О день погибельный! Увы, явлений сих
Весь ужас выразит, чья кисть? во взорах чьих
Достанет слёз сие несчастие оплакать?
Энеида. Книга II
О страх! о лютый день погибели и стона!
Вулкан прервал свой сон среди земного лона.
Светила мрачными парами облеклись;
Иссякли родники; утесы затряслись.
Основы городов шатнулись; волны в споре;
И, вздрогнув, острова назад бегут на море;
Труды столетние поправ, громады гор
Выходят из земли и устрашают взор.
И с треском падает Везувия вершина;
Раскатами громов откликнулась пучина;
Вокруг горы венец из молний огневой;
В пространствах воздуха подземной бури вой;
Густою тучею и пепел и дым несутся,
И пламени снопы в эфир из бездны вьются!
Но, восторжествовав над сей внезапной мглой,
Светило новое восходит над землёй.
Огонь его в волнах и небе отразился.
Сим дивным солнцем мир надолго ль озарился?
Вулкана берега краснеют; начала
Уж лава пениться поверх его жерла,
Крутится в ярости стремительным потоком,
И огненным грозит подсолнечной потопом;
То ползает вкруг скал, как змий в волнах своих
Уносит дерева, едва коснется их;
То поспешает вдруг, с ветрами в беге споря,
Кровавым ринуться каскадом в недра моря.
Не выдержав ее напора, понт седой
Отпрянул далеко, издав протяжный вой.
Она грядет к нему, в огромный вал склубившись,
Что б волны победить, сама в них обратившись.
Исторгся бурный ветр на глас подземных сил,
И пепел ко вратам Помпеи устремил,
И камни, кажется, извергнутые адом,
На город падают стремглав палящим градом.
Все страшных мест бегут с отчаяньем немым,
Спасая, что боязнь укажет прежде им.
Здесь мать для сына дочь на жертву оставляет;
Иной, не смев избрать, с семейством умирает;
Скупой кончается на золото склонясь,
Клянет, сокровища его открывший час;
Здесь, телом немощный, но исполин душою,
Преемник Фидия хотел увлечь с собою
Произведение, оконченное им;
Но пал подавленный под бременем своим.
А там отпущенник того витии Рима,
Которым обличен и свержен Катилина,
Прозрев грядущий блеск Писателя сего,
Старается спасти творения его:
Со свитками бежит из портика, в котором
Сей дивный муж сердца воспламенял восторгом,
И думает ему признательность воздать,
Потомству сохраня ума его печать*.
*Среди погибших от извержения был Плиний Старший - древнеримский писатель-эрудит. Наиболее известен как автор «Естественной истории» - крупнейшего энциклопедического сочинения античности.Средь криков, посреди стенанья кони ржали,
На коих возложить трофеи поспешали.
Актеры в улицах толпились, у иных
Еще под масками таился ужас их.
Спасала женщина ничтожные уборы;
Старик Пенатов нёс, его дрожали взоры
Богатый юноша, чертог оставя свой,
В одежде скорби шел медлительной стопой,
И урну прижимал у сердца: прах любезный,
Прах матери своей он скрыл в приют сей тесный.
Меж тем, как сирота не видел никого,
О ком бы вспомнила ему душа его,
И помогал спасать семейство незнакомки.
Сколь многих погребли домов и гор обломки,
Засыпал из жерла клубившийся песок!
Одни терзались и проклинали рок,
Смотря, как скалы их жилища разрушали;
Другие, коих вихрь и пламень настигали,
Избегнуть силились грозы; но пали вмиг,
И се, могильный холм накрыл уж трупы их.
Но жрица Фебова, Теора, покрывало
И лиру, в общем сем волнении, спасала*.
Обетам верная, сомнения полна,
Оставить жертвенник страшилася она;
Вдруг крик сестёр ее под своды проникает:
Они зовут ее, призыв сей побеждает
Недоумение, благочестивый страх.
Она бежит, уже за ней далеко праг.
Внезапно возвратясь стремительно с дороги,
Она помчалася опять в места тревоги, -
Назад вбежала в Храм. Но чей раздался глас?
Чей перст святилище отверз в столь грозный час?
Кто сей неведомый, представший в храме Солнца?
Вдруг молнии, лучи, блеснув на незнакомца
Явили Павла; ах! лишь за день до того,
Теора лаврами украсила его,
И лиры сладкую гармонию настроя,
Всех прежде юного прославила Героя.
*Храм Аполлона (Феба) в Помпеях, разрушен после землетрясения 62-го года и пострадал от последствий извержения 79-го года. В результате археологических раскопок Помпей Храм был найден.Беги, она ему гласит, оставь сей кров;
Присутствием своим не раздражай богов.
Все против нас, во знаменье их гнева,
Блистает молния, исходит огнь Эрева.
Тебя покинуть мне в опасности такой!
Нет, Боги нам покров; спеши вослед за мной;
Моей останься жить; не отвергай блаженства;
Всеобщий бич с тебя слагает клятвы девства.
О, дерзкий! на кого в безумье восстаёшь!
Нет, позабудь меня, и ты меня спасешь.
Жестокий Аполлон любовь нам открывает,
Но избранным своим к ней доступ воспрещает.
Для вдохновенной им нет тайн; но славы сей
Цена изгнанье и нить печальных дней.
Несчастен, кто постиг науку прорицанья:
Гадателя душа лишилась упованья;
Любовью, знанием терзается она;
Ей вдохновение не дар, а казнь одна.
Беги, пока еще не грянул гром над нами,
Нет бога-гения ревнивей меж богами!
Я повинуюсь! храни его закон;
Пускай единого меня погубит он.
Пусть к алтарям его Теора возвратится.
Но, сестры ждут тебя и мать твоя томится.
Спеши! Когда б не ты к ним преградил мне след,
Я с ними б свиделась, - Теоры был ответ.
Невинно я терплю упреки, оскорбленье?
Увы! мои слова небесное внушенье!
Но, Фебу верная, страшишься ты почто?
Беги! Нет, я должна остаться здесь, ничто
Не защитит меня. Уже я в бездну пала;
Бог в сердце у меня прочёл… люблю я Павла!
Что слышу! любишь ты меня! Как счастлив я!
Сей страшный день душа приветствует моя!
Меня ты любишь! Мне ль забвения страшиться?
Пусть мужество моё навеки посрамится,
Пускай с Германцами изыдет в брань другой,
Мне слаще умереть в безвестности с тобой;
И, славной памяти не дорожа гордыней,
Жив для тебя, и тебе я жертвую кончиной!
При сих словах, презрев торжественный закон,
Ступени алтаря прейти дерзает он;
Богопротивною любовью упоенный,
И там он силою какой-то увлеченный,
Влюбленный юноша всё в мире позабыл,
Пред жрицею младой колени преклонил,
И молит, чтоб его оставила в сем месте,
Для счастья хотя погибнуть с нею вместе!
Но побеждает страх, любви бессилен глас.
От Павла отклонить небесный гром стремясь,
Спасайся, удались, ему вещает дева,
Мне умереть одной повелено от неба:
Откроют некогда сии места, и стыд,
И подозренье нас тогда обременит.
Беги, я счастия того не заслужила,
Что б погребла меня с тобой одна могила!
И Павел горестью Теоры побеждён,
С растерзанной душой от неё уходит он.
Предвестье страшное! Вдруг идол Аполлона
Упал, поверженный ударом сильным грома.
Едва раздался шум падения кругом,
Как огненным кумир был поглощен песком.
Уже спускался дым густыми облаками,
Храм Солнца душными наполнился парами.
Во мраке Павел взор к Теоре обратил
И взгляда у нее последнего молил;
Она вотще узреть любезного хотела.
Источник слезный в их очах засох от пепла,
Сперлось дыханье; огонь им грудь сжигал;
Уста их каждый звук, казалось, расторгал.
Но страстной их любви не подавляет мука;
Они еще зовут, хотя не зрят друг друга,
И Павел силится найти к Теоре след,
Хотя в его очах уж начал гаснуть свет.
Спеши, он говорил, сойти ко мне, Теора;
Я здесь; уже помост под пеплом скрыт; нескоро
Ступени алтаря покрыты будут им.
Как долго мучиться тебе томленьем сим!
Прости. Горящий прах стеснил мое дыханье,
И ты последняя отыдешь! о терзанье!
Спокойся. Смертный хлад меня уже объял,
Промолвила она. Но он не отвечал.
Теора страшное молчанье разгадала.
Ах! смерть ее так долго забывала.
Еще не раз ее раздался стон глухой.
Нескоро вскрылся гроб под жрицею младой;
Уж пепл в ее очах, в груди кончины муки,
А все еще она с мольбой возносит руки.
Но наконец, пробил определённый час:
Земля сравнялась, томленья замер глас.
Когда чрез несколько веков, как бы для чуда
Помпея древняя воскресла из подспуда,
В числе богатств ее, открыт изящный храм;
Идут во внутренность его, и что же? там
На праге меч лежал, и золотая лира
Повешена была на алтаре кумира.
ВАЛЛАИДА
Баллада из Ю. Кернера
(Посвящается А. Воейкову)Смотрите, - где ветхие стены стоят
Блистая вечерней зарёю,
Там замок был некогда; ныне лежат
Развалины длинной грядою;
В них стонет борей;
Во мраке ночей,
Оставив могильные сени
Скитаются тени.
В сем замке могучий жил некогда Граф:
Всегда он, средь ратного сонма
Грозою летал, убегая забав,
И строг, недоступен был дома.
Но дочь у него............
Нет слов для всего,
Чем взор Валлаида прельщала,
Сердца увлекала.
Приятным ей круг лишь семейственный был,
А свет как бы краем чужбины;
Но Рыцарь Рудольф её пылко любил,
Отдался ей в плен до кончины.
На статном коне,
К желанной стране,
В приют Валлаиды смиренный
Стремился влюбленный.
И солнце мерцало еще из-за гор,
Уж он близ условного места -
Не лист ли колышется? нет, через двор
Прокралась в ворота невеста:
Друг друга зовут,
Друг к другу бегут,
И, с милою сердцу увидясь,
Блаженствует рыцарь.
Не видели в неге ни он, ни она,
Как счастья часы пролетели;
Ложилися тени, кругом пелена,
И света лучи догорели.
Минуты летят,
И дева назад
Идет, со слезою кручины,
В свой терем пустынный.
Вот лето прошло, всё страстнее горит
Чета, изнывая в неволе,
И, к Графу пришедши, Рудольф говорит: -
Таиться не в силах я боле,
Есть дочь у тебя
Её за себя
Прошу я; склонись на моленье,
Дай благословенье!
Нахмурился Граф и надменно сказал: -
Ты хочешь владеть Валлаидой?
Рудольф, о несбыточном ты возмечтал!
Жених ей Барон именитой.
Хоть дева грустна,
Но завтра она женою его назовётся,
Пусть плачет и рвётся.
Сраженный Рудольф удалился и стал
Искать он рассеянья в горе;
В лесах, по горам и пустыням блуждал
И слёз не имел он во взоре;
Средь горестных дум
Был дик и угрюм;
От муки в несчастном остыла
Душа, как могила.
Но чем-то оживился он вдруг,
Унылое сердце взыграло,
Предчувствием светлым наполнился дух,
Что счастье еще не пропало.
О, дева-краса!
Тебя небеса
Похитят из тяжкой неволи,
Для радостной доли.
И солнце мерцало еще из-за гор,
Уж он близ условного места.
Не лист ли колышется? нет, через двор
Прокралась в ворота невеста:
Друг друга зовут,
Друг к другу бегут,
И, с милою сердцу, увидясь,
Блаженствует рыцарь.
И молвил Рудольф ей: -
В полуночный час,
Когда успокоятся в замке,
Не будет на страже предательский глаз,
К тебе я приеду во мраке,
И ты за меня
Вспрыгнешь на коня;
Помчусь я с добычей богатой
Стрелою пернатой! -
В объятья к нему упадает она;
Их вырваться души стремятся;
Вдруг дева сказала, как вспрянув от сна:
Как мне чрез ворота прокрасться?
Расставлены там,
По всем сторонам,
Надёжные стражи; их очи
Не дремлют средь ночи.
Но нет, еще средство осталось одно,
Когда я надеюсь неложно.
Для женского духа высоко оно;
Но что для любви невозможно?
Кто вверился ей,
Из бездн, из цепей,
Спасется невидимой силой!
Послушай же, милый!
Наш предок здесь некогда жил Вундебольд,
И дочь он имел; украшали
Все прелести деву, как налитый плод;
Её Валлаидой же звали;
И с девою той
Любовью святой
Был юноша связан безвестный,
Младой и прелестный.
Она ему верной хотела пребыть,
В веселье и горе с ним рядом;
Жестокий отец запрещал ей любить,
А свет ей без друга был адом,
И бедная дочь,
Хоть тяжко, в полночь
Решилась, не медля ни мига,
Бежать из-под ига.
Но Графу предатель промолвил о том
Надежда несчастной увяла:
Любезный ее на распутье пустом,
Погиб под ударом кинжала.
Ждёт друга она,
Внезапно бледна,
Отцом пораженная жертва
Поверглася мертва.
Теперь нет покоя и в гробе для ней;
Где друга она ожидала,
Туда и из самых могильных дверей
Невеста ходить не престала;
Скитается там
По целым ночам,
Всё смотрит сей призрак унылый
Не явится ль милый!
И кровью обрызганный, белый покров
На ней развевается ветром;
Она никому не вредит, не суров,
Но полон взор девы приветом.
Стезя ее та ж,
Безмолвствует страж,
Когда пропускает невесту
К желанному месту.
Живой Валлаидой владела любовь,
Любовь и в могиле с ней та же;
Она мне отдаст на сего дня покров,
И я прокрадуся меж стражей.
Свободен мой путь!
К Рудольфу на грудь
Я ринусь главой раскаленной,
С душей упоенной!
Приди к воротам. Лишь двенадцать пробьёт,
К тебе поспешит Валлаида,
Кровавая риза пред очи блеснёт,
Им будет невеста покрыта.
Объятье твое
Согреет ее.
Нас конь понесет; из темницы
Взовьёмся, как птицы. -
О счастье! - В ответ ей жених молодой,
Печали, сомненья забудем!
Лишь только б от замка мне скрыться с тобой,
И век неразлучны мы будим.
Дождусь ли я дня,
Чтобы для меня
Приспела союза минута!
Я еду. До утра! -
И долго лобзанье горит на устах;
Но время! он в дол поспешает,
Прощанье последнее дева в слезах
Рудольфу с горы посылает;
О радость моя!
Ты мой, я твоя;
На небе и в аде - повсюду
С Рудольфом я буду! -
Вот смеркнул эфирный лазоревый свод,
Коня уже Рыцарь седлает;
Лишь изредка искра на небе мелькнет,
А землю туман облекает.
И, ветра быстрей;
За милой своей
У замка Рудольф очутился,
К дверям притаился.
На башне пробило двенадцать часов,
И тихо идет Валлаида;
Её окровавленный обнял покров,
Как страшная смерти хламида;
И Рыцарь уж с ней, -
И, ветра быстрей,
Их конь на широкое поле
Помчался на воле.
И долго он едет, - ни слова от ней
На ласки, объятье друга:
О, дева, ты легче эфирных зыбей!
Ты образ бесплотного духа! -
- Воздушней паров
Мой тонкий покров;
Легка вся одежда вкруг стана,
И благоуханна. -
Вдруг Рыцаря нежно объемлет она,
И хладом Рудольфа облило:
Любезная, как твоя грудь холодна!
Иль страстное пламя остыло? -
- В объятьях твоих
Согреюсь я вмиг
Но одр мой пустынный был хладен,
Мой сон безотраден. -
Всё дальше чрез горы и долы их путь,
Мелькают унылые звезды;
Как вся холодна ты, и руки и грудь!
Горит ли хоть сердце невесты? -
- О радость моя,
Ты мой, я твоя!
На небе и в аде - повсюду
С Рудольфом я буду!
Все мчатся они, как из лука стрела,
Часы пролетают ночные; -
Теперь я свободна, покой обрела,
Вдвоём я с супругом впервые.
О радость моя,
Ты мой, я твоя!
На небе и в аде - повсюду
С Рудольфом я буду.
Но вот занимается первый рассвет,
И путники мчатся скорее;
Всё тише невеста, как бы ее нет,
И час от часу холоднее.
Вот день засветлел,
И петел пропел.
Приехали, тянет подруга
На землю супруга.
Как холодом утренний ветер пахнул,
Борясь с непогодой ночною!
Уж петел пропел, уж и день проглянул,
Последуй на ложе за мною,
Надежда моя!
Ты мой, я твоя,
На небе и в аде - повсюду
С Рудольфом я буду! -
И чувствует он, ледяные уста
Ланиты его лобызают;
Он видит окрестность уныла, пуста,
И гробы его окружают,
И падает в прах; темнеет в очах:
Могила гостей сочетала,
Им кельею стала.
