Жертва любви: Избранные стихотворения

Неизвестный поэт
КЛЯТВА
В альбом к М. И. У.
     
     Милый друг мой, ты Судьбою
     Разлучаешься со мною!
     Все свершилось: грудью к бою
     За меня и край родной!
     Вот твои доспехи ратны,
     Светлый шлем и меч булатный;
     Пышет конь твой, землю рвет,
     Весть победы подает.

     Если ж ты в кровавом поле
     Осужден оставить свет,
     Или я в несчастной доле
     Сокрушусь, как ранний цвет, -
     Клятву мы дадим святую,
     В ту ж минуту роковую,
     К другу в призраке предстать,
     О кончине дней сказать.

    Так Людмила распростилась
     С другом сердца своего;
     Им та клятва подтвердилась;
     Борзый конь умчал его.
     Нет Услада! Нет веселий!
     Холмы, долы опустели.
     Терем мрачен и уныл,
     Свет без милого постыл.

     И о клятве помнит данной.
     Часто грустной девы взгляд
     Обнимал в дали туманной
     Златоглавый Киев-град;
     И молилась со слезою:
     Да Незримого рукою
     Мимо воина стрела
     Смерть в дружинах пронесла!

     Но с любезным в дни разлуки
     Слышит сердца робкий глас;
     Страх неведомые муки
     Дух тревожит каждый час.
     Шорох листьев, врана крики,
     Отголосок ветра дикий,
     Звон обители Святой, -
     Bcё ей вестник роковой!

     Осень мрачна наступила,
     Обнажился темный лес,
     Буря в нем сильней завыла,
     Гневен в тучах свод небес.
     Нет отрады! Нет свиданья!
     Тщетны друга ожиданья
     И надежда вянет в ней
     С цветом - pадостью полей.

     Снег пушистый на долине;
     Путь завеян стал от вьюг
     И Людмила все в кручине.
     И чужда самих подруг!
     Тщетно ярко дуб пылает, -
     Сердца в ней не согревает;
     В долгие часы ночей
     Не смыкает сон очей.

     Время льется - обратился
     На оси разлуки день;
     Кверху жаворонок взвился,
     Проводив ночную тень;
     Тихо луч зари румяной
     Улыбнулся над поляной;
     Озлатился струй поток;
     Дышит свежий ветерок.

     И невольно вопрошает:
     Что ведешь мне, день, с собой?
     Сердце-вестник замирает -
     Жив иль нет мой дорогой?
     Гаснет в пурпуре денница;
     В поле бледная зарница;
     Сумрак дол и лес одел;
     Тихий Ангел пролетел.

     И Людмила в страхе боле;
     Из окна чуть виден путь;
     На чернеющее поле
     Не решится и взглянуть.
     Вот редеет мрак светлицы!
     Возвратился ль луч денницы?
     Встрепенулась, глядь назад:
     В светлом призраке - Услад!

     Бледен лик - и взор закрытый
     Не блестит любви огнем,
     Шлем и панцири пробиты;
     Кровь из раны бьет ручьем
     И Людмила клятву слышит
     И от трепета чуть дышит!
     Тень бледнеет, гаснет свет;
     Слышен вопль - Людмилы нет!
     1818

Неизвестный поэт
ЖЕРТВА ЛЮБВИ
Элегия

     Протяжный колокола звон
     Зовёт к молитве православных,
     Вечерний гаснет небосклон
     И в сумраке сеней дубравных
     Затих певцов крылатых хор.
     Вступает в молчаливый бор
     Эльвина тихими стопами
     И смотрит тусклыми очами
     Денницы на прощальный луч.
     Журчит, вблизи дубравы, ключ,
     Зовет на брег волной приветной.
     Эльвина дале в бор идет,
     Кого-то именем зовёт, -
     И ночь нисходит неприметно.
     И ропот волн у берегов
     Тревожил дремлющи дубравы;
     В струях бегущих облаков
     Плыл тихо месяц величавый;
     То в них найдя густую сень,
     Бросал трепещущую тень;
     То появясь сребрил поляны,
     И лес и дальние курганы.
     Красавица, на мшистый пень
     Воссев, с улыбкою вещала
     Тому, с кем видеться мечтала:
     Ты здесь, спокойства в час златой,
     Ты здесь, о друг мой неизменный,
     Повсюду верный спутник мой!
     Внемли обет мой сокровенный:
     Для сердца твоего принесть
     Все блага жизни я готова;
     Тобою жизнь приемлю снова,
     Познав, что милого в ней есть.
     И я, жестокая, таила
     То чувство сердца от тебя:
     Угрюмой скромностью себя
     От ласки друга оградила
     Но что я вижу? предо мной
     Стоит в безмолвии глубоком
     И смотрит равнодушным оком
     На горесть девы молодой!
     Умолкла - и тропой прибрежной
     Идет; - и мнится безнадежной:
     Друг сердца взоры отвратил
     И в сень лесную поспешил.
     Она за ним - и то ж признанье;
     И также друг хранит молчанье!
     Леса, как бы внимая глас
     Любви отчаянной, нескромной,
     Сгустилися вершиной тёмной,
     Где луч луны, скользя, угас.
     Но снова друг на свет выходит
     И став, очей с нее не сводит.
     Эльвина, углубясь в мечтах,
     Вещает снова так в слезах:
     Прости ты сердца исступленье
     И недоверчивость любви.
     Твой вздох мне говорит: живи -
     И возвратилось наслажденье!
     Красноречив язык немой
     Исторгнувшейся пылкой страсти.
     Забудь протекшее: душой
     Теперь твоей покорна власти
     И близок благ желанный час!
     Идем к селенью путь недальний;
     Уже готов обряд венчальный
     Соединить навеки нас.
     Идем - мне страшно замедленье!
     Я поспешаю; ты за мной!
     Всходи скорее, день златой!
     Что длишь ревнивое теченье?
     Затеплился денницы луч;
     Проснулись влажные поляны
     И вспыхнул солнца лик румяный
     На зеркале прозрачных туч.
     Пернатых хор разнообразный
     Дубравы сонны разбудил
     И рой красавиц оживил
     Поля пустынные и праздны.
     Трудолюбивая коса
     Блестит с серпом неутолимым
     По рубежам необозримым.
     Все ждет отрадного часа
     Торжественного пробужденья,
     Когда сокровища творенья
     Осветят ярко небеса.
     И восхищенная невеста
     Союза брачного до места
     С мечтой нетерпеливой шла:
     Надежда крылья ей дала.
     Но друг не следовал за нею,
     Любови жаркою тропой
     И сладкой нежностью своею
     Не заплатил красе младой!
     Она в молчании глубоком
     Пришла не в храм - в домашню сень!
     Давно сиял коварный день,
     Когда на ложе одиноком
     Забылась благотворным сном!
     И так проходит день за днём!
     Где ж этот друг, как призрак хладный,
     Несчастной спутником в мечтах?
     Кто ж та, в надежде и слезах,
     В ком тлеет пламень безотрадный?
     Она безумная; - он прах!

Неизвестный поэт
К А. Н. А. ПРИ НАЧАЛЕ ВЕСНЫ

     Весна все ближе с каждым днем:
     С крыш каплет, в поле тает;
     Нева, окованная льдом,
     Оковы расторгает;
     А ранний солнышка восход,
     Небес высокий, чистый,
     Лазурью оттененный свод
     Возврат желанной гостьи сей
     Как будто ускоряют.
     Зачем же мне на встречу к ней
     Спешить не позволяют?
     Увы! невольник, раб сует,
     Я к городу прикован,
     И не могу на Божий свет,
     Весною очарован,
     Взирать с уединенных гор,
     С долин, полей цветущих,
     И просыпаясь, птичек хор
     Внимать из окон кущи! -

     Как мне завиден жребий твой,
     Пустынница Алина!
     Недели две - и пред тобой
     Раскинется картина
     Весны, слетающей с небес:
     Зазеленеют нивы,
     Оденется кудрявый лес,
     И Ловати бурливой
     Вновь светлы воды зашумят,
     И легкую станицу
     Судов на раменах помчат
     К нам, в пышную столицу.

     Пойдешь ли в сад - кругом цветы;
     Дерев роскошны сени,
     Куртины яблонь и кусты
     Черемухи, сирени,
     Направить ли оттуда путь
     В лес, древностью священный.
     Там можешь сесть и отдохнуть
     Под вязом наклоненным,
     Прислушаться сквозь тишину
     Источника к журчанью;
     Предаться неприметно сну,
     Иль сладкому мечтанью.
     Ах! сколько раз я прежде сам,
     Деревни мирный житель,
     К безмолвным приходил лесам
     Искать мечты обитель,
     Внимать, толпой объятый дум,
     То иволги стенанье,
     То с поля отдаленный шум,
     То горлиц воркованье!

     Пойдешь ли вечера порой
     На брег уединенный -
     Уж неба край слился с рекой;
     Уж запад позлащенный
     Пылает в зеркальных водах.
     Но вот смолкают села,
     Темнеет на пустых полях;
     Вот голос филомелы
     Раздался звонко по заре;
     Рыбак закинул бредень
     И тихо умер на горе
     Луч трепетен и бледен.
     Ах! сколько раз я прежде сам,
     Деревни мирный житель,
     Брегов реки по вечерам
     Был верный посетитель;
     Любил там  ждать, пока с зарей
     Не скроется окрестность
     И за бегущею струей
     Стремился в неизвестность.

     Но ты , вздохнув, идешь домой;
     Едва сквозь сумрак дымный
     Покров мелькает белый твой,
     Как призрак в тьме пустынной.
     Постой! Но где я? стук карет,
     Палат и храмов шпицы,
     Нева - все, все мне знать дает,
     Что я среди столицы!
     1818

Неизвестный поэт
НОЧНОЕ СВИДАНИЕ

     Тиха и безгласна Венеция дремлет,
     Под тению тополей, пальм и олив.
     Красавицу спящую мирно объемлет
     Прозрачный как зеркало синий залив.
     Всё тихо, все негу покою вкушает;
     Вдали только зыблется тень корабля.
     С любовию небо на землю взирает,
     С любовию на небо смотрит земля.
     Ни звука - в пространстве пустом и огромном,
     Незыблемый воздух недвижно молчит,
     И кажется будто бы в городе темном
     Остались только вода да гранит.
     Зато как прекрасны, как чисты каналы,
     Как звучен их ропот в ночной тишине,
     И дремлющих зданий немые порталы
     Как жадно, как страстно лобзают оне!
     А мрамор! - вот церковь Апостола Марка
     На этих двухстах колоссальных столбах
     Висит горделиво гигантская арка
     И тонет в ночных голубых облаках.

Но чей это голос в молчанье глубоком?
Чью песню я слышу в немой тишине?
Чья это свеча на окошке высоком?
Звездою с земли она кажется мне.
То песня любви, то свеча ожиданья:
Рука робкой девы свечу ту зажгла;
Ее вызывают на радость свиданья,
Там ей обещают восторги признанья
И три поцелуя на мрамор чела.
И первый за роскошь прекрасного взгляда,
За шелк ароматный прекрасных кудрей,
Которые точно как кисть винограда
Покоятся мирно на персях у ней;
За то, что те перси - две белые розы,
За кроткие вздохи, за крупные слезы
Бегущие тайно из синих очей.
Другой поцелуй за те стройные звуки,
ЧтО нежные, белые, гибкие руки
Срывали нежно с струны золотой;
За эту возвышенность сладостных песен;
За то, что напевы их так мил, так чудесен,
И дышит восторженной кроткой тоской.
А третий за то, что любови преступной
Она не хотела внимать никогда,
За то, что была неприступной,
Была так невинна, так робко горда;
Так мило краснела, когда разговором
Девический слух оскорблял кто-нибудь,
И прочь отходила с исступленным взором,
А слезы катились на белую грудь.

     Но чтО же теперь? неужель изменилось
     В ней сердце и стала другая душа?
     Она ли к моленьям любви преклонилась,
     Желаньем любить самовластно дыша?
     В ней сердце другое, она изменилась,
     Она теперь стала уже не она:
     Задумчивым юношей дева пленилась,
     Ему как раба всей душой предана,
     Живет, дышит, мыслит одною любовью;
    А ночью, склонившись челом к изголовью,
    Его обнимает в мечтаниях сна.

Окошко закрыто, свеча потухает,
Узорчатым парусом ветер играет,
Гондола у берега, миг недалек:
Тот сладостный миг бесконечных лобзаний,
Несвязных речей, невозможных желаний,
Когда отвечают мольбой на упрек,
Когда все проходит, о чем мы тоскуем,
Когда добровольным немым поцелуем
Стирается слез добровольных поток.

     Тиха и безгласна Венеция дремлет,
     Под тению тополей, пальм и олив.
     Красавицу спящую мирно объемлет
     Прозрачный как зеркало синий залив.
     Все спит, всё вкушает спокойствия негу;
     Но шелест шагов слышу я в тишине,
     Мелькнула одежда, подобная снегу,
     Трепещет весло на кристальной волне,
     Колеблется парус над мачтою гибкой,
     Гондола летит, как из лука стрела;
     А в ней дева прелесть, с волшебной улыбкой,
     С короной кудрей вкруг младого чела,
     Склонилась в объятья любовника; в очи
     Он страстно ей смотрит весь полной любви;
     Но вот всё сокрылось под дымкою ночи,
     И мертвы как прежде вод синих струи.
     Ни звука - в пространстве пустом и огромном,
     Незыблемый воздух недвижно молчит,
     И кажется, будто бы в городе темном
     Осталися только вода да гранит.
     до 1830 г.


ОСТАВЛЕННОЕ ЖИЛИЩЕ
Элегия
(Вольный перевод из Мильвуа)


     Увы! Её уж нет со мною!
     Давно печальный час разлуки прозвучал!
     И знать с изменницей-мечтою
     Мне изменило все, чем сердце обольщал!
     Но, горестный, в жилище Нины
     Пойду я робкою стопой!
     Там буду проклинать жестокости судьбины -
     И говорить еще, о милая, с тобой!
     И я пришел к обители знакомой!
     Уж ключ таинственный мне двери отворил!
     Все пусто вкруг меня! Унынием влекомый,
     Я всюду взорами туманными бродил -
     И спят окрестности средь тишины ночныя!
     Лишь стрекоза под муравой жужжит!
     И возлетя порой на сосны вековыя,
     Пустынная сова песнь полночи гласит!
     О! сколь печальное в жилище сем молчанье!
     Остановилася здесь стрелка на часах,
     Чтобы не воскрешать в душе воспоминанье
     О прошлых, невозвратных днях!
     Здесь арфа звучная, с ослабшими струнами,
     Безмолвствуя, висит в забвенье на стене.
     Ах, Нина! некогда прелестными перстами
     На ней признания любви играла мне.
     И может быть любовь, как оной арфы звуки,
     Уже исчезла навсегда!
     Исчезла... но моей души и скорбь и муки
     Неизлечимы никогда!
     И где ты, Нина, друг со мною разлученный?
     В каких живешь странах небесных ил земных?
     Где дни прекрасные, стезей невозмущенной,
     Текут, как ручеек меж берегов родных?
     Мои глаза, еще все полные слезами,
     Когда утешатся твоею красотой?
     Когда ты, милый друг, невинными устами,
     Мне снова повторишь любви обет святой?
     Но новый друг уже в чужбине
     Навек тобой, быть может, завладел!
     Увы! жестокосердой Нине
     Уже не жалостен плачевный мой удел!
     Я ж как цветок, с восшедшею зарёю
     Мгновенно вянущий на отческих полях;
     Забытый, милая, тобою -
     Быть может, с жизнию прощусь в младых годах
     И мой могильный холм, печально одинокий
     Близ незабвенныя обители твоей,
     Пришельца привлечет - и в думе он глубокой
     Наверно посвятит мне вздох души своей!
     И я, любовью окрыленный,
     Примчусь из вечности святой;
     И, тень незримая, сей кров, о, друг бесценный!
     Я буду охранять, как страж надежный твой!
     А ты, ведомая таинственной судьбою,
     Вновь посетя страну твоих отцов,
     Уже ли не почтишь мой тленный прах слезою -
     И не украсишь гроб и горстию цветов?
     И. Бороздна
     Москва, 1822 г.

Илья Бакунин
ЭЛЕГИЯ

     Уже вечернею росой
     Заря долины покрывает
     И жемчуг щедрою рукой
     На луг зеленый расстилает.
     Спокойно все на берегах
     И все прохладой в мире дышит,
     И Зефир дремлет на водах
     Или тростник седой колышет
     Едва блестящая луна
     Стезей безоблачной катится
     И с тихим шепотом волна
     На брег дымящийся ложится.
     Объят весь Ревель мирным сном,
     Один лишь я блуждаю -
     Один на Титарте крутом,
     Влекомый горестью, мечтаю.
     Люблю на сих скалах сидеть,
     Смотреть на дальнее волненье
     И мыслью смелою лететь
     В страну, где ждет нас Провиденье.
     Как челнок легкий без пловцов,
     Отливом с брега унесенный,
     По воле ветров и валов
     Плывет ко влаге разъяренной;
     На море бурном жизни сей
     Так мы от самой колыбели,
     По воле пламенных страстей,
     Летим к неведомой нам цели.
     Живя в беспечности златой,
     Богатств излишних не желая,
     Давно ль я славил жребий свой,
     Печалей, горестей не зная?
     Давно ль прелестницу узнал,
     Которой сердце покорилось
     И счастье бедствий вихрь умчал,
     И радость дней моих сокрылась?
     На жизнь смотрю я сквозь туман,
     Исчезло в ней очарованье;
     Меня тягчит любви обман,
     Тягчит любви воспоминанье.
     К тебе, владычица земли,
     Спешу я в сладком упованье,
     Лети, о смерть! скорей лети,
     Кончать несчастного страданья!
     Тому ужасен смертный час,
     В ком нет надежды в Провиденье,
     В ком Веры светлый луч угас,
     Кто казни ждет за преступленье.
     Трепещет пусть перед тобой,
     Злодей коварный и развратный;
     Кто сердцем чист и прав душой,
     Тому ты Ангел благодатный,
     Тому ты радость и покой,
     Конец минуты испытаний,
     Блаженства вестник дорогой
     И Ключ таинственный созданий!
     Ты не страшна в его очах;
     С небес, как юноша прекрасный,
     Держа два факела в руках,
     Летишь к одру, где ждет несчастный.
     Его страданья утолив,
     В сон вечный тихо погружаешь
     И факел жизни потушив,
     Бессмертья факел зажигаешь;
     И с праведным летишь к местам,
     Где вечно царствует отрада
     И где достойная делам
     Ему готовится награда!
Бакунин Илья Модестович (1800-1841) - поэт. 14 декабря 1825 поручик Бакунин оказался на стороне правительства и участвовал в подавлении восстания (командовал тремя орудиями на Сенатской площади и после некоторых колебаний стрелял картечью для разгона восставших). Генерал-майор (1838).
Неизвестный поэт
К ВЕТЕРКУ
Сонет

     Куда, куда, о юный брат зефира,
     Относишь ты шептание листов,
     И плеск реки, и аромат цветов,
     И песней звук, когда поет Эльвира?

     В какой предел неведомого мира
     Несешься ты от Невских берегов,
     За быстрыми грядами облаков,
     Теряясь в безмерности эфира?

     Лечу, несусь, ты шепчешь мне в ответ,
     Куда? зачем? и сам того не знаю
     И с звуками я вместе исчезаю.
     Но я счастлив: Эльвира запоет
     И песнь ее, как радостный привет,
     Наперерыв я с эхом повторяю!
     1824

П. Бибиков
НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
К. M. X...вой

     Когда блеск юности златой
     Теряясь, меркнет в нас с годами,
     И скука к нам идет тяжелыми стопами:
     Какою ж дивною судьбой
     В тебе одной закон сей изменился?
     И младости твоей цвет прежний сохранился?
     Не дважды юность нас живит
     В пути сей жизни скоротечной. -
     Прими ж желания: да радость, мир сердечный
     Дни кроткие твои, лелеет и хранит.

Г. Н. КОРОБЬИНУ

     Счастливым быть, мой друг, нам редко удается.
     Так, жизни нашей путь тревожат суеты,
     Доколь порыв страстей, как вихрь, не унесется
     И не погаснет в нас владычество мечты.
     Простившись с детскими летами,
     Оставив кров родимый свой,
     Я в море жизни меж волнами
     Пустился к цели роковой.
     Прелестны призраки явились,
     То серебрились, то златились;
     Младого путника струи
     К надеждам сладостным несли,
     То исчезали, то казались
     Пределы радости златой,
     И снова в сердце появлялись
     Желанья быстрые толпой.
     Но пылкость лет в нас исчезает,
     И с нею юные мечты;
     Осенний ветер их свевает,
     Как с поля вешние цветы.
     И так волнами утомленный
     К брегам покоя ищет путь
     Усталый странник, изнуренный,
     Спешит скорее отдохнуть.
     Глядит на ряд годов минувших,
     На след разрушенных надежд
     Младое сердце обманувших
     И на утрату красных лет.
     И вспоминает: как прельщался!
     Как счастлив был, и как страдал!
     Как снова чувством обновлялся
     И снова жизнью расцветал!
     Кто ж не был обольщен мечтою
     В кипящей юности своей?
     Чей опыт времени рукою
     Не сгладил гибельных путей,
     По коим в мраке пробирался
     В волнении мирских сует?
     Счастлив, кто с ними распрощался
     Хоть на закате юных лет;
     От бурь житейских удалённый
     Живет в наследии родном.
     С душою кроткою, смеренной
     Покрытый мудрости щитом,
     И укротив страстей порывы
     Не обольщается мечтой.
     За рубежом сует счастливый,
     Всегда возвышен, свеж душой.
     Накинул опыт покрывало,
     Под ним исчез блеснувший луч,
     И то, к чему желанье мчало
     Исчезло все под мраком туч.
     Все изменилось: вкус желанья,
     Угасли прежние мечты,
     Уроком тяжким испытанья -
     Открылись мира суеты.
     Где под завесой заблуждений   
     Обворожает ложный свет,
     Где совесть жертвой тщетных мнений,
     Где доброму блаженства нет.
     Так усмирив порыв желаний,
     Укроюся под кров родной
     И не сниму венец страданий,
     Но примирюсь с своею судьбой.
     От шума светского далеко,
     Найду я сердцу тишину
     И вырвусь из сетей порока,
     Томящих сердце в злом плену;
     Пойду я скромною тропою
     Беспечно за своей судьбой,
     И там пускай живут со мною
     Надежды сладость и покой!

Дмитрий Глебов
СОНЕТ

     Когда мечта души моей коснется,
     И сладостно заговорит со мной,
     Тогда ко мне прелестный образ твой,
     Как тень из стран безвестных принесется.
     И ты все та ж. Все также прелесть льется
     Из сих очей чарующей струей;
     Все тот же стан, - и по главе волной
     Bcё также шелк кудрей роскошно вьется.
     Пленен твоей волшебной красотой,
     В раздумье я беседую с тобой,
     Мой взор с твоим на миг не расстается -
     Но вдруг душа встревожится тоской,
     И вспыхнет дух и сердце вдруг забьется,
     И вмиг, как дым, твой образ унесется.
     1825

Ночное размышленье
Элегия

     Свершив свой славный путь, усталый царь денницы
     Нисходит медленно с блестящей колесницы;
     Следы его еще в прозрачных облаках
     Пылают яркою, волнистою браздою
     И с цвѣтом пурпура льют золото рѣкою
     В потухших небесах.

     Луна стыдливая чуть брезжит из-за тучи,
     Дрожащий луч скользит на холм и лѣс дремучий;
     Природа, кажется, в торжественный сей час,
     Между бѣгущим днем и падающей тѣнью,
     Склонясь к глубокому, святому размышленью,
     Небесным облеклась.

     Ce общей жертвы дар, Благому принесенный,
     Ему вселенна - храм; земля - алтарь священный;
     Свод храма – небеса; a сонмы звёзд златых,
     Полусокрытых нам и чуть для взора зримых,
     Тьмы тем свѣтильников пред Ним неугасимых,
     В преддвериях святых!

     Сіе восшедшее, полночное светило,
     Как бы возженное твореніем кадило,
     Возносит в горній мір вечерний фимиам;
     Свиваясь облака от тихих дуновений
     И тая в воздухе, как лёгкий дым курений, 
     Плывут по небесам.

     Но храм безмолвен сей! Где вдохновенья дики,
     Гремящие хвалы, достойные Владыки?
     Все тихо - сердца лишь я внемлю сильный глас:
     И умиленный дух; с природою слиянный;
     Горит, как жертвенник пред Ним благоуханный,
     В вечерний, тихий час.

     Всесильного воззвать я с трепетом дерзаю,
     Пустыни Именем бессмертным оглашаю: -
     И Тот, Кто с вечного престола Своего
     К гармонии миров склоняет Сам вниманье,
     И сердца слабое услышит лепетанье,
     Хваля Его.

     О ты, несть Коему начала и кончины,
     Извлёкший стройный мир из хаосной пучины,
     Душа вселенной, Создатель; Бог, Отец!
     Во всѣх сих именах Тебя я обожаю;
     По чувству своему - Тебя я почитаю
     Властителем сердец.

     Читаю в небесах свой жребий знаменитый
     В пространстве сем Твое величие открыто;
     Щедроты - на земле, a слава - в тверди сей!
     Творенье рук Твоих исполнено Тобою;
     Ты в мире всюду зрим - a мир своей чредою

Дмитрий Петрович Глебов (1789-1843) - русский поэт, актуариус и переводчик; статский советник.
В. Марков
ПРОГУЛКА ПО НЕВЕ

     Вчера с Пленирою гуляя,
     Я в легком плавал челноке,
     И красный тихий вечер мая
     Румянил виды вдалеке.
     Челнок катился посредине,
     Делилась пена по зыбям,
     Бежал по зеркальной равнине
     От весел круг по сторонам.
     С волной зефиры чуть шептались.
     Заря, свод неба голубой,
     И шпиль горящий золотой
     В Неве спокойной отражалась.
     Там... отдаленный гул людей;
     А здесь вид крепости угрюмой,
     Где прах покоится Царей. -
     Здесь все молчит объято думой;
     Лишь в башне слышен бой часов
     И стражи мерный звук шагов...
     Нева в гранит свой не плескалась
     И не катилася в струях,
     Оцепенев в своих брегах,
     Казалось, ими любовалась!

     Но я брегов не замечал,
     Невой роскошной не пленялся,
     Струи лениво рассекал -
     Одной Пленирой занимался!
     Как часто любовался я,
     Когда она воды пугалась,
     И грудь высокая ее
     С покровом легким подымалась,
     Когда ее младая кровь
     Румянцем резвым украшала,
     Или украдкою любовь
     Ей в робких взглядах изменяла!
     Я к ней зефира ревновал,
     Когда с косынкой он шептался
     И скрытых прелестей касался!
     Я таял страстью - обмирал -
     Я ревновал к ней всю природу
     И даже зеркальную воду,
     Где милый лик ее дрожал!

БУЛЬВАР

     Майский день лишь разгулялся,
     Солнце разливало жар,
     Я еще не одевался
     И взглянул на булевар.
     Из окна все там прекрасно
     Показалось для меня;
     Нет, отказывать напрасно
     Я не стану для себя.
     Эй! — лакей! другой! чешите! —
     Оставайся кабинет!
     На столе бумаги спите!
     В голове другой предмет!
     Там не кипы дел пустые
     И не просьбы ждут меня,
     А красавицы драгие! —
     Хорошо ль убрался я? —
     Скину шляпу, надеваю —
     С час пред зеркалом верчусь
     То брижетку поправляю,
     То со всех сторон гляжусь.
     То здороваюсь с друзьями,
     То встречаю милых дам,
     И расшаркавшись ногами,
     Кланяюсь — кому ж? — стенам!
     Тьфу! какое униженье
     Предаваться так мечтам!
     Только за дверь — нетерпенье!
     Снова к милым зеркалам! —
     Что ж? взгляну и рассержуся,
     Что я дурен в них лицом.
     Нет, останусь! нет, пущуся,
     Покажуся молодцом!
     Что терять часы напрасно? —
     Шаг, открылся шумный свет.
     Крик форейторов ужасный,
     Стук несущихся карет! —
     Шаг — и на бульвар вступаю,
     Подбоченяся рукой,
     Вкруг платочком развеваю.
     Мнится все пленилось мной! —
     Взоры быстро обращаю
     По обеим сторонам:
     Там и тут, везде встречаю
     Множество мужчин и дам.
     Вот супруга молодая! —
     Грудь открыта! стань прямой!
     Шаль с плеч нежных упадая,
     Развевает под рукой!
     С шумом вкруг ее вертится
     Куча франтов холостых —
     Сзади муженек тащится,
     С боку четверня лихих.
     Вот покрытый орденами,
     Саблю опустив, гремит
     И усы свои перстами
     Завивает и крушит.
     Вот спокойными шагами
     Промотавшийся идет,
     Все считает пустяками
     И мечтою всё зовет!
     Тут же, глазками прищуря,
     Модник всем: bon jour! кричит,
     Иль с красоткой балагуря,
     Гибкой тросточкой шалит.
     Я глядел и восхищался,
     Сам не зная от чего,
     Молодцом себе казался
     И довольно мне того!
     Вот она! она! сказали —
     Я взглянул - гуляет та,
     О которой все кричали:
     Вот на свете красота!
     Молодежь пред ней мелькала.
     Я скорей очки надел —
     Вдруг краса ее пропала! —
     Что же город так шумел?
     Я не знаю — чем пленяться?
     И желта и зелена!
     И коль искренно признаться,
     Так еще дурна она! —
     Я совсем не понимаю,
     Как возможно то хвалить,
     Что - тьфу, пропасть! — сам
     Как об этом и судить!
     Все встречаются дурные!
     Глядь туда, сюда, кругом —
     Вспомнил — ба! - очки чужие
     И зеленые притом! —
     Критиков таких немало
     Есть и будет и бывало!

Вильгельм Тило
ОСТРОВА СЧАСТЛИВЫХ
(Подражание Манзо)

     Острова, где мрачной бури
     Смолк навеки грозный рев,
     Где небесной блеск лазури
     Смешан с сумраком дерев;
     Где и холмы и долины
     Дышат жизнию младой,
     В светлом зеркале пучины
     Феба лик горит златой;

     Мира и любви обитель,
     О прелестный край чудес!
     Где покой, тоски целитель,
     Осушает токи слез;
     Где небесною струёю
     Ясного эфира свод
     С каждой новою зарею
     Нову радость в душу льет.

     Где, скажи, твой край священный?
     Иль бессмертным лишь богам
     Путь известен сокровенный
     К очарованным брегам?
     Или Острова безмолвны,
     Скрылись вы с лица земли,
     Пиндаром открыты, в волны?
     Иль вы в песнях лишь цвели?

     Нет! ты сумрачною бездной
     Не взята, любви страна!
     На тебя еще со звёздной
     Высоты глядит луна.
     Ты ль игра воображенья!
     Тихой радости цветы
     В сей юдоли сокрушенья
     Рассыпаешь смертным ты!

     Обреченный скорбям жизни!
     Сбрось земные цепи в прах,
     И лети в страну отчизны
     На лазоревых крылах!
     Там и юная Психея,
     Удрученная тоской,
     Тщетной страстью пламенея,
     Обрела души покой.

     И Психея грусть познала
     На заре счастливых лет:
     Злобой лютой умерщвляла
     Афродита юный цвет.
     Каждый стон души девицы
     В сердце раны обновлял;
     Каждый луч златой денницы
     Муки новы в грудь вливал.

     Наконец она жестокой
     Покорилася судьбе;
     Горевала в одинокой,
     В тихой, сладостной тоске.
     Раны тяжки заживали;
     Ах! горела лишь одна:
     Друга милого в печали
     Не могла забыть она.

     После тщетного боренья
     Ожили опять пред ней,
     Будто тени сновиденья,
     Прелести минувших дней.
     Ах! Амура ты лишилась!
     Всюду тайный глас звучит,
     И навек отрада скрылась,
     И покой одра бежит.

     Но Психея ободрилась,
     И воспрянула душой;
     К другу сердца устремилась
     Раз еще златой мечтой;
     Все надежды, все желанья
     Бросив перед ним во прах
     Из объятий лобызанья
     Вырывается в слезах.

     И мгновенно безмятежный
     На нее находит сон,
     И в груди Психеи нежной
     Умолкают вздох и стон.
     Благодатное забвенье
     В душу ей отраду льет;
     Легкий призрак сновиденья -
     Ей Элизиум цветёт.

     Пробудилась, и смятенной
     Улыбнулась дня краса;
     Для блаженства возрожденной
     Обновились небеса.
     Уж она от тлена жизни,
     Облеченная в лучах,
     Улетела в сень отчизны,
     На лазоревых крылах.

     О! как ясно пробегает
     Время, страннице младой!
     Будто Зефир пролетает,
     Будто мотылек златой!
     Уж она из мглы ненастья
     К радужным спаслась брегам,
     Уж она на лоне счастья
     Не завидует богам!

     Други! счастлив тот судьбиной
     Кто достигнул Островов,
     Кто не поглощен пучиной
     Близ прелестных берегов!
     Ах, от жизни сей мятежной,
     От стремленья ярых волн,
     Мира к пристани надежной,
     Вы скорей умчите чёлн.

ГАРМОНИЯ МИРОВ

     Слышишь! Повсюду гремит Эолова арфа Вселенной;
     В безднах пучин и небес струны златые звучат.
     Геспер на конях багряных - в одежде сребристой Диана -
     Гелиос в ризе лучей - пышный ведут хоровод.
     Лира, дыханье твое окрыляет бег их священный!
     С пением дивным плывёт Лебедь в эфирных зыбях;
     Горней стезею возницы со треском стремят Колесницы,
     С крыльев широких Орла сладостны звуки текут;
     Ярко сверкают пловцу среди бездны Кастор и Поллукс;
     С грохотом, с пеною льет урна шумящий поток;
     Бурно гремят и рокочут по своду небес Ореады;
     Грозный встаёт Орион, в длани блистающий меч,
     Светлым колебля щитом и грозой протекая по небу,
     Гром и мелодию бурь ночи угрюмой он шлет.
     Тихо и звучно, не в мёртвом безмолвье, с улыбкой небесной
     Скромно течешь ты, Земля, средь хоровода миров!
     Листьям дала ты дыханье и шёпот, голос дубрав,
     Сладостный лепет ручью, сумрачный говор волнам.
     В сени древес филомела тоскует пред томной луною,
     Прогнав, щебеча, поет утра златые лучи,
     Тонами дивной гармонии вдруг поражённое сердце
     В пламенной вздрогнет груди; сильно стеснённой души
     Трепет, смятенье сливаются в звуки, звуки уж в речи.
     Слышишь! согласная речь сладостным пеньем течет.
     Персты же чьи ударяют в Эолову арфу Вселенной?
     Мощну дыханью чьему громкие струны дрожат?
     Боже великий! Тебе хвалебный их трепет играет;
     Дух животворный! Тебе пламенно сердце горит.
     Песнею тихой да будет вся жизнь моя! да сольется
     Нежно и звучно она с гимном священным миров!

ВОДОПАД

     С ревом быстрый поток низвергается в мрачную пропасть;
     Брызги вокруг к небесам радужной пылью летят;
     Мчится волна за волной, обновляется вечно паденье;
     Тысячелетний утес борется с бездною вод,
     Тщетно сопротивляясь стремлению мощной стихии;
     Вечная всюду борьба - вечный Природы закон!
     Гордо, как бурный поток сей, юноша, бодрый душою,
     Руша препоны Судьбы, следом за славой летит!
     После борения юности, дни его катятся тихой
     Светлой струею, как после паденья река.
     1820-1822

Ефим Зайцевский
ОТРЫВОК

     Судьба насмешливо играет
     Дарами жизни молодой
     И человека утешает
     Несбыточных надежд мечтой!
     Но я умерил жар стремленья
     К обманчивым ее дарам.
     Труд тихий, нега наслажденья -
     Вас ни за что я не отдам!
     Пусть в общем мненье клеветою
     Меня поносят и чернят,
     Пусть от меня сует тропою
     Богатство, почести летят!
     Но вы, минуты вдохновенья,
     Мои мечты, моя любовь, -
     Души волнуемой движенья -
     Мой не покиньте тихий кров!
     Не расставайтеся со мною!
     Моей усердною мольбою
     Я так молю благих богов:
     Оставьте сердцу в утешенье
     Немногих дружбой дорожить
     И в их кругу и света мненье,
     И свет лукавый позабыть.
Ефим Петрович Зайцевский (1799-1861) - русский поэт, морской офицер.
Дмитрий Долгоруков
ТИВОЛЬСКИЙ ВОДОПАД
(Посвящено Марии Яковлевне Нарышкиной)

     Объят жемчужной белизной
     Стремится водопад в пучины;
     Гремит с Тибурския вершины,
     Как дальний грохот громовой.
     В нем бездна вод неизмерима,
     Как в бурю пенится, кипит
     И пыль сребристая, чуть зрима,
     Блестящей радугой горит.
     Дымится пена по скалам,
     Объемля сосны вековые
     И бродят холмы дождевые
     По неприступным берегам.
     Брега чудес, очарованья!
     О вид, прискорбный для очей!
     Из-под корней чернеют зданья,
     Останки древних алтарей.

     Стенает побежден утес
     И обессилен вглубь валится;
     Уже под ним волна клубится,
     Паденью внемлет дальний лес.
     Едва прислушался пугливый
     Стремленью вод младой олень,
     Как вспрянул чуткий, торопливый
     И в тихую умчался сень.
     Но кто с бессмертною главой,
     Кто там на камене высоком,
     Сидит в мечтании глубоком
     Над ниспадающей рекой?
     В огне горят власы седые
     И пламень Гения в очах;
     Рокочут струны золотые
     В его божественных перстах.
     О сколь душе отраден ты,
     Великолепный вид Природы!
     Гремит ли гром, шумят ли воды,
     Во всем ты множишь красоты.
     Под дивною Творца рукою
     То нивы гибнут, то цветут.
     И где был пламень под стопою,
     Там воды ясные бегут.
     Я поучал мой бурный век,
     И юноши и старца леты;

     Царям я подавал советы
     И истину с улыбкой рек.
     Смотри (гласил Певец бряцая)
     Здесь тени славные живут
     И быстро воды ниспадая,
     Мое бессмертие рекут.
     Я с тайным ужасом вперил
     Мой взор на высоты кремнисты
     И светлый водопад, огнистый
     Державина изобразил.
     Над ним с широкими крылами,
     Со взором огненным, орел
     Парил над снежными буграми
     И в яры пропасти смотрел.
     Шуми, гласи, Тибурский ток!
     Здесь Меценатовы руины!
     В отчизне век Екатерины
     Певца творить завидный рок.
     Горят огнем златой денницы
     Века Художеств и Наук
     И добродетельной цевницы
     Не исчезает в мире звук!
     Рим. 1823, июль

КАМИН

     Люблю в ненастье у камина
     Задумчиво, друзья, сидеть;
     Люблю, когда в душе кручина,
     На беглый огонёк смотреть.
     И с Тибра берегов кичливых,
     На крыльях дум нетерпеливых,
     Лететь на родину порой,
     Меж тем, как искры умирая,
     В дыму прозрачном исчезая,
     Шлют веждам сон - душе покой.

     Тогда, на время поселенец
     Я между небом и землёй,
     Как в люльке тихий спит младенец
     Вкушаю сладостный покой.
     Легко по воздуху носимый,
     В какой-то край необозримый,
     Все вдаль лечу, камин потух,
     Минута! и камин пылает,
     Блестит и снова умирает,
     И снова взволновался дух.

     Уже над Римскими холмами
     Не видно золотых лучей,
     Стоят, как призраки, рядами
     Остатки храмов, Колизей.
     Небес недвижимы законы:
     Исчезли сильных Легионы
     В тумане тысячи веков;
     Цари, Герои восставали
     И до небес возвысясь - пали!
     Здесь их развалины гробов!

     Повсюду тишина немая:
     Там Тибр и ропщет и бежит,
     И слава Римлян восседая
     На бреге пасмурно молчит.
     Я слышу - отдаленны тени
     Бегут толпою в мрачны сени
     Их тихий внемлю разговор:
     Все здесь проходит, исчезает;
     За Царством Царство погибает
     Судьбы то тайный приговор!

     Что ж слава, что венец в сем мире,
     Коль с ними гибнет человек?
     Где польза в том, что Бард на лире
     Прославит людям славный век?
     С начала мира жребий роздан:
     В нем человек для смерти создан.
     Ее не замедлим приход:
     Царя настигнет на престоле,
     Раба освободит в неволе,
     Встревожит резвый хоровод.

     О, счастлив тот, кому судьбою
     Дана подруга в жизни сей!
     Кто с ней бредет рука с рукою,
     Тому вся жизнь - нить ясных дней!
     Но жаль того, кто с ней в разлуке,
     Кто, бредя у камина в скуке,
     Ждет вести трепетной душой;
     Кого ничто не развлекает,
     И все кому напоминает
     Что он не в хижине родной!

     Блажен... Но с словом сим пылая
     Камин мой угол осветил:
     Блеснула рамка золотая -
     Родитель! в ней твой образ был!
     Я с ним Поэта вспоминаю;
     Встаю, камин мой заливаю;
     Встревожен, мыслю наконец
     Небес неравны награжденья:
     Тебе - досуга наслажденья;
     Ему - бессмертье и венец!
     Рим в ноябре 1823 г.
Князь Дмитрий Иванович Долгорукий (Долгоруков) (1797-1867) - русский дипломат, тайный советник (1854), сенатор из рода Долгоруковых. Сын известного поэта князя Ивана Михайловича Долгорукова.
Каролина Рудольфи
ОБЛАКА

     Волнистое тумана покрывало
     Одело светлый солнца лик;
     Как все вокруг печально, мрачно стало!
     Как томный василек поник!

      Вдруг солнце вновь, с пленительной улыбкой,
      Явилось из-за темных туч -
      И ожил вновь цветок на ветке гибкой,
      Благословляя солнца луч.

     Красой своей любуется светило,
     Глядясь в серебряный поток;
     Но облако опять его покрыло -
     И полевой увял цветок.

     О милый друг! И в счастье жизни нашей
     Найдем подобие цветка
     То радость мы вкушаем полной чашей,
     То скорби нас гнетет рука.

     Рассей, молю, безумное желанье
     Во мне, Хранитель-Ангел мой;
     Желание, чтоб счастьем обладанье
     Не расставалася со мной!

     И радостно цветы встречать я стану
     В печальном жизненном пути,
     И радостно взывать не перестану:
     Творец им повелел расти!

     Обильною, отеческой рукою,
     Повсюду, всем Он блага льет:
     Идет ли кто добра стезей святою,
     Того к блаженству Он ведет!

     Почто ж нам бед безвременно страшиться,
     Коль радость наши дни златит?
     Мы счастием успеем насладиться,
     Пока оно не улетит!

     Умчится ли оно; - мы без роптанья,
     Мы с твердостью должны страдать -
     И глас тогда отрадный упованья
     Нам счастье возвратит опять.
     пер. с нем. Массальский
     11 июня 1824 г.
Каролина Рудольфи (1753-1811) - немецкий поэт и просветитель. Стала известна благодаря композитору Иоганну Фридриху Рейхардту, который написал несколько произведений, положив в их основу стихи Рудольфи. Ее "Ода к Богу" на музыку Тоблера остается неофициальным национальным гимном швейцарского кантона Аппенцелль-Аусерроден.
Неизвестный поэт
ТОПОЛЬ И ВИНОГРАД

     Тополь стройный величавый
     Над долиною стоял,
     Виноград лозой кудрявой
     Ствол и ветви обвивал.
     И от бурь, ненастья, зноя,
     В нем защиту он имел.
     Тополь новою красою
     От него еще блестел.

     Но судьбою сокровенной
     Положен всему предел:
     Высох тополь возвышенный,
     Лист увядший облетел.
     Ветер сучья прочь ломает:
     Что же с гибкою лозой?
     Столь же тесно обвивает
     Ствол бесплодный и сухой,
     Вот эмблема дружбы милой
     Связь ей преданных сердец
     Не расторгнется могилой:
     Смерть для дружбы - не конец!

Франсуа Коппе
ПОЧТИ ЧТО БАСНЯ

     Малиновку любил, сударыня, вьюнок.
     Простите, если в том вы не найдете склада,
     Что в птичку был влюблён голубенький цветок!
     Лесной вьюнок в глуши запущенного сада,
     Близ влаги ручейка, по трещинам в стене
     Среди сухой листвы уныло пробирался
     К ветвям зеленым лип, где звонко в вышине
     Веселый голосок певуньи раздавался.
     Неужели для себя цвести - его удел!
     О, если бы он мог, о, если б он сумел
     Склониться к дереву, обнять его морщины
     И виться, виться вверх, в густую тень вершины,
     До самого гнезда, гирляндой голубой!
     В невинности своей он верил в единенье
     Свободного певца с цветущей красотой.
     Как трогательно мне такое увлеченье!
     Вы знаете, что ждёт безумье под конец
     Влюблённых; но за вас им не страшны и муки!
     Как за Дианою стремясь, Актей-ловец
     Внимал ее рожку и шёл вперёд на звуки,
     Так, колокольчиков навешивая ряд,
     Вздымался вверх цветок на звонкий голос птицы;
     Малиновки достичь, внимание певицы
     Привлечь своей красой о, как бы он был рад!
     Прекрасные мечты, - несбыточные грезы!
     По капле из земли течет сок жизни в лозы.
     Все медленнее рос, запас теряя сил,
     И с каждым днем вьюнок слабее становился.
     Не с муравьями ль он внизу, в траве родился,
     А к белкам в вышину свой стебель возносил,
     Где ветер так суров и солнце скрыто тенью!
     Но все влюбленные способны ли беду
     Заметить вовремя? Все далее к гнезду
     Тянулся ввысь вьюнок, навстречу песнопений.
     Когда он, наконец, почти у цели был, -
     Тень свежая ветвей его могилой стала.
     В день смерти он цветок последний распустил,
     Малиновка его, однако, не видала...

     - Как, вы вздыхаете? У ваших глаз платок,
     Сударыня... Влюблён в малиновку вьюнок.
     Пер. с фр. Н. Б. Хвостов

Неизвестный поэт
ЗАВЕЩАНИЕ

     Други! Повесьте, по смерти моей,
     Скромную лиру с розовой лентой
     Там на кладбище, где блекнут венки
     Девы, почившей сном непробудным.
     Видишь, - путнику скажет тогда страж погоста, -
     Видишь лиру, висящую с розовой лентой,
     Алые банты робко спустивши
     На задремавшие тихие струны?

     В час румяный вечерней зарницы
     Вдруг проснувшись, зашепчут унылые струны;
     Дети, беспечно резвясь на кладбище
     Видят, как тихо венки шевелятся.
     Пер. с нем. Яков Драгоманов
Яков Якимович Драгоманов (1801—1840) — декабрист (Общество объединенных славян, вступил весной 1825 года), прапорщик Полтавского пехотного полка. 

Павел Сиянов
СУМЕРКИ
(Из Мильвуа)

     Хлоя милая! уж день
     Светлый образ свой скрывает,
     И прохладный вечер тень
     По долинам расстилает.
     Уж пора оставить нам
     Место тайного свиданья,
     Где любви очарованья
     Крылья придали часам!

     Улыбнись, Амур, украдкой,
     Если Хлоя, ангел мой,
     О минувшем с мыслью сладкой
     Из леска пойдешь домой!
     Улыбнись, Божок нескромный!
     Коль увидишь пламень томный
     В голубых ее глазах,
     И листочек в волосах!

В АЛЬБОМ

     Тринадцать лет уже промчались,
     Как пылкой юности моей
     Мечты златые миновались;
     Но память прежних милых дней
     Живет со мною неизменно!
     И нежно ею дорожа,
     Люблю о том мечтать вседневно
     На сердце руку положа,
     Как в первый раз оно любило
     Назад тому тринадцать лет:
     Так любит воин старый, хилый,
     Оставя поприще побед,
     На карте чуждого владенья,
     Припомня месяц и число,
     Отыскивать места сраженья,
     Где был он ранен тяжело.

ВОСПОМИНАНИЕ

     Там, где богатыми коврами
     Устлал Украину Творец,
     Где лобызается струями
     С Лебяжьим озером Донец,
     Там дом, садами окруженный,
     На берегу стоит ручья,
     И в доме том уединенно
     Живет друзей моих семья.

     Туда, былое вспоминая,
     Стремлюсь я сердцем и душой:
     Семь лет там целых мать чужая
     Была мне матерью родной!
     Там, удаленный от отчизны,
     Обрел отечество я вновь;
     Там в ясный полдень жизни
     Созрели дружба и любовь!

     Под небом сей страны приветной
     Вкусил я сладость бытия:
     Текли дни жизни неприметно,
     Как волны звонкого ручья:
     Не зная опытом мучений,
     Душа надежд была полна;
     Я из фиала наслаждений
     Пил настоящее до дна!

     Но прочных благ нет под луною!
     Уж годы в вечность утекли,
     Как, разлучен друзей с семьею,
     Я сиротею на земли!
     С тех пор, утратил веру в счастье:
     Оно обманчиво как сон,
     Как друга ложного участье,
     Как тишина коварных волн!

     С тех пор, нет в мире мне отрады:
     Свинцом лежит в душе печаль,
     И слез исполненные взгляды
     Всегда тоскливо смотрят вдаль.
     Туда, где пышными коврами
     Устлал Украину творец,
     Где лобызается струями
     С Лебяжьим озером Донец.

К ЛИРЕ

     Прости моя златая лира,
     Товарищ неразлучный мой!
     И радость и утехи мира
     Умчались от меня стрелой!
     Во цвете лет ослабли силы,
     Восторг души моей угас;

     Трепещет голос мой унылый, —
     И я пою в последний раз:
     Зачем, зачем в уединенье
     За мною следует любовь?
     Уж близок час мой разрушенья,
     Уж леденеет в сердце кровь!
     Покинь страдальца: гроб безмолвный,
     Приют земной, пред ним раскрыт!
     Ах! скоро, скоро взоры томны
     Ему смерть ранняя смежит!
     Всего, что жизнью сердца было,
     Его лишил судьбы удар!
     Кто разлучен навеки с милой,
     Тому могила — Неба дар!
     С франц. П. Г. Сиянов
Павел Гаврилович Сиянов - ротмистр, старший адъютант 2-й Уланской поселенной дивизии Борисоглебского уланского полка; Старший адъютант Главного штаба его Величества по военному поселению, приятель Л. С. Пушкина.

Федор Менцов
ДЕНЬ РАЗЛУКИ

     Когда в час скорбный расставанья,
     Сказав последнее прости,
     Прижалась ты к моей груди,
     И мы слились в одно лобзанье, —
     И, не сводя с меня своих
     Очей безумных и немых,
     Меня ты страстно обнимала —
     И в исступленье умоляла —
     Пробыть с тобой еще хоть миг —
     Без слез, без горького роптанья,
     Стоял я мертвого бледней,
     И все мученья и страданья
     В груди теснилися моей!
     Смотря в безумном исступленье
     На деву сердца моего,
     Я был в немом самозабвенье,
     Не знал, не помнил ничего!
     Не помнил я, как я расстался
     И как вскочил я на коня,
      Лишь помню: крик за мной раздался,
     Но был уже далеко я!

     Змеею горести терзаем,
     Я долго на тебя смотрел,
     И долго, ветром развеваем,
     Платок в руке твоей белел;
     Когда ж за ближнею горою
     Ты вовсе скрылась от мена —
     Слепым отчаяньем, тоскою
     Душа наполнилась моя.
     Рыдал я, плакал малодушно,
     К тебе стремил свой грустный взор;
     Меж тем, ретивый и послушный,
     Мой конь летел во весь опор,
     И скоро, пущенный на воле,
     Меня он вынес в чисто поле;
     Потом, уже лишенный сил,
     Свой быстрый бег остановил.

     Уже легли ночные тени
     Над полусонною землёй —
     И землю —ночи мирный гений
     Одел, как ризой, тишиной.
     То было осени порою:
     Оделись мглой вершины гор —
     И дикой, мрачною красою
     Природа обольщала взор;
     Давно умолкнул звук свирели,
     Умолк и пахаря напев
     Поля и нивы пожелтели —
     И листья падали с дерев;
     И надо мной, в края чужие,
     В чужие, дальние края
     Летела журавлей семья; —
     Я слышал крики их глухие,
     Их крыльев шелест слышал я!

     И чувство новое, иное
     Владело смутною душой, —
     Мое отчаянье слепое
     Сменилось тихою тоской.
     Как тени милые, мелькали
     Передо мной былые дни,
     И часто слезы орошали
     Ланиты бледные мои!
     И легче мне, отрадней стало,
     Но всё грустил я в тишине,
     И что-то душу волновало,
     И что-то грудь теснило мне...
     Меж тем, тоскою неизвестной,
     Подобно всаднику, смущен, —
     Понурив голову, мой конь
     Печально брел тропинкой тесной.

    Август 1836
Наверх