индивидуальности, т.е. те состояния моего сознания, которые, связанные в одно целое, суть «не-я». Не нужно забывать, что «не-я» есть тоже одно из состояний моего сознания - и та его часть, которою я связывает с вселенной. Итак, свою связь с вселенной человек находит в не-я, пребывающем в его сознании. Продолжая анализ далее, я должен внести поправку в только что сказанное. Когда я говорю, что человек находит свою связь с вселенной в состояниях сознания не-я, пребывающих в его сознании, я делаю ошибку. Как только сознание созерцает мир безотносительно к тому, что делает эта сознание его личным, оно и перестает быть личным. Оно становится тем высшим принципом, который связывает отдельные факты опыта в единый мир. Этот высший принцип есть вообще сознание, которое одно и то же в каждом человеке. Мир есть ряд состояний одного и того же универсального сознания.

В сознании есть на лицо еще один элемент - это хотение блага, блаженства, хотение жить. Бытие в целом хочет быть, любит быть, иначе оно бы не было, т. к. оно бывает в себе и чрез себя: Итак, в основе всего лежит любовь к жизни; любовь к деятельности, к познанию. Деятельность есть различение, дифференциация. Каждый данный момент есть известная степень дифференциации. История вселенной есть эволюция постепенно дифференцирующегося сознания.

В формах времени и пространства свершается процесс - вселенная.

Дана вселенная - процесс;

дана возможность ее, возможность этого процесса - в себе и, чрез себя;

дана творческая сила;

дана любовь к жизни;

дано единство; дана свобода;

процесс есть синтез различных моментов времени, которые обусловливаются различным пространственным содержанием;

процесс есть ряд изменений в его носителе; процесс, как таковой, есть отрицание его возможности (растение -  отрицание семени); бытие - отрицание небытия; завершение процесса есть возвращение к ничто;

семя есть возможность растения;

ничто есть возможность всего, вселенной;

растительный процесс завершается образованием семени (возможность растения);

абсолютный процесс (процесс жизни) завершает «ничто» (возможность всего);

абсолютный процесс есть;

процесс есть множество;

процесс возможен только как вселенная.

 

Нельзя мыслить одного состояния сознания чередующегося с бессознательным состоянием. Процесс как деятельность есть различение и потому предполагает многое. Многое - есть форма времени и пространства и потому есть бесконечно многое. Процесс может быть только вселенной.

Вселенная - процесс.

Вселенная - движение, ничто - покой.

Как процесс, история вселенной есть эволюция постепенно дифференцирующегося сознания; абсолютная дифференциация есть впадение в ничто.

Процесс есть подъем деятельности (смотри объяснение вибрации).

В момент наиотдаленнейшего прошлого состояния сознания находились в простейших отношениях друг к другу. Был минимум подъема деятельности. Так как каждое из состояний сознания есть только отношение к другому состоянию сознания, то содержание каждого состояния сознания могло быть только тем смутным состоянием, из которого потом развилось всеобъемлющее сознание. Каждый следующий момент в истории вселенной есть усложнение отношений между состояниями сознаний.

 

Итак, в моем сознании свершаются следующие акты синтеза его состояний: одну группу состояний я связываю в представление моей личности, другую в представление моей индивидуальности, третью в представление не-я, и в четвёртой соединяю я и не-я, т.е. связываю все состояния моего сознания в один мир, одну вселенную.

Вселенная для меня идея, часть ее находится в поле моего сознания, есть предмет опыта.

Вселенная есть бессознательный процесс. Воспринимаемое мной есть часть его, освещенная моим сознанием.

Каким образом единое могло стать множественным?

Единое не стало множественным, оно как таковое всегда остается единым; оно лишь переживает множество состояний сознаний.

Как это возможно?

Возможность эту, эту способность мы можем найти в себе. Напр., в настоящую минуту я пишу эти строки, слышу пение птиц, проезжающий экипаж, выкрикивающего разнощика, насвистывание и разговоры прохожих и многое другое. Все это я переживаю (воспринимаю) единовременно и довольно ясно. Каждое из переживаемых мною состояний есть замкнутая сфера, недоступная проникновению чего бы то ни было другого, потому что напр. пение птиц есть именно только пение птиц, а не свист прохожих и т. д. Мне скажут - comparaison n’est pas raison* (здесь: это неудачные примеры (фр.)) все эти состояния, о которых вы говорите, вы переживаете, т.е. ваше сознание переживает, между тем как ваше сознание не переживает целой массы чувств, переживаемых другими людьми, т.е. целой массы состояний сознания, находящихся в других сознаниях. Почему это так?

Вот ответ: как во мне переживаемые мною состояния сознания не воспринимают друг друга, как только с внешней их стороны, т.е. со стороны отношении их к другим состояниям сознания, и как каждому из переживаемых мною состояний сознания как таковому недоступно сделаться другим состоянием сознания, так и человеку, который как таковой представляет из себя одно из состояний универсального сознания, возможно воспринимать других людей только со стороны их отношении к внешнему миру. Иначе каждый человек перестал бы быть человеком. Человек есть именно это состояние сознания, а не какое-нибудь другое.

Переживает ли универсальное сознание также отчетливо все свои состояния, как вы переживали множество описанных вами состояний сознания?

Отчетливость переживаний уменьшается с увеличением количества состояний сознания. Универсальное сознание, как таковое, ничего не переживает; оно есть сама жизнь, оно ничего не мыслит, оно сама мысль, оно ничего не делает, оно сама деятельность.

Бог, как состояние сознания, есть личность, являющаяся носителем этого высшего принципа, который, как таковой, есть ничто и возможность всего, есть сила творчества. История вселенной есть эволюция Бога, стремление к экстазу.

Универсальное сознание в состоянии деятельности является личностью, единым громадным организмом, который в каждый данный момент переживает новую стадию процесса, называемого эволюцией (В основе же лежит желание абсолютного блаженства. Жизнь есть подъем). Как личность не ощущает постоянно всю себя, напр. человек не чувствует в каждый данный момент всех точек своего тела и еще менее всех доступных для него в будущем и пережитых раньше отношений, но наоборот отчетливо воспринимает или правильно сознает одно какое-нибудь переживание, так и Бог-личность в процессе эволюции отчетливо воспринимает переживаемую им в данный момент стадию эволюции и не чувствует всех точек своего организма - вселенной. Когда он достигнет предела высоты подъема, а время это приближается, то он сообщит свое блаженство всему организму. Как человек во время полового акта в минуту экстаза теряет сознание и весь его организм во всех точках переживает блаженство, так и Бог-человек, переживая экстаз, наполнит вселенную блаженством и зажжет пожар.

Человек-Бог является носителем универсального сознания.

 

Каково могло бы быть сознание материального атома, если бы этот атом мог иметь способность сознания в период единообразного множества?

Он бы ничего не мог сознавать, ибо психологией доказано, что одно только состояние сознания есть ничто, отсутствие состояния сознания.

Единообразное множество есть в смысле объективном ничто. Значит, то обстоятельство, что атом не сознает, еще не является доказательством отсутствия его способности к сознанию.

Каково могло бы быть сознание материального атома в период разнообразного множества?

Это зависит от того, в какие условия поставлен атом, т.е в состав какого частного единства он вошел.

 

Я сознаю. Это мое сознание представляется мне результатом пребывающей в моем мозгу способности сознавать. Благодаря этой способности (возможности) я сознаю как окружающий меня мир, так и мое тело и ту голову, в которой кажется, мне пребывают мое сознание. В этом моем сознании пребывают как окружающий мир, так и мое тело с головой, в которую оно включено. Пребывают они как сосуществующие явления. В этом сознании мне дана связь всех этих явлений, ближайшее из которых по отношению к моему сознанию есть моя голова. Но если я и тело должен сознавать, воспринимать наравне с внешним миром, то и оно для меня внешний предмет. Во мне только сознание, которого носителем является моя голова, а в сознании - вселенная. Почему же я называю это сознание моим? Только потому, что оно включено в мою голову? Но в моей ли только голове есть сознание (способность сознавать)? Рядом с моим телом есть еще множество других тел с головами, способными сознавать (имеющими способность сознавать). Тут может быть сделано возражение. Что рядом с моим телом есть множество других тел - это неопровержимо, но что они имеют способность сознавать - это подлежит сомнению. Так как я не могу выйти из сферы моего, включенного в мой мозг, сознания, то весь воспринимаемый мною мир может быть творческой деятельностью этого сознания. Все, что ни происходит, есть моя деятельность, моя фантазия. Если нет ничего кроме моего сознания, то оно едино, свободно и существует в себе и чрез себя. Значит оно - господин вселенной и может по произволу изгонять то или другое из своих состояний. Опыт показывает другое. Как бы я ни хотел изменить в данный момент обстановку, в которой я нахожусь, я не в силах этого сделать. Значит, есть какие-то причины, вне меня, вне моей воли находящиеся, который заставляют меня переносить данную обстановку. Правда, я могу воздействовать на окружающий меня мир, но в самой незначительной степени, встречая на своем пути тысячи сопротивлений. Итак, с одной стороны мир мне представляется деятельностью моего сознания, единой и потому свободной, а с другой воля моя ограничена сосуществующими волями.

Как разрешить это противоречие? Нужен более глубокий анализ. В самом деле, какая воля ограничена? Я хочу изменить окружающую обстановку. Кто я? X. Мое хотение того или другого есть явление, самопребывающее в сознании, и я, так сказать, действую на плане этого хотения. X желает поднять непосильную ношу. И неудивительно, что он не может этого сделать.

А если бы и мог, то должен сделать большее или меньшее усилие, т.е. преодолеть сопротивление какой-то внешней силы. Вот в каком виде представляется  мне теперь действительность. Я начинаю убеждать У-ка в чем-то; он мне не верит и доказывает противоположное. Может быть, все это плод моей фантазии? Нет, я хочу только одного, это победить в споре, мне сопротивление моего соперника невыносимо, мучительно, но я бессилен и умолкаю. Я страдаю. Тело, обладающее головой, обладает и волей, независимой от моего сознания и воспринимаемой мною теперь как внешнее явление, как сопротивление. Мне могут возразить, что человек может переживать внутреннюю борьбу противоположных чувств. Но это не-аналогично. Во внутренней борьбе я чувствую свою активность с двух сторон. Я раздваиваюсь. В данном же случае к мнению моего противника я отношусь только отрицательно, как к внешнему сопротивлению. Но и активность бывает разная. Чтобы сознавать внешнее сопротивление, нужна активность сознания, чтобы победить врага, нужна активность хотения (воли). Сознание созерцает, воля действует.

Мой мозг и является, носителем высшего принципа единства вселенной, а мое тело носителем (индивидуальной) личной воли. Сознание, как способность представления, восприятия, не принадлежит одному лицу, оно универсально. Воля есть способность производить орудия деятельности тела. Воля есть способность объективации в сознании.

Если личность приобретет способность воздействия на внешней мир в той степени, при которой будет в состоянии по произволу изменять систему отношений в каждый данный момент, то такая личность будет обладать божеским могуществом. Такая личность обратит вселенную в божественный организм. Это будет достижением полной гармонии, пределом подъема творчества, экстазом. Такая личность будет общей потребностью, потребностью созерцать божественную красоту. Мир отдастся ей, как женщина - любовнику.

 Личное сознание есть иллюзия, происходящая, когда универсальное или индивидуальное сознание отождествляет себя с низшими принципами, с телом и со всем, что связано с ним, т.е. с орудием деятельности (тело есть орудие деятельности).

 

VIII.

 

ПОЭМА ЭКСТАЗА

 

[Писано в 1906 году. Воспроизводится с печатного текста, напечатанного в Женеве под наблюдением самого автора: «Поэма Экстаза, Слова и музыка А. С к р я б и н а. Собственность автора. Женева. 1906]

 

        Дух,

Жаждой жизни окрыленный,

Увлекается в полете

На высоты отрицанья.

Там в лучах его мечты

Возникает мир волшебный

Дивных образов и чувств.

       Дух играющий,

       Дух желающий,

Дух, мечтою все создающий,

Отдается блаженству любви.

Средь возникнувших творений

Он томленьем пребывает,

        Высотою вдохновений

Их к расцвету призывает.

И полетом опьяненный

Он готов уж впасть в забвенье,

         Но внезапно...

Предчувствия мрачного

Ритмы тревожные

В мир очарованный

Грубо врываются,

         Но лишь на миг.

Легким усилием

Воли божественной

Он изгоняет

Призраки страшные.

И лишь достиг

Желанной победы

Он над собой,

          Дух играющий,

          Дух ласкающий,

Дух, надеждою радость зовущий,

Отдается блаженству любви.

Меж цветов своих творений

Он лобзаньем пребывает,

Целым миром возбуждений

Их к экстазу призывает.

Опьяняясь их дыханьем,

Ослепляясь красотой,

Он несется, он резвится,

Он танцует, он кружится;

Целой гаммой ощущений

Он истерзан, истомлен.

Он готов уж впасть в забвенье,

          Но снова...

Из недр таинственных

Духа смятенного

Грозной волной

Бурно вздымается

Ужасов диких

Толпа безобразная;

Все поглотить

Она угрожает.

          Дух,

Жаждой жизни окрыленный,

Увлекается в полет

На высоты отрицанья.

Там в лучах его мечты

Возникает мир волшебный

Дивных образов и чувств.

         Дух играющий,

         Дух страдающий,

Дух, сомнением скорбь создающий,

Отдается мученью любви.

Меж цветов своих творений

Он терзаньем пребывает,

Целым миром потрясений

Он их к смерти призывает.

Страхом трепетным объятый,

Он готов уж впасть в забвенье,

          Но внезапно...

Предчувствия светлого

Ритмы веселые

В нем зарождаются.

Сладостный миг!

Лучами надежды

Вновь озаренный

К жизни стремленьем

Он загорается.

Чудно постиг

Он силу божественной

          Воли своей.

В темные бездны

Взором сжигающим

Он проникает,

Исполненный гнева

И возмущенья

Дерзкий вызов он бросает, -

Загорается борьба.

Зияют разверстые

Пасти чудовищ,

Грозно сверкают

Страстные молнии

Воли божественной

Всепобеждающей;

Отблески яркие

Светом волшебным

Мир озаряют.

Забывая о цели любимой,

Дух отдается борьбе с опьяненьем.

Он весь упорнее,

Весь наслажденье           

Этой игрой.

Свободной, божественной,

Этой любовью-борьбой.

В дивном величии

Чистой бесцельности

И в сочетании

Противостремлений

В едином сознании,

В единой любви

Дух познает

Природу божественной

Своей сущности.

Он понимает,

Что хочет борьбы.

Он захотел -

И события

В стройном порядке

           Окружили

           Этот порыв.

Играет, меняется

Чувство капризное,

И вселенная

 С ним вибрирует,

Его объясняя,

Его утверждая.

Он хочет победы,

Он победил,

Он торжествует!

И может он радостный

В мир свой излюбленный

Тотчас вернуться.

Но чем омрачен

Этот радостный миг?

Именно тем,

Что он цели достиг.

Он сожалеет

О прошлой борьбе;

И на мгновение

Чувствует он

Скуку, уныние и пустоту.

Но жаждою жизни

Вновь окрыленный

Увлекается в полет

На высоты отрицанья.

Там в лучах его мечты

Возникает мир волшебный

Дивных образов и чувств.

И ничем не возмущаемый

Может вечно отдаваться

Он излюбленным мечтам.

Но о чем же, чем, о дух мятежный,

Опять нарушен твой покой?

Не ритмы тревожные

Тебя омрачают,

Не призраки страшные

Тебе угрожают,

То яд разлагающий

        Однообразия,

Червь пресыщения

Чувство съедает.

И криком больным

Огласилась вселенная:

        Иного!

        Нового!

Наслажденьем утомленный,

Наслажденьем, но не жизнью,

Дух уносится в полет

В область скорби и страданья.

И в свободном возвращении

В мир мечтаний и тревог

Он чудесно постигает

Смысл тайны бездны зла.

Снова раскрылися черные пасти,

Снова зияют, грозят поглотить,

Снова борьба и усилие воли,

Желание все победить.

Снова победа, опять опьяненье,

И упоенье,

И пресыщенье.

Этим ритмом учащенным

Бейся жизни пульс сильней!

О мой мир, моя жизнь,

Мой расцвет, мой экстаз!

Ваше каждое мгновенье

Создаю я отрицаньем

Раньше пережитых форм.

        Я вечное

        Отрицание.

        Еще,

        Всегда еще!

        Более сильного,

        Более нежного,

        Новых терзаний,

        Новых блаженств.

Наслаждаясь этим танцем,

Задыхаясь в этом вихре,

Забывая о целях любимых стремлений,

Дух отдается игре опьянений.

На крыльях могучих

        Новых исканий

В область Экстаза

Он быстро несется.

В этой смене непрестанной,

В этом полете бесцельном, божественном

        Дух себя познает

        Могуществом воли

        Единой, свободной,

        Всегда созидающей,

        Все излучающей,

        Все оживляющей,

        Дивно играющей

        Множеством форм.

        Он себя познает

        Трепетом жизни,

        Хотеньем расцвета,

        Любовью-борьбой.

        Дух играющий,

              Дух порхающий,

              Вечным стремленьем

              Экстаз создающий,

         Отдаться блаженству любви.

         Меж цветов своих творений

         Он свободой пребывает.

         «Я к жизни призываю вас,

         Скрытые стремленья!

               Вы, утонувшие

               В темных глубинах

               Духа творящего,

               Вы боязливые

               Жизни зародыши,

               Вам дерзновенье

               Я приношу!

Отныне свободны вы!

Разделяйтесь, расцветайте,

Восставайте друг на друга,

Возноситесь на высоты,

Чтобы в сладостном блаженстве

Вам познать себя единством,

Уничтожиться во мне!

Восставайте друг на друга,

Восставайте на меня,

Отрицайте и любите!

Восстаньте на меня, народы и стихи,

Поднимайтесь ужасы,

Старайтесь меня уничтожите,

Разверстые пасти драконов,

Змеи, обвейте, душите и жальте!

Когда все поднимется

           Против меня,

           Тогда я начну

           Свою

           Игру.

О мир ожидающий,

Мир истомленный!

Ты жаждешь быть созданным,

Ты ищешь творца.

До меня долетел

Нежно сладостный стон

          Призыва.

          Я прихожу.

Я уже пребываю в тебе,

О мой мир!

Таинственной прелестью

Чувств неизведанных,

Сонмом мечтаний и грез,

Огнем вдохновенья,

Исканием Истины,

Желаньем запретным

Свободы божественной.

О мир мой возлюбленный,

           Я прихожу.

Твоя мечта обо мне -

Это я нарождающийся.

Я уже являю себя

В присутствии тайном

           Едва уловимого

           Дыханья свободы.

           Существо твое

           Охватила уже Легкая,

           Как призрак мечты,

           Волна

Моего существования.

Ты уже содрогнулся.

Я - свобода тобою любимая,

Ты мой возлюбленный мир!

           Я прихожу

           Тебя ослепить

           Великолепием

           Снов очарованных;

           Я приношу тебе

           Прелесть волшебную

           Жгучей любви

           И ласк неизведанных.

           Отдавайся доверчиво мне!

Я настигну тебя океаном блаженств

Влюбленным, манящим, ласкающим,

То тяжелой волной набегающим,

То лишь в отдаленье играющим,

И целующим тебя

           Лишь разбрызгами.

А ты будешь безумно хотеть

           Иного

           Нового!

И тогда дождем цветочным

Буду падать на тебя,

Целой гаммой ароматов

Буду нежить и томить,

Игрой благоуханий

То нежных, то острых,

Игрой прикосновений,

То легких, то бьющих.

          И замирая

Ты будешь страстно

        Шептать:

        Еще,

        Всегда еще!

Тогда я ринусь на тебя

Толпой чудовищ страшных

С диким ужасом терзаний,

Я наползу кишащим стадом змей

И буду жалить и душить!

А ты будешь хотеть

Все безумней, сильней.

Я тогда упаду на тебя

Дождем дивных солнц.

И зажгу вас молниями

        Моей страсти,

        Священные

        Огни желаний

        Самых сладостных,

        Самых запретных,

        Самых таинственных.

И ты весь - одна волна

Свободы и блаженства.

Создав тебя множество,

И подняв вас,

Легионы чувств,

О чистые стремленья,

Я создаю тебя,

Сложное единое,

Всех вас охватившее

        Чувство блаженства.

Я миг, излучающий вечность,

         Я утверждение.

         Я Экстаз.

         Пожаром всеобщим

         Объята вселенная.

Дух на вершине бытия.

И чувствует он

Силы божественной,

Воли свободной

Прилив бесконечный.

Он весь дерзновение.

         Что угрожало -

         Теперь возбужденье,

         Что ужасало -

Теперь наслажденье,

И стали укусы пантер и гиен

Лишь новою лаской,

          Новым терзаньем,

А жало змеи

Лишь лобзаньем сжигающим.

И огласилась вселенная

Радостным криком

Я есмь!

 

IX.

 

Предварительное действие

 

[под № 1, печатается основная редакция тетради, без внесенных позже поправок, так как она - единственно-полная и однородная. Ниже, под № 2, печатается текст тетради Д. - окончательная редакция первой половины «Предварительного действия»]

 

Еще раз волит в вас Предвечный

Радость творчества познать

Еще раз волит Бесконечный

Себя в конечном опознать

 

В этом взлёте, в этом взрыве

В этом молнийном порыве

В огневом его дыханье

Вся поэма мирозданья.

 

И миг любви рождает вечность

И пространства глубину

Мирами дышит бесконечность

Объемлют звоны тишину

 

        Великое свершается!

И сладостная вновь

         Рождается любовь!

 

Себя любовью любящая

         Любовию Любовь

Себя воссоздающая

 

О жизнь! загорается

Божественный твой свет

        Вселенная рождается

        Ей радостный ответ

 

        Тебе, рассветный,

        Тебе, порывный,

         Мой стон ответный

         Мой крик призывный!

 

        Кто ты звучанием

        Белым воспетая

        Кто ты молчанием

        Неба одетая

 

        Кто ты, дивный

        Лик огнивный,

        Свет изливный

        Кто ты, кто

 

Я последнее свершение

Я блаженство растворения

Я всезвездности алмаз

Я всезвучное молчание

Смерти белое звучание

Я свобода, я экстаз.

 

Как тебя, о смерть, найти

Как к тебе, Свет волшебный, притти?

 

Бездны жизни лежат между нами

С ее вечно обманными снами

Между нами цветные пространства

В них созвездий златые убранства.

Эти пространства ты должен пройти

Их превозмочь, их превзойти.

 

Где пространства те, где бездны

Золотистой туманности звездной?

 

Они, как я, в тебе, в твоем Волении

Внимай себе, услышь свой вещий глас

И ты увидишь их в восторге озарения

Ты различишь их

Они в тебе, пока твой светоч не погас.

 

Ты все собою наполняешь

Нет меня, лишь ты бываешь

       Когда в лучах твоей мечты

       Как образ новой красоты

              Я, играя, возникаю

       Тем на жизни обрекая

              Рои грез, сонмы снов

              Хоры стройные миров

Нет меня, лишь ты бываешь

Ты все собою наполняешь.

 

Я в тебе говорю, я тебя призываю

С высот лучезарных стремлений божественных

К высокому долгу в тебе я взываю

Я требую жертв и обетов торжественных

Семь искусов выдержать должен ты, сильный,

Семь подвигов славных свершить

Семе побед над собой одержать

Семь жертв принести, жертв великих, обильных.

 

Твоя первая жертва - стремленье ко мне

Ты должен забыть о ласкающему сне

И ринуться в бездны, что нас разделили

И тем нас на подвиг любви окрылили

 

О подвиг божественный, танец всезвездный

Ты нам даруешь победу над бездной

В тебе мы сорадно себя обретем

В тебе мы блаженно другу в друга умрем

 

Ты начал свой танец. С вершины паренья

Тебя я, Господь, уже вижу в движенье

Цвета различаю я сферу окружающих

Тканей венчальных, тебя украшающих.

 

Уже ты живешь, и, ко мне приближая

Жизни уносят тебя от меня,

Пьянящими снами тебя окружая

Играя и пенясь, светя и звеня.

Я в своем движенье связанный

Тяжелотканностью одежд

Все ж лечу, тебе обязанный

Силой огненных надежд.

 

Если б крик мой зова радостного

В твоей душе не прозвучал

То не творил бы ты, о сладостный

Господь, начало всех начал

 

Но ты весь о мне томление

А потому все превозмочь

В твоем божественном стремлении

Тебе поможет бездны ночь

 

Семь ангелов в эфирных облаченьях

Семь вестников твоих нетленных слав

Семь огненных столпов, семь белых глав

Слепительно сверкающих держав

Помочь тебе готовы в совлеченьях.

 

              То небожители

              То огне-носители

              Судеб свершители

              Мира строители

              Граней хранители

              С Богом воители

              Стен разрушители.

 

Они твои, тебя терзающие дети

Тобой рожденные в взволнованной груди

Твой путь ко мне в их отрицающем расцвете

Ты в их обличье на подвиг свой гряди!

 

Они строители сверкающего храма

Где творчества должна свершиться драма,

Где в танце сладостном, в венчании со мной

Ты обретешь тобой желанный мир иной

 

                 Я воля твоя, я орудие грозное

                 Великих твоих достижений

                 Неслышны и чужды мне жалобы слезные

                 Для слабых я вне постижений

 

Я мечта твоя о будущей вселенной

Одно из звеньев двуединого бытия

Тебя пленила я, но вскоре буду пленной,

В твоем венце звездой роскошной буду я

 

Молнии воли, мы жаждем свершений

Мы воплотимся в ударах решений

В грохоте взрывов и в громах крушений

В снах дерзновением будем мы жить

Равно и темным и светлым служить.

 

Мы отражения Божественной мечты.

Мы грёзой сладостной в сердцах людей проснемся

И лишь тогда к тебе мы снова вознесемся

Когда умрем в осуществленье красоты.

 

Мы сонм лучистый – мыслей - пламений

Мы сноп душистый – светов - знамений

Тебе - о мире - снов тоскующих,

Земле - о пире - звезд ликующих.

 

Мы рождены твоим хотением различий

Нас будят отблески бессмертного луча

Мы знаменуем мир обманов и обличий

Ты в нас играешь многопенностью ключа

 

                   Мы волны жизни

 

Волны

Первые

Волны

Робкие

Шепоты

Первые

Рокоты

Робкие

Шепоты

Первые

Трепеты

Робкие

Лепеты.

 

Волны

Нежные

Волны

Всбежные

Нежные

Сменности

Всбежные

Вспенности

Нежные

Вскрыльности

Всбежные

Вспыльности

 

Все мы – единый

Поток, устремленный

К мигу от вечности

В путь к человечности

В путь от прозрачности

К каменной мрачности

Чтобы на каменном

Творчеством пламенным

Лик твой Божественный

      Запечатлеть.

 

 Дети, рожденные мною, стихии любовной волнения

Знаю, восстанете вы на Отца; вы отца победите

Сам я восстал на себя, вас из недр сокровенных исторгнув

 

Жизнь вам даруя, себя я обрек на страданья и пытки

Все же от творческой радости я отказаться не в силах

Радость рождать превосходит все ужасы смерти телесной

Да, лишь телесной, еще повторю, ибо дух мой бессмертный

В вас и потомках бесчисленных будет являть себя вечно.

Свергнуть меня вы должны, а для тех, кто закон мой единый

Вечной любви и восстания вечного в страхе преступит,

Рок уготовил великую скорбь и тоску отлученья.

 

   Все мы тобой рождены и отцовой покорные воле

В путь нам святою десницей начертанный с грустью уходим

С тем чтоб кошницы цветов небывалых в долинах цветущих

Жизни, тобой излученной, собрать и к тебе возвратиться

Жить же ты будешь все время в сердцах, от тебя отлученных

 

Вечным влеченьем к иному, небывшему вечным восстаньем

Тайною грустью, что тени набросить на всякую радость.

Будут мгновенья, когда и печаль о тебе в нас задремлет

Страшные будут часы, но за ними... о праздников праздник

Вспыхнет твое пробуждение в нас огнекрылою пляской

Будет великим оно. В сей же миг Ты прости о Отец наш

Быстро уносит нас жизнь от тебя тем к тебе приближая


Все мы - единый

Ток, устремленный

К мигу от вечности

В путь к человечности

Первые

Волны

Робкие

Волны

Волны

Волнами

Волны

Волнующие

Волны

Волнами

Волны

Целующие.

 

        Что же новое

В нас зарождается?

        Что же тайное

В нас пробуждается?

 

         Это новое -

Радость пленов

         Это тайное –

Сладость тленов

 

Сладостно тленное

Ибо на тленном

          Запечатленным

          Можешь ты быть

 

Сладостно тленное

Ибо лишь в тленном

         В мире явленном

         Можешь ты жить

 

Новая радость

Нежных касаний

Тайная сладость

Влажных лобзаний

 

Нежные стоны

Первых томлений

Тайные зовы

Томных влечений

 

Новые ласки

Первых отсветов

Тайные сказки

Любящих светов

 

В сладком волненье

Ты улови

Нежную тайну

Первой любви

 

Мы увлеченные

Жизни течением

Мы,- отягченные

Этим влеченьем,

 

В ткани желания

Вновь облекаемся

В бездны искания

Мы опускаемся.

 

В ткани все глубже

К долу все ближе

Волны, спускайтесь

Ниже и ниже.

 

Все сокровенней

Нежные плены.

Все сладоственнее

Сладные тлены

 

Все любовней, все усладней

Все теснее, все отрадней

Все мучительней, прелестней

Ощутительней телесней

 

О наш плен,

Сладный тлен!

Нам повсюдный

Неизбежный

Нас со всех сторон объявший

Нам одеждой, телом ставший! 

 

Любви туман сгущаем

Объемлет все плотней

Мы сладость ощущаем

Сильней, и все сильней

 

И в этом усиленье

В растущей полноте

Рождается стремленье

К предельной остроте

 

В ласкающей неволе

В селенье спящих грёз

В стесненности до боли

Во влаге сладких слёз

 

Вскричавший цвет мгновенья

Открыл себя лучу

Как жертва откровенья

Познанию-мечу.

 

К мгновенью устремилось

Безличное «везде»

Из времени родилось

Страдательное «где».

 

В бездонности небесной

В прорыве черных туч

В любви своей чудесной

Волне открылся луч.

 

Я любовью нежной мление,

Нежно-страдная волна

Я блаженного томления

Вся мучительно полна

 

В духа области надмирные

Где возникла жизни нить

Где дворцы твои эфирные

Взмыть и вскрыленостью молить

 

О проснись во мне сознанием

Светоносный луче, проснись

Низведенный заклинанием

Ты смесись со мной, смесись!

 

Ты давно во мне отсветами

Луч бессмертный, возъиграл

И меня своими светами

Ты манил и призывал

 

О, пади, развейся ласками

Благодать свою излей

Ты себя познаешь сказками

Расколовшихся лучей.

 

Зри, забыв стихию тёмную!

Я к тебе несусь одна

Погрузись в меня, истомную;

Погрузись же, я волна

 

Я любовь, в тебе взыгравшая

Ты во мне взыгравший свет

Я волна, себя познавшая,

Как игре твоей ответ.

 

Я осталась  бы безличною

Пребывая в глубине

Если б блески необычные

Не заискрились во мне.

 

О, проснись во мне сознанием

Светоносный луч, проснись

Будь послушен заклинаниям

И смесись со мной, смесись.

 

Лишь в торжественном обличии

Тучи страшной, грозовой,

Подавляющей величием

Я могу сойтись с тобой

 

Грез пьянящими туманами

Ты, Бессмертный, облачись

И, опутанный дурманами

Мне навстречу, дивный, мчись.

 

Вот, обвеянный дыханием

Грёзы томной о волне

И ее благоуханием

Опьяненный, как во сне

 

Исходя любовью жгучею

Взятый мыслию одной

Я поник молнийной тучею

Над влюбленною волной.

 

Я несусь к тебе, отважная

Миг еще, и я взнеслась

И в пониклость сладко-влажную

Нежной вспенностью впилась

 

Сбылось чудо сочетания

Круг замкнулся и возник

Плод волны с лучом венчания

Человека звездный лик.

 

О, священный миг творения

Миг блаженный, огневой

Ты явил мне отражение

Смерти белой, роковой

 

Разбудил во мне сознание

Двуединого бытья.

Я отныне сочетание

«Я» и чуждого «не-я»

 

Оживают ткани нежные

Ткани чувств - моих одежд

И несутся в даль - мятежные

От вздымающихся вежд.

 

Тают, тонут, раздвигаются

Стены дымные темниц

И глубины зарождаются

Жизни сонмы колесниц

 

Стала я четою царственной

В мире жертвенной любви,

Исходящей силой дарственной

И будящей зной в крови

 

О мое желанье властное

Живо ты - и ты - не-я

Живы наши ласки страстные

(В многоцветье бытия)

 

Ты и я и наше мление

Мир раскрывшихся чудес

Опьяненье сновидением

Жизнью дремлющих небес

 

О, священный миг творения

Миг свершительного «Да»

Возъиграла в озарении

Первозданная звезда.

 

И в этом вихре, в этом творческом возлете

Сознанья чарами так сладко пленена

Волна в дотоле ей неведомой дремоте

Вся созерцанию различий отдана

 

А ласки страстные четы перво-избранной

Очнувшись в этот мир явлений и чудес

Себя познали в многоцветном, многогранном

Луча расколами, все-звездностью завес.

 

Она в эфире реет царственной планетой

Обвитой облачно-жемчужной пеленой

Он блещет солнцем, Бог властительного света

Сияет звездами в бездонности ночной

 

Любовных гневов мы застывшие порывы

Мы бурных ласк окаменевшие валы

Охлады чарами застигнутые взрывы

Вершины снежные, долины и скалы

 

Мы ласки нежные, мы - теплое дыхание

В себе таящие все ужасы отрав

Сюда проснулись мы цветов благоуханием

Себя познали здесь мы шелестами трав

 

Мы в храме сумраков возлётные столпы

Мы пышно шумами зелеными одеты

Существ загадочных скрываем мы толпы

К нам льются томные, таинственные светы.

 

Себя пустыней я в пространстве опознавший

Луча с землей сухой и знойный поцелуй

Лесную жизнь из областей своих изгнавший

И ненавидящей живые песни струй.

 

Я ласка вскрыльная, я птицей встрепенулась

Я раздирающая - зверем я живу

Извивно-ползная змеею я проснулась

В водах проснувшаяся, - рыбой я плыву

 

Горит он, царственный, сияющим законом

Сей храм - как светлый гимн, сей мир - как звездный храм

Эфир наполнен золотым зазывным звоном

Что души емлет к недоступным небесам.

 

Волны-Героя завершилось восхожденье

Небесным светом вся она озарена

И вечно-женственного в болях наслажденья

Теперь впервые ей открылась глубина

 

И с бездны прошлого завесы чудно спали

И в озаренье том открылись ей миры

И перед взорами пытливыми предстали

Народов избранных священные пиры,

 

Святых обрядов благолепное свершенье

И жертв великих хоровое приношенье

И лика белого прекрасные черты

Себя явившего в обличье красоты.

 

На нем блаженный взгляд волна остановила.

Она в молитвенном восторге возгласила

В ней воссиявшему любовию отцу:

Какую жертву принести могу Творцу?

 

Ты обрати

Свой светлый лик

К своей стихии истомленной

Свои пути

Поймешь ты в миг

И низойдешь к неутоленной

 

Твой подвиг наш!

Ты наших сил

Само живое воплощенье

Ты жизнь нам дашь!

Ты, что явил

Лик смерти, даруй нам крещенье!

 

Ты как волна

Взлетев, должна

Себя вернуть стихии темной

Ты как волна

Прозрев, должна

Нам подарить твой свет заемный!.

И огненосная, их зову уступая,

К родной стихии благосклонно низошла

Любови жертвенной тем волны поучая.

Она слова святой молитвы им дала.

 

Вестник тайны сокровенной

Светоч мысли дерзновенной

             Отзовись!

Огнествимый, лучественный

В нас молитвой вдохновенной

              Пробудись!

Наши бездны темностные

              Освети!

Предварителеное дйствю.  217

Нас в темниц в дни злостные

             Посети

Нас в темнице в дни злостные

             Посети

 

Светлый ангел, пробудись

Пробужденьем сладостным

На призыв наш отзовись

Нам улыбкой радостной!

 

Дай нам светом озарить

Жизнь свою страдальную

Дай любить нам, дай творить

 

Ты, уснувший в нас, восстань!

Дай поставленную грань

Нам пройти, превозмочь!

Дай рассеять эту ночь!

 

В храме любви в ослепляющей славе на троне горящем

Светлый внимавших ему поучал: кто закон мой единый

Вечной любви и смирения вечного дерзко преступит

Будет повергнут в великую скорбь и тоску отлучения.

 

Смертные, вам я поведаю тайны небесных гармоний

Да раздаются гимны и славы на солнечной лире!

 

Люди, ища разрешенных созвучий им чуждых касаются струн.

 

Что за светы дрожат

И, чаруя, слепят?

Что за звуки струят

Нас безумящий яд?

 

Что сверканьем зарниц,

Что игрой чаровниц

В дыме наших темниц

Нас повергнуло ниц?

 

Это луч, белый луч

В нас распался, певуч

Своей негою луч

Своей лаской - могуч.

Хрупкий, он рассыпался

Светами и звонами

Бездны огласилися

Сладостными стонами

 

Заиграли радуги

Расцветились сны

Цветами манящими

Чувственной весны

 

Всюду отражения

Всюду чудеса

Слышны зовы тайные

Слышны голоса

 

Омуты в сиянии

Радужных лучей

Светятся неверностью

Девичьих очей.

 

Искрятся алмазами

Лона вязких тин

В радужном сверкании

Сети паутин.

 

Жемчугом осыпана

Нежная волна

Взорами смарагдными

К дну зовет она.

 

Всюду раскрываются

Пышные цветы

Всюду благовония

Сладостной мечты

 

Все кругом насыщено

Запахами трав

В томности таящими

Ужасы отрав.

 

Новой, непонятною

Дрожью мир объят

Боги в отражениях

Сны свои дробят.

 

Страсти неизжитые

Утоленья ждут.

Их благоухания

Манят и зовут.

 

Мы, земли ароматы, поем

Мы тебя, странник светлый, зовем!

 

Ты приди, о приди, господин

Здесь тоскующих, влажных глубин

 

Здесь, в обличье втранных теней

Много дивных блуждает огней.

 

Целый сонм неродившихся снов

Здесь в обличье странных цветов

 

Мы поем, ароматы земли

Нашим песням, о, странник, внемли

 

Мы поем о восторгах измен

О крушении радостном стен

 

О блаженстве телесных услад

Песней дивных скрываем мы клад.

 

Песни благовонные

Влажной глубины

О тебе тоскующей

Страстности полны

 

Зову нежных запахов

Странник, ты внимай

Радость утоления

Жаждам знойным дай!

 

Чем бы не был ты звук

Столько сладостных мук

Порождающий в нас -

Пробил радужный час

 

Мы отдались тебе

Как заветной судьбе

Мы несемся долу

В благовонную мглу.

 

Песня - Пляска падших

 

Мы по тропам, по изрытым

Тропам, трупами покрытым

По два вихря сопряженных

Мчимся хор обвороженный

 

Черной крови дышим смрадом

Рвется к мерзостным усладам

Мчимся в пламенной мы пляске

Пляске-ласке, пляске-сказке.

 

Строить скверные притоны

Там воздвигнуть наши троны

Там отдаться нашей страсти

Нам открывшей жерла-пасти.

 

Мчимся быстро по обрывам

По ущельям и по срывам

Где растут цветы безумья

Им отдаться без раздумья

 

Так дух-странник по трущобам

Свой разрыв священный с небом

Дико празднует, беснуясь

Черным зовам повинуясь

 

Будь ты проклят троекратно

Смерти страшной лик отвратный

Теми прорубями в вечность

Наша брезгует беспечность

 

После кратких с ней общений

Манят страсти к воплощеньям

Песням неба, нам докучным

Наши песни не созвучны

 

К откровенью неба тупы

Нам отрадны только трупы

Только брызги черной крови

Нашей мерзостной любови

 

Мы по трупам, мы по трупам

Мчимся быстро по уступам

Ближе к скверне, ближе к сраму

Скоро рухнут грани храма.

 

Зачем предвечный столь глубокое паденье

Любимых чад своих поволил допустить

Зачем, зачем у них благое провиденье

Отняло двери указующую нить?

 

Дабы мучимый знойной жаждой обладанья

Испив до дна кипящий страстию фиал

Познав все ужасы последнего страданья

Достал со дна его сверкающий кристалл

 

Дабы потом из тех кристаллов многоцветных

Воздвигнуть снова храм бессмертной красоты

Где при торжественном горенье душ заветных

Свершится таинство пленения мечты.

 

Проникнуть можно лишь сквозь пену страдосластья

В ту область тайны, где сокровища души

Где, разлюбив души взволнованной пристрастья

Святой блаженствует в сияющей тиши.

 

Связь утратив с небесами

Мы рассеялись и сами.

Друг на друга восстаем мы

Войны грозные ведем мы

 

Каждый ждет кровавой встречи

Каждый алчет алой сечи

И разит рукой умелой

Да погибнет враг несмелый!

 

Горе слабыми рожденным!

Горе, горе побежденным!

Им измученным в оковах

Не избегнуть пыток новых.

 

Слышен лязг цепей железных

И молений бесполезных

Раздирающие крики

Заглушают наши клики.

 

Звать кого? Кому молиться?

Долго ль, долго ль будут длиться

Наши страшные страданья

Кто услышит глас рыданья?

 

Умереть... Но лик блаженный

Смерти, нами извращенной

Отвратился от страдальцев

Дола темного скитальцев.

 

Я всех победней, всех упоённей

Всех дерзновенней и всех сильней

Дыханьем крови всех опьянённей

Я смертоносней, чем яды змей!

 

Слепого гнева бросаю стрелы

Бросаю вызов всему и всем

И только девы пока не зрелы

Смягчают ужас моих поэм

 

Мне милы ужас при пораженье

И умиранья последний вздох

Я Бог алканья и разрушенья

Я бич народов, я крови Бог!

 

Безумный ринулся и в диком исступленье

Сердца людей мечом отравленным разит

И насаждая всюду скорбь и озлобленье

Уничтоженьем человечеству грозит.

 

И бьется долго он, но вот изнеможенный

Облитый кровью, весь в ранах, весь в огне

Роняет меч, в бою неравном пораженный

И, взятый ужасом бежит он, как во сне

 

Бежит в пустыню, где под сению молчанья

В приюте мира и всевещей тишины

Душа изведает весь ужас созерцанья

Своей глубокой неискупленной вины

 

И там растерзанный, весь язвами покрытый

С пронзенным сердцем, весь в лохмотьях и пыли

Лежит он, Бог, себя забывший и забытый

Властитель грозный обагренной им земли.

 

И перед взором вереницею проходят

Виденья жертв его разнузданных страстей

Он слышит крики, что из глубей душ исходят

Осиротевших, им замученных детей.

 

Их страшный вопль, их неутешные рыданья

Ожили стонами больной его души

Проснулись ликами грядущего страданья

Звучат набатом в притаившейся тиши

 

И рана каждая измученного брата

В его душе зияет раной огневой

Многострадальная, душа его объята

Волной отчаянья и скорби мировой.

 

И долго, долго длятся пытки и мученья

Еще огонь их возносящий не угас

И даже с ней, со смертью страшной обрученье

Ему представилось желанным в этот час.

 

Изнемогает он и гибнет в океане

Страстей пылающих, под грозною волной

Вот все смешалось и исчезло все в тумане

Его окутавшем тяжелой пеленой.

 

Он уступил чьему-то тайному внушенью

Звено упущено... Оторванный от снов

И взятый вихрями стихийного свершенья

Стремится к свету он на чей то нежный зов.

 

Не бойся, дитя, я тобою желанная!

Ты, мной ослепленный, меня не узнал!

Не раз за тобой я ходила нежданная

Ты смерти боялся, от смерти бежал.

 

Тогда разделяли нас к долу пристрастия

Твой взор был всецело землей поглощен

Ты не был готов для святого причастия

Ты мною не мог быть тогда восхищен

 

Ужели ты таже, что жадными жалами

Пронзала страдавших в темнице времен

Тебе мои ласки казались кинжалами

И в страха глазах был мой лик изменен.

 

Зачем приходила ко мне ты в обличии

Слепого чудовища с мертвенным ртом.

Дитя, ты воспринял так смерти величие

Очами испуга все видел ты злом.

 

Мой облик лучистый, мой облик сверкающий

Твое отреченье от жизни земной

Лишь чистой любовью ко мне истекающий

Меня постигает, любуется мной

 

Я в храме души твоей сладость созвучия

О небе поющих воскрыльями снов

Я сладость единства, я ласка певучая

В блаженном слиянии всех голосов.

 

Твое отреченье от мира пурпурного

В тебе разбудило невесту - меня

Познай же все радости неба лазурного

Тебе я открою все тайны огня!

 

О Дева пречистая, сладость мечтания

Дай слиться с тобой в совершенной любви

Сладчайший, не пройден весь путь испытания,

Твой грех не искуплен, одежды в крови.

 

Ты должен идти к погибающей братии

И душу свою на служенье отдать

Людей приготовить к страданья приятию

Пасть жертвой и тем обрести благодать

 

Тайным зовам души

Ты внимай и спеши

Погибающим весть

О небесном принесть.

Научи их тому

Что рассеяло тьму,

Что со мной изучал

О начале начал

Что в страдании свет

И что в свете ответ

Что ответ этот я

Цвет иного бытья

Ты скажи, что мы все

В заревой полое

Что в жемчужной дали

Уж горят хрустали!

Чтобы к чаше огня

Все припали, кляня

Власть слепую страстей

Их опасных сетей

Чтобы каждый кристалл

С дна той чаши достал

Чтоб слезами омыл

Чтоб готовым он был

Обрасти благодать

И мне храм воссоздать

Где тебя и меня

В танце судного дня

В час любвийных чудес

В танце звезд, что с небес

Низойдут к нам в чертог,

Нас вместить бы он мог!

 

Виденье нужное истаяло в туман

Его объявшем. Снова тает пелена

Опять в пустыне он один лежит как ране

Но он не тот: в его душе царит весна

 

Стремится к людям он, страданьем обновленный

Им преподать, что ожидает их в пути;

Идет любовию и знаньем окрыленный

Их от насилия страстей слепых спасти.

 

И говорит он не страдавшим: вам мученье!

А пострадавшим: полюбите горечь страд!

В глубинах пыток - от желаний отреченье,

А в отреченье свет неведомых отрад! 

 

У нас, живущих в мире тайн пурпурно-звучных

Огонь живой земных желаний не угас!

Не понимаем мы речей твоих докучных!

Напрасно, странник ты пришел тревожить нас!

 

Как затеряться сладко нам в лесу созвучий

И в храме сумраков томиться и блуждать

Как неизвестность нам мила, как сладок случай

И как чужда небес далеких благодать.

 

Окинул взорами и дышащий соблазном

Как всеми красками расцвеченный порок

Во всей красе его живой, многообразной

Увидел мир, им к жизни вызванный, пророк.

 

И слышит он зовов ночных голоса

- Приди, здесь повсюду живут чудеса!

 

Приди, мы тебя угасанью научим!

Любви опьяняющей, ласкам певучим!

 

Ты будешь как сумрак, объятый дремой

А вскоре, исгаснув ты станешь и тьмой.

 

Во тьме же зажжется роскошным пожаром

Карбункул, безумящий сластным угаром

 

Ты тайны познаешь земной красоты

Ты будешь срывать ощущений цветы

 

О сладоствие

Ласк извивных

О любовие

Струй изливных!

 

Странник, ты истину чувства познай

В счастье супружеском смертному рай

 

Вот мой единый, мною избранный

Мною от века томительно жданный

 

Он лишь во мне, одной изо всех

Видит источник сердца утех.

 

Он чрез меня, в благом единенье

Силой своей познает упоенье.

 

Верность в супружестве, деньги, уют

Смертному счастью купно куют.

 

Весь осеянный блеском сапфирным

Дышит дворец наш счастием мирным

 

Странник ты истине чувства воздай

Только в супружестве смертному рай

 

Прими взамен твоей мечты

Рассудка истину простую

Из стали опыта литую

Прими - и счастлив будешь ты

 

Религий сладостный обман

Меня давно уж не пленяет

И разум мой не затемняет

Их нежно-блещущий туман

 

Рассудок мой, всегда свободный

Мне утверждает: я один!

Я всей вселенной властелин!

Я наблюденья бог холодный.

 

Мой мир - не божие творенье

Мой мир - движение и прах

Пред Богом наших измышлений

Я победил нелепый страх!

 

Он — созерцание гармонии

И всеединства мира снов

А мир - роскошная симфония

Его различных голосов

 

Земные истины созвучные

А с ними истины небес

Слились в аккорды полнозвучные

Из струн исторгнутых чудес

 

Ему грядущие мгновения

Несут созвучий новый строй

Он весь - святое упоение

Своей божественной игрой

 

И под десницею божественной

Послушна каждая струна

На солнце-лире гимн торжественный

Играет пламени волна.

 

Все напряженней струны лирные

Все глубже смотрит в душу взор

До дна испейте чаши пирные

Звучи, светися, звездный хор.

 

Он повторяет не страдавшим: вам мученье!

А пострадавшим: полюбите горечь страд

В глубинах пыток от желаний отреченье

А в отреченье свет неведомых отрад!

 

Вот он, настаивая, гнев навлек и мщение

Его преследуют, ведут его пытать

А он, блаженствуя, с улыбкою прощенья

 

За вас молюсь я, заблудившиеся братья,

Благословляю ненавидящих меня,

Благословляю ваши страшные проклятья

Чрез них причастник я небесного огня!

 

И вы познайте, о познайте сладость муки!

Ищите сердца вы страданье полюбить

Изведать скорбь, изведать терния разлуки;

И вы обрящете спасительную нить!

 

Вы смерти ищете, того не сознавая,

И жизнь-то любите вы только потому,

Что смерти отблески, в мгновениях играя,

К ним манят вас чрез жизненную тьму.

 

Когда ж невольно вы ко смерти воззовете,

И наслажденье станет болью огневой

И явит лик она, то вы в своем полёте

Опять задержаны боянью роковой!

 

Дерзайте, смертные, до дна испить фиалы

Вам уготованные волею отца

Пусть жизней ваших многоцветные кристаллы

Отобразят лик сокровенный до конца.

 

Ему дивились. Но народ им возмущенный

(Своим ученьем он покой их нарушал)

Его убил, и с высоты, развоплощенный,

Он всходы семени ученья наблюдал

 

Зачем так легко увядает

Едва распустившийся цвет?!

 

Зачем враг идет на погром

В наш только отстроенный дом?!

 

Рассудок зачем удаляет

От жаждущих истины свет?

 

Мы в наши лучшие мгновения

Камней роскошных видим блеск.

Но сколь недлительно забвение!

Единый взлёт, единый всплеск!

 

С высот мы падаем стремительно,

И снова мрак... и снова тлен...

И снова ждем мы все томительно,

Когда мы праха сбросим плен.

 

Как овладеть тобой, заветная,

Как, о мечта, тебя пленить

Дай нам ответ, о сладосветная

Пошли спасительную нить

 

Объяли душными темницами

Нас храмы прежнее чудес

И только бледными зарницами

Их озаряет свет небес

 

Как истомились мы разлукою

Как исстрадались в узах мы

Сердца горят последней мукою

И жаждой свергнуть царство тьмы.

 

Все тот же путь, что в нисхождении

Сюда в темницы вас привел

Вас поведет к освобождению

Когда изжитым станет дол

 

И то движение извечное,

Что породило этот мир,

Разрушит грани, и конечное

Истает сладостно в эфир.

 

Разрушит танец все обители

Душевных мук, сердечных драм

И вы, камней цветных хранители

Из них иной создайте храм.

 

Дабы в блаженном опьянении

Его бессмертной красотой

В последнем, сладостном свершении

Вам овладеть своей мечтой.

 

Несите камни драгоценные

Из благовонной глубины,

Пришло мгновение священное

Связать раздробленные сны!

 

Пробил сладостный час

Пробудился ты в нас

 

Мы несемся горе

К воспылавшей заре.

 

И прозрелося нам

Что в движении - храм

И что жертва и жрец

Наш творящий отец

Возъигравшую плоть

Восхотевший бороть.

 

Стены храма как гимны свободе горят

И сверкает столпов ослепительный ряд.

 

Каждый камень волшебно-поющей звездой

Со струны солнце-лирной упал огневой.

 

Он блаженно упал

Как звенящий кристалл

Как сверкающий звук

Полный сладостных мук

И блестят как топаз,

Гиацинт, хризопраз

Как карбункул, опал,

Сардоникса кристалл

Как смарагд, маргарит

Халкедон, хризолит

Как небесный сапфир

Как ласкающий мир

 

Он горит, как единый всецветный алмаз

Этот храм - наша жизнь, наш расцвет, наш э

 

На жертвенник, горящие сердца!

На жертвенник, цветы переживаний!

Готовьтесь ко приятию отца!

Ко встрече мига ваших упований

 

Я слетевший с небес

Бог любвийных чудес.

Не учить, а ласкать

Душ воскрыльную рать

Их позвавший на пир

Я пришел в этот мир!

Каждой жажде в ответ

Приношу я расцвет.

То не истины гнет,

К вам свобода грядет!

 

Я утверждение всеоживляющее,

Я отрицание всесоздающее

 

Разделяйтесь, расцветайте,       

На высоты возлетайте,

И победу над стихией

В пляске празднуйте священной

В красоте иерархии

В красоте неизреченной

 

Пляска - первая причина

И суда вершитель правый

Все соделает единой

И сверкающей державой!

 

Кто светлее, к сердцу ближе

Чем тусклее, тем все ниже

Кто дерзает в сокровенный

Лик божественный взглянуть

Тот взлетай, благословенный

Для того открытый путь!

 

Я последнее свершение

Я блаженство растворения

Я всезвездности алмаз

 

Я свобода, я экстаз!

 

Вот он, вот, в учащенном биенье сердец

В нашей пляске живой к нам сходящий отец

Вот она, в растворении сладостном твердь

В нашей пляске живой к нам грядущая смерть

 

Пробил судный час

Пробудился ты в нас

Мы несемся горе

К воспылавшей заре.

 

Все мы - влюбленный

Ток, устремленный

От мига к вечности в путь к бесконечности

От каменной мрачности к светлой прозрачности

Так как на каменном

Творчеством пламенным

Лик твой Божественный

     Запечатлели

 

Мы, увлеченные

Смерти видением

Мы, улегченные

В нашем движении

 

Зажгись, священный храм от пламени сердец

         Зажгись и стань святым пожаром

Смесись блаженно в нас, о сладостный отец,

         Смесись со смертью в танце яром!

 

В этот последний миг совлеченья

Вбросим мы вечности наших мгновений

В этом последнем звучии лирном

Все мы растаем в вихре эфирном

 

Родимся в вихрь!

Проснемся в небо!

Смешаем чувства в волне единой!

И в блеске роскошном

Расцвета последнего

Являясь друг другу

В красе обнаженной

Сверкающих душ

Исчезнем...

Растаем...

2.

 

[Окончательный, перебеленный текст, незаконченный, тетрадь]

 

Еще раз волит в вас Предвечный

Приять любови благодать

Еще раз волит Бесконечный

Себя в конечном опознать.

 

X о р

 

В молнийном взлёте, грозном взрыве,

В любвийном творческом порыве,

В его божественном дыханье

Лик сокровенный мирозданья.

 

Мгновенья пыл рождает вечность,

Лучит пространства глубину;

Мирами дышит бесконечность,

Объяли звоны тишину.

 

Великое свершается

И сладостная вновь

Рождается любовь!

 

Со смертию венчается

В горении сердец

Предвечный наш Отец!

 

Г о л о с  ж е н с т в е н но г о.

 

Тебе рассветный, тебе порывный

Мой стон ответный, мой крик призывный

 

                    Г о л о с  м у ж е с т в е н н о г о.

 

Кто ты, возникшая в священной тишине,

Лучами белыми воззвавшая ко мне?

 

                     Г о л о с  ж е н с т в е н но г о.

 

Я радость светлая последнего свершенья

Я в белом пламени сгорающий алмаз

Я несказанное блаженство растворенья

Я радость смерти, я свобода, я экстаз!

 

                     Г о л о с  м у ж е с т в е н н о г о.

 

Ты мне поведай, как взлететь к тебе желанной

Меня безумящей лучей своих игрой

Где твой чертог, волшебным светом осеянный.

Услышь  мольбу и тайну смерти мне открой.

 

                     Г о л о с  ж е н с т в е н но г о.

 

Внимай рассветный, бездны жизни между нами,

С ее обманными, томительными снами;

Нас разделили многоцветные пространства

В сиянье дивном цветно-звездного убранства.

Дабы пленить меня, ты должен их пройти

Их одолеть и изнемочь в конце пути.

 

                    Г о л о с  м у ж е с т в е н н о г о.

 

Но я не зрю своей стези в убранстве звездном,

Не зрю, благая, где пространства те, где бездны.

 

                    Г о л о с  ж е н с т в е н но г о.

 

Они, как я, в твоей мечте, в твоем воленье.

Ты озари себя, услышь свой вещий глас,

И ты познаешь, ты узришь в своем томленье

Миры цветные, разделяющее нас.

 

Ты все собою наполняешь

Не есмь я, лишь ты бываешь

Когда в лучах твоей мечты

Как образ новой красоты

Я, играя, возникаю

Тем на жизни обрекая

Рои грёз, хоры снов

Сонмы блещущих миров.

 

Нет, нет меня, лишь ты бываешь,

Ты все собою наполняешь!

 

(торжественно)

 

В тебе говоря, призываю тебя я

С высот лучезарных парений божественных

И к воле творящей в тебе воззывая,

Я требую жертв и обетов торжественных

 

Чтоб мог ты в стремленье своем бесконечном

Изведать блаженство иной вневременности

Три подвига должен свершить ты, Предвечный,

Три жертвы принесть в опьяняющей сменности.

 

И первая жертва - мечта обо мне;

Ты должен забыть о ласкающем сне

И ринуться в бездны, что нас разделили

И тем нас на подвиг любви окрылили.

 

Голоса муж. и женств.

 

О подвиг божественный, танец всезвездный,

В тебе мы одержим победу над бездной,

В тебе мы содрано себя обретем,

В тебе мы блаженно друг в друга умрем

 

Голос женств.

 

Ты начал свой танец. С вершины паренья

Тебя я, Господь, уже вижу в движенье;

Цвета различаю я сфер окружающих, -

Тканей венчальных, тебя украшающих

Уже ты живешь и, ко мне приближая

Жизни уносят тебя от меня

Пьянящими снами тебя окружая

Играя и пенясь, светя и звеня.

 

Голос мужеств.

 

Я в своем движенье связанный

Тяжелотканностью одежд

Все ж лечу, тебе обязанный

Всей силой огненных надежд.

 

Голос женств.

 

Если б крик мой зова радостного

В твоей душе не прозвучал,

Не творил бы ты, о, сладостный

Господь, начало всех начал.

 

Ты же весь о мне томление

А потому все превозмочь

В этом творческом стремлении

Тебе поможет бездны ночь.

 

Воззри: семь ангелов в эфирных облаченьях,

Пречистых вестников твоих нетленных слав,

Возлетно-огненных столпов, лучистых глав

Твоих слепительно сверкающих держав

Грядут служить тебе в священных совлеченьях!

 

То небожители

Огне-носители

Судеб вершители

Мира строители

Граней хранители

С Богом воители

Стен разрушители.

 

Они твои, тебя терзающие дети

Тобой рожденные в взволнованной груди

Твой путь ко мне в их отрицающему расцвете

Ты в их обличии на подвиг свой гряди!

 

Они строители сверкающего храма,

Где миротворчества должна свершиться драма,

Где в танце сладостном, в венчании со мной

Ты обретешь тобой желанный мир иной.

 

Я воля Твоя, я орудие грозное

Великих Твоих достижений

Ты силой моей опьянения грёзные

Низводишь в кристаллы творений

 

А я мечта твоя о будущей вселенной

Одно из звеньев двуединого бытья

Тебя пленила я, но вскоре буду пленной

В твоем венце звездою дивной буду я.

 

Молнии воли, мы жаждем свершений

Мы воплотимся в ударах решений

В грохоте взрывов и в громах крушений

В снах дерзновением будем мы жить,

Равно и темным и светлым служить.

 

Мы чада светлые божественной мечты,

Мы в душах чистых воплотимся созерцаньем

Чрез нас пленишь ты духов тьмы и отрицанья

И сны раздробленные снова свяжешь ты.

 

Мы сонм лучистый мыслей-пламений

И светов чистых, светов-знамений

Тебе - о мире снов тоскующих

Земле - о пире звезд ликующих.

 

Мы рождены твоим хотением различий,

Нас будят отблески небесного огня

Мы волны чувства, мир обманов и обличий,

Мы всех пленяем, луче-струнами звеня.

 

Мы волны жизни

 

Волны

Первые

Волны

Робкие

Первые

Рокоты

Робкие

Шепоты

Первые

Трепеты

Робкие

Лепеты

 

Волны

Нежные

Волны

Всбежные

Нежные

Сменности

Всбежные

Вспенности

Нежные

Вскрыльности

Всбежные

Вспыльности.

 

Все мы - единый

Ток, устремленный

К мигу от вечности

В путь к человечности

Вниз от прозрачности

К каменной мрачности

Чтобы на каменном

В творчестве пламенном

Лик твой Божественный запечатлеть.

 

Волны,

Волны,

Первые

Волны.

Волны

Волнами

Волны

Волнующие

Волны

Волнами

Волны

Целующие

 

Что же за нега

В волнах взыграла

Вспыхами снега

Вспенного вала?

 

Что же за тайна

Манит нас к долу

С выси бескрайной

К жизни расколу?

 

Пробуждающиеся чувства.

 

Нежная радость

Первых касаний

Тайная сладость

Влажных лобзаний

 

Нежные стоны

Первых томлений,

Тайные звоны -

Зовы влечений.

 

Нежные ласки

Первых отсветов, -

Тайные сказки

Любящих светов.

 

 

Волны.

 

Ливами мленья

Отяжелявшиеся

Жизни теченьем

Мы увлеклися

 

В долы томленья

Волны излившиеся,

В тучи хотенья

Мы облеклися

 

В облак-пленах

К тленному ближе

Лейтеся вспенные

Ниже и ниже

 

Сладостно тленное

Ибо на тленном

Запечатленным

Можешь ты быть

 

Сладостно тленное

Ибо лишь в тленном

В мире явленном

Можешь ты жить.

 

Все облеченней

Волны о пенящиеся

Все явленней

Нежные плены

 

Все любовней, все усладней,

Все истомней, все отрадней,

Все мучительней, прелестней,

Ощутительней, телесней;

 

О наш плен

Сладкий плен

 

Нам повсюдный,

Неизбежный,

Нас со всех сторон объявший,

Нам одеждой телом ставший

 

Волна.

 

Ты блеснул, и сладость мления

В теле влажном разлилась

И к тебе полна томления

Я мечтами вознеслась.

 

Рождена стихией тёмною,

Слита с волнами волна,

Ныне грёзой я истомною

От сестер отлучена.

 

И в твоем волненье сладостном

Я из волн окрыльней всех

В смелом взлёте я твой радостный

Твой божественный воссмех.

 

Я любовь, в тебе взыгравшая,

Ты во мне взыгравший свет

Я волна, себя познавшая,

Как игре твоей ответ.

 

В духа области надмирные,

Где возникла жизни нить,

Где дворцы твои эфирные

Я лечу тебя молить:

 

Пробудись во мне сознанием,

Пробудись, о луч златой!

Будь послушен заклинаниям

И смесись со мной - волной!

 

Слушай шепот нежный вспенности

Об одной для нас судьбе

И о нашей неизменности

В устремлении к тебе.

 

Ты давно во мне отсветами

Луч бессмертный возъиграл

И меня своими светами

Ты манил и призывал.

 

Я осталась бы безличною

И волной не стала б я

Если б блески необычные

Мне не дали бытия

 

О, пади, развейся ласками,

Благодать свою излей,

Ты себя познаешь сказками

Расколовшихся лучей!

 

Луч.

 

Лишь в обличии торжественном

Тучи грозной, роковой

Я, покинув сонм божественный,

Мог бы встретиться с тобой!

 

Волна.

 

В наши грёзы, что дурманами

В высь несутся, облекись

Их окутанный туманами

К долу ближе ты спустись.

 

Хор.

 

Весь овеянный дыханием

Грёзы томной о волне

И ее благоуханием

Упоенный, в сладком сне

 

Исходя любовью жгучею,

Взятый мыслию одной,

Луче поник молнийной тучею

Над влюбленною волной.

 

Волна.

 

Я лечу к тебе, отважная,

Миг еще - я вознеслась

И в пониклость томно-влажную

Нежной вспенностью впилась.

 

О, священный миг творения

Миг блаженный, огневой

Ты явил мне отражение

Смерти белой, роковой.

 

Разбудил во мне сознание

Двуединого бытья

Я отныне сочетание «Я» и чуждого «не я».

 

Оживают ткани нежные

Ткани чувств - моих одежд

И несутся в даль, мятежные,

От вздымающихся вежд.

 

Тают, тонут, раздвигаются

Стены дымные темниц

И в глубины устремляются

Сонмы жизней - колесниц.

 

Стала я четою царственной

В мире жертвенной любви.

Исхожу я силой дарственной,

Я познала ярь крови.

 

О желание всевластное

Ты живешь, - и ты - не я

Живы ласки наши страстные

В многоцветье бытия.

 

Ты и я и наше мление

Мир раскрывшихся чудес

Опьяненье сновидением

Жизнью дремлющих небес.

 

Сбылось чудо сочетания

Круг замкнулся, и возник

Плод волны с лучом венчания

Мирозданья звездный лик.

 

Зажглись от молнии священного мгновенья

И пламенеют сны творенья, а волна,

Сознанья чарами пленяя вдохновенья,

Вся созерцанию различий отдана.

 

Сияет солнцем, Бог властительного света

И блещет звездами в бездонности ночной

Она в пространстве реет царственной планетой

Овитой облачно-жемчужной пеленой

 

А луче-ласки о четы первоизбранной

Очнувшись маревом слепительных чудес

Опознаются в многоцветном, многогранном

Четы украсами, парчей ее завес.

 

(Горы).

 

Любовных гневов мы застывшие порывы

Мы бурных ласк окаменевшие валы

Охлады чарами застигнутые взрывы

Вершины снежные, долины и скалы.

 

(Поля).

 

Уст некоснувшихся мы - теплое дыханье

В себе таящее все прелести отрав

Сюда проснулись мы цветов благоуханьем,

Восшелестилися мы шелестами трав

(Л е с).

 

Мы в храме сумраков возлётные столпы

Мы пышно шумами зелёными одеты

Существ загадочных скрываем мы толпы

К нам льются томные, таинственные светы.

 

(Пустыня).

 

Себя пустыней я в пространстве опознавший

Луча с землей сухой и знойный поцелуй

Лесную жизнь из областей своих изгнавший

И ненавидящий живые песни струй.

 

Я ласка вскрыльная, я птицей встрепенулась,

А я терзающая, зверем ожила.

Извивно-ползная, змеею я проснулась

Стихии влажной я, истомная, мила.



Л.И.Дворецкий. Угасший огонь Прометея

(о болезни и смерти А.Н.Скрябина)

 

Раздается звонок

Голоса приближаются.

Скрябин.

О куда мне бежать

От шагов моего божества?

               Борис Пастернак

 

Девятого апреля 1915 года газета "Утро России" сообщала о том, что намеченный благотворительный концерт А.Н.Скрябина откладывается из-за болезни композитора. Для поклонников Скрябина это сообщение было не более, чем досадным обстоятельством. Ведь этот концерт, как и другие публичные выступления своего кумира, московские меломаны ждали с обычным живым интересом и воодушевлением. И вот, к сожалению, концерт откладывается. Но все надеются на скорое выздоровление композитора и последующую за этим встречу с ним. Тем более, что А.Н.Скрябин, несмотря на свой хрупкий внешний вид, всегда отличался отменным здоровьем и практически никогда не болел, за исключением эпизода тендовагинита правой кисти в 23-летнем возрасте, прервавшего на некоторое время его исполнительскую деятельность. Никто, конечно, не мог предполагать, что А.Н.Скрябин уже никогда больше не сядет за рояль и не появится на концертных подмостках, а встреча с ним состоится уже через несколько дней, но не в концертном зале, а в церкви Николы Чудотворца, что в Николо-Песках, во время отпевания умершего композитора. Музыкальная Москва буквально содрогнулась от этого трагического события. Казалось, что в случившемся было больше мистического, чем реального.

   Так что же случилось с Александром Николаевичем Скрябиным?

   В начале апреля 1915 по пути из Санкт-Петербурга в Москву в вагоне Скрябин заметил на верхней губе небольшую припухлость и покраснение.

   По свидетельству композитора М.М. Ипполитова-Иванова, по пути из Петербурга в Москву в вагоне он неосторожно срезал на лице маленький фурункул, куда очевидно попала инфекция.

   Подобная ситуация в виде фурункула на той же губе уже отмечалась год тому назад во время пребывания композитора в Лондоне, в связи с чем потребовалось вскрытие фурункула и последующее быстрое заживление. 1 марта 1914 года А.Н.Скрябин писал из Лондона своей жене:

   "Мне с распухшей губой пришлось выступить впервые перед английской публикой. И, несмотря на то, что я, кажется, никогда не концертировал при столь неблагоприятных обстоятельствах, я никогда еще не имел такого действительно грандиозного успеха"

(Скрябин. Письма к жене. 1 марта 1914 года. Лондон).

   Поэтому композитор на этот раз не придал этому особого значения, несмотря на то что, по воспоминаниям современников, он был страшно мнительным и очень боялся всяких болезней. Мало болевший, А.Н.Скрябин при малейшем нарушении своего состояния здоровья впадал в панику и ипохондрию, теряя присутствие духа.

   "Это, наверное, что-нибудь серьезное у меня", – говорил он, тревожно, – а не может быть это чахотка? "Особенный панический страх вызывали у Скрябина заболевания, обусловленные микробами. Его боязнь и страх бацилл принимали порой причудливые проявления и формы. Как пишет современник и друг А.Н.Скрябина, блестящий мемуарист и музыковед Л.Л.Сабанеев:

   "…он никогда не ел ничего упавшего с тарелки на скатерть, почему-то предполагая, что на скатерти бацилл больше, чем на тарелке… за чаем всегда были сушки, которые Александр Николаевич особенно любил и все время их ел, причем очень боялся, как бы сушка не упала с тарелки на скатерть… – раз она упала, уже ее нельзя есть. На скатерти могут быть бациллы, мы руки ведь кладем на скатерть… вообще, мало ли что".

   Он, веривший в мистические и оккультные методы лечений, на самом деле в жизни свято выполнял все предписания врачей, когда они имели место

(Л.Л.Сабанеев. Воспоминания о Скрябине. М., 2000).

   Однако дальнейшее течение заболевания говорило о том, что на этот раз ситуация оказывалась более серьезной. Это не был "обыкновенный прыщ", как многие расценивали вначале произошедшее со Скрябиным. Постепенно участок покраснения увеличивался, появился отек верхней половины лица и, что особенно казалось серьезным, повысилась температура тела. Вот теперь уже композитор забеспокоился и обратился к своему другу, доктору В.В. Богородскому, бывшему марксисту и революционеру, привязавшемуся всей душой к А.Н. Скрябину. Мало понимая в музыке, он, тем не менее, умел глубоко чувствовать скрябинские звуки и почти точно угадывать настроения в этих звуках. Доктор Богородский обратил внимание на необычный цвет инфильтрата и относительно тяжелое общее состояние пациента.

   "Цвет, цвет-то был нехороший очень, я никогда таких и не видал даже: он понимаете, не красный, а почти лиловый, такой как бы с огнем. И температура 40 …" – говорил он посетившему во время болезни Скрябина Л.Л. Сабанееву.

   Описание пораженного участка не оставляло сомнения в наличии у композитора карбункула лица, а тяжелое общее состояние наряду с высокой температурой не позволяло исключить возможность генерализации инфекции. Правда, в сообщениях о болезни Скрябина упоминалось и "рожистое воспаление" лица, как об этом сообщила по телефону Сабанееву Е.Ф. Гнесина.

   Обстановка в квартире в Николо-Песковском переулке стала напряженной и беспокойной. Еще большую тяжесть создавшейся ситуации и зловещность царившей в доме тревожной обстановки придавал открытый рояль с рукописью создаваемого композитором "Предварительного действия", который, видимо, не был закрыт в минуты первых смятений и на который сейчас уже никто не обращал внимания. Вот как описывает Л.Л. Сабанеев свое посещение больного А.Н. Скрябина.

   "Скоро Татьяна Федоровна (жена А.Н. Скрябина) в белом халате и с твердым лицом мне сказала, что Александр Николаевич проснулся, что если я хочу его видеть, то можно, но на минутку, чтобы его не волновать и не утомлять. Я пошел за нею в комнату, в эту спальню, в которой я раньше так редко бывал, почти никогда… и она мне казалась совсем новою и странною. Две большие кровати стояли рядом, маленький столик у ног одной из них. На кровати я увидел Александра Николаевича. Он был с большой широкой белой повязкой, закрывавшей почти все лицо, его нижнюю сторону. Ни бороды, ни усов не было видно, выглядывали только одни глаза, в которых можно было прочитать страдание… Но он казался спокойным. Он заметил меня, и его глаза улыбнулись как будто. Я подошел к кровати, и он подал мне руку, которая была очень горячая.

   – Видите, как я оскандалился, – ответил он совершенно не своим голосом, боль в губе и повязка совершенно изменяли голос: он не выговаривал почти согласных. Я видел, что ему трудно говорить, и был в полном затруднении…".

   Описание свидетельствует о тяжелом состоянии больного, высокой температуре тела и, вероятно, значительном местном отеке и инфильтрации, затруднявшими речь. Повязка на лице, по-видимому, была наложена с различными мазями, применявшимися в то время для местного лечения нагноительных заболеваний, в частности карбункулов. Чаще всего с этой целью использовали ихтиол, серную ртутную мазь, камфорное масло в виде повязок под слоем клеенки и др.

   Особую опасность внушала локализация карбункула, поскольку в силу анатомических особенностей карбункул на верхней губе часто сопровождается тромбофлебитами вен лица и высоким риском бактериемии. Вот что писал о карбункулах известный русский хирург В.Ф. Войно-Ясенецкий в своих блестящих "Очерках гнойной хирургии".

   "Даже неосложненный карбункул оказывается смертельной болезнью просто в силу большой вирулентности вызывавшей его микробов (стафилококк, реже стрептококк); особенно дурной славой пользуются в этом отношении карбункул и фурункул лица, при которых требуется поэтому самое энергичное лечение. На лице же карбункул и фурункул особенно часто осложняются крайне опасными тромбофлебитами и рожей"

(В.Ф. Войно-Ясенецкий,1934).

   "… тромбофлебит V.angularis nasi чаще всего развивается при фурункулах и карбункулах верхней губы и углах рта… поэтому тромбофлебит V.angularis nasi легко и почти неизбежно распространяется на вены глазницы и кавернозную пазуху, что приводит к пиемии, тромбозу кавернозного синуса с последующим менингитом, а иногда флегмоной глазницы"

(В.Ф. Войно-Ясенецкий, 1934).

   Обратимся к высказываниям того времени В.А. Оппеля:

   "…мы имеем 2 вида карбункулов: ограниченный как следствие одновременного заражения целого ряда сальных желез и волосяных луковиц и прогрессирующий, неограниченный, если можно так выразиться, инфильтрирующий карбункул. Можно думать, что развитие последнего в некоторых случаях объясняется особой вирулентностью стафилококка… потому что он чаще всего и служит возбудителем заболевания. При прогрессирующем карбункуле далеко не редко местные вены поражаются гнойным тромбофлебитом; даже в крупных венах можно найти гной, а между тем, распознать текущий гнойный тромбофлебит в пределах карбункулезного инфильтрата нет никакой возможности…"

(В.А. Оппель, 1919).

   Присутствовавшие врачи В.В. Богородский, А.А. Подгаецкий, Н.С. Щелкан ясно отдавали себе отчет в тяжести положения пациента и нарастающей интоксикации, в связи с чем пришли к мнению о необходимости хирургического вмешательства.

   "…– Вот что, друзья! – сказал доктор уверенным тоном, – положение-то еловое. Надо резать, иначе капут. Только надо, по моему мнению, еще пригласить профессора. Как брать на себя такое дело!.. Я не берусь… Самое это поганое – друзей лечить. Да еще Александра Николаевича, сам бы лучше двадцать раз подох…"

   В хирургическом лечении карбункула лица использовались крестообразные разрезы или иссечение инфильтрата, которому многие хирурги, в частности В.А. Оппель, отдавали предпочтение. "…Если вскрыть прогрессирующий карбункул крестообразным разрезом, прибавить к нему ряд добавочных, чтобы шире раскрыть инфильтрат, то все-таки нельзя быть уверенным, что среди инфильтрата не останется та или иная вена, наполненная гноем или еще гнойно-распадающимся тромбом… а из такой вены при невозможности опорожниться гною наружу и возникает пиемия. Иное дело, когда инфильтрат иссекается. Сколько бы и какие бы вены не были поражены гнойным тромбофлебитом в пределах карбункулезного инфильтрата, при иссечении его все они перерезаются, вскрываются, следовательно в случае, когда в просвете вены или вен содержится гной или гнойно-распадающийся тромб, и тот и другой получают возможность, даже ставятся в необходимость опорожняться в рану…"

(В.А. Оппель, 1919).

   Было принято решение пригласить для вскрытия карбункула профессора медицинского факультета Московского Университета, заведующего кафедрой факультетской хирургии И.К. Спижарного.

   Профессор И.К. Спижарный приехал в Николо-Песковский переулок вечером 11 апреля. Он расценил ситуацию как чрезвычайно опасную вследствие обширного поражения и высокой (выше 40°С) температуры. Были произведены разрезы на лице и предпринят ряд других мер. Взята кровь на бактериологическое исследование, которое показало наличие в крови стафилококка.

   Неожиданным оказалось то, что при разрезе карбункула гной получить не удалось. Вот что сообщил Л.Сабанееву доктор В.В. Богородский:

   "…Резали, батенька, и ни черта нет… ни капли гноя. Уж и так мы его резали и этак, ни одной капли… Страшное дело, Леонид Леонидович… я уже, право, и не знаю что делать! …Яд очень сильный, яд очень сильный, нетекучие флегмоны… это стрептококковое заражение, вот что… Где его гноя достанешь, коли его нет?! Отек у него все растет и растет. Вот резали тут, а теперь уже воспаление вот тут…".

   Отсутствие гноя могло быть связано с характером процесса, массивной инфильтрацией тканей без достаточного гнойного расплавления по крайней мере на момент первой попытки хирургического вмешательства. Возможно поэтому доктор Богородский употребил термин "нетекучие флегмоны", что могло соответствовать понятию "инфильтрирующий карбункул" В.А. Оппеля. Между тем состояние больного продолжало ухудшаться, инфильтрация распространялась все дальше и дальше по лицу, температура не снижалась. Лечащие врачи пребывали в тревоге и недоумении.

   В связи с ухудшением состояния для обсуждения дальнейшей тактики лечения композитора организуется консилиум с участием знаменитого московского хирурга, директора госпитальной хирургической клиники профессора А.В. Мартынова.

   12 апреля А.В. Мартынов произвел еще один разрез. Он признал серьезность положения, но видимо, оставил окружающим какую-то надежду. И как часто бывает, сам визит профессора с высоким реноме, которого ждут как бога и на которого надеются родственники больного, оказывает позитивный эффект на окружающих, снимая на какое-то время напряжение. После визита Мартынова обстановка вокруг больного стала спокойнее, но состояние самого больного, к сожалению, не улучшалось. По-прежнему сохранялась высокая температура. В разговоре с композитором обращало внимание не очень связная речь, он говорил быстро, нетерпеливо и не всегда понятно для близких, ухаживающих за ним людей. Появились признаки спутанности сознания, что свидетельствовало о сохраняющейся и даже усугубляющейся интоксикации. А.Н. Скрябин бредил. И это был тревожный, угрожающий признак его заболевания, оставлявший мало шансов на выздоровление с учетом характера нагноительного процесса и отсутствия возможностей этиотропной антибактериальной терапии. Ведь еще 20 лет до появления сульфаниламидов и почти 30 лет до начала заводского производства пенициллина. Целых 30 лет! А что же делать больным теперь? Что было делать А.Н. Скрябину?

   На следующий день 13 апреля, к удивлению посетившего композитора Л.Л. Сабанеева, настроение у всех окружающих было совсем радостным.

   "…Ему гораздо лучше. Температура спала, опухоль очень, очень уменьшилась. Он себя прямо молодцом чувствует, даже и говорит так: я хоть сейчас за рояль – писать буду!" – сообщила жена А.Н. Скрябина.

   Доктор Богородский тоже был более оптимистичным: "…как будто налаживаем Александра Николаевича. Сегодня уже только 38, и того нет, – а самочувствие совсем хорошее. Гной появился, теперь, значит, уже не такой яд, слабеет…".

   А вот впечатления Л.Л. Сабанеева о посещении в этот день композитора: "Меня повели к Скрябину. В комнате были шторы открыты, было светлее. И тем яснее была его фигура с повязкой. Он был очень бледен – лица его почти не было видно…

   – Ну вот и прекрасно! – сказал он мне радостно, вот эти дни какие страдания были, самое ужасное это бред, эти ужасные мысли и призраки, содержание и смысл которых непонятен… Боль не так трудно переносить, я убеждаюсь, что страдание необходимо как контраст… Он говорил гораздо отрывистее, чем обычно, видимо длинные фразы ему доставляли боль… И медленнее… Его рука была гораздо холоднее, чем ранее. Я подумал, что действительно он поправляется …".

   Описание Л. Сабанеева не позволяло разделить некоторую успокоенность близких и свидетельствовало о тяжелом состоянии композитора. Отрывистые и короткие фразы были, видимо, следствием тяжелого общего состояния, а возможно, и проявлением начинающейся дыхательной недостаточности вследствие поражения легких (пневмонии). Обращает на себя внимание и бледность кожи вследствие анемии, развившейся на фоне тяжелого инфекционно-воспалительного процесса.

   И вот на фоне, как всем показалось, отмеченного очевидного улучшения у Скрябина появляется новый симптом, которому лечившие его доктора вначале не придали серьезного значения. Композитор стал жаловаться на боль в груди, связанную с дыханием. Как же трактовали врачи эту боль?

   "Невроз, наверное, так много волновался – откуда же ей быть? Ведь не может быть тут что-то органическое? Просто после температуры большая депрессия нервов", – так объяснял доктор Богородский причину этих болей. Но, к сожалению, он ошибался. Характер боли, связь ее с дыханием свидетельствовали скорее всего уже о поражении легких и плевры.

   Боль была чрезвычайно сильной, доставляя пациенту немалые страдания и вызывая беспокойство. Он уже не лежал прямо, а нетерпеливо двигался на кровати, передвигая руки с одного места на другое.

   "Ах, какая невыносимая боль, как будто насквозь. Если так будет продолжаться, я до завтра не выживу. Этого нельзя терпеть!" – почти вскрикивал в отчаянии композитор, становился все более и более беспокойным. Его возгласы были не столь осознанными, слова выбирались не очень точными. Скорее всего, на фоне вновь поднимающейся температуры появлялись признаки спутанности сознания. При этом оставалась сильная боль в груди, заставлявшая вскрикнуть композитора: "Нет – это невыносимо… Так значит, конец… Но это катастрофа!" Быть может, его мучила невозможность закончить грандиозное синтетическое произведение под общим названием "Мистерия" и пролог к ней, названный композитором "Предварительное действо". Ведь последнее пятилетие жизни композитора прошло под знаком его созидания. Это были последние слова А.Н. Скрябина.

   13 апреля днем приглашается еще один консультант. Им был никто иной, как Д.Д. Плетнев, блестящий диагност, известный московский интернист, кардиолог, инфекционист. Заключение Плетнева было однозначным и исчерпывающим, не оставляя уже никакой надежды – гнойный плеврит как следствие септического состояния ("общее заражение крови"), что подтверждалось обнаружением в крови композитора стафилококка.

   В доантибактериальную эру при патологоанатомическом исследовании больных, умерших от карбункула лица, почти во всех случаях обнаруживалась метастатическая абсцедирующая пневмония в результате заноса с током крови и лимфы мелких септических эмболов. Дальнейшее распространение процесса ведет к расплавлению легочной ткани и образованию множественных мелких абсцессов. Почти неизбежным спутником пневмонии в этих ситуациях оказывался серозно-фибринозный, а нередко и гнойный плеврит, что приводило всегда к летальному исходу (Л.М. Шнапер, 1937).

   О неблагоприятном прогнозе при карбункуле еще раньше указывал В.А. Оппель: "…прогрессирующий карбункул часто кончается смертью и причиной смерти часто бывает здесь пиемия, начиная с переносного поражения легких и кончая переносными гнойниками в различных органах и тканях" (В.А. Оппель. 1919).

   Вечером 13 апреля профессора И.К. Спижарный и А.И. Мартынов подтвердили безнадежность положения Скрябина. Композитор скончался утром 14 апреля 1915 года в светлый праздник Христова Воскресения.

   Приглашенный скульптор С.Д. Меркуров не смог снять маску с лица композитора из-за резкого изменения, обезобразившего лицо. Скульптору удалось снять маску только с уха и рук покойного, которую можно увидеть и сейчас в доме-музее А.Н. Скрябина …эти руки касались к клавишам поцелуями, и его виртуозная педаль обволакивала эти звуки слоями каких-то странных отзвуков, которых никто после из пианистов не мог воспроизвести.

(Л. Сабанеев).

   В большой и довольно красивой церкви в Николо-Песках Александр Николаевич лежал в гробу все с той же повязкой, с закрытым лицом. Пел Синодальный хор. Казалось, что это вместо того последнего Праздника человеческого, о котором всегда мечтал Скрябин. Газета Русские ведомости писала в некрологе:

   Все это так и осталось мечтой. "Мистерия", которая дала бы пищу всем органам… слила бы воедино все отрасли искусства и подняв этот высший художественный союз на высоту религии, создала бы такое напряжение экстаза, при котором теряется различие между слушателями и исполнителями, ибо все равно чувствуют себя творцами.

(Русские ведомости, 15 апреля 1915 года)

Наверх