(Перевод с французского Казина)
Попытка декабристов произвести государственный переворот не удалась; заговор был открыт и мятеж подавлен с замечательной энергией. Эта-то энергия и решимость, какие новое правительство выказало в критическую для него минуту, давали обществу надежду, что правительство также прямо и смело, приступит к искоренению общественных зол.
Очень понятно, поэтому, что восшествие на престол императора Николая было приветствовано, за весьма немногими исключениями, всеми желавшими преобразований в управлении страной; все с нетерпением ждали коронации молодого императора, все желали этого акта, который, по мнению общества, должен был положить и конец всем смутам, и начало новой жизни русского народа.
Необходимость реформ была, по-видимому, ясно сознаваема и самим правительством, которое, конечно, очень хорошо понимало, что оставление порядка вещей в прежнем положении, порождая массу недовольных, неизбежно вызовет, в более или менее близком будущем, новый взрыв. Реформы были, действительно, обещаны и затем объявлены; но произведенное ими впечатление - как это бывает почти всегда - было не совсем удовлетворительно.
Так называемые благонамеренные ждали больше наград и милостей, чем действительных преобразований в администрации; что же касается недовольных, то эти, уже из одного принципа, находили все дурным и считали своей обязанностью осуждать все принимаемые правительством меры.
Задуманные правительством реформы не могли, следовательно, удовлетворить вполне ни ту, ни другую сторону, и хотя снаружи все казалось спокойным, - так как недавний мятеж был еще очень свеж на памяти у всех, но, тем не менее, - недовольных было много и, при известных условиях, партия их могла значительно усилиться.
Возникновение и довольно продолжительное существование тайного политического союза, о котором правительство долго имело лишь смутные подозрения, ясно показало в каком отчуждении от общества стояли правительственные сферы. Покончив с мятежом, правительство увидело перед собой важную задачу: устранить, на будущее время, всякую возможность подобного. Но для этого необходимо было перестать игнорировать настроение общественного мнения; надо было знать, что затевается в обществе, что в нем говорятся, о чем, даже, оно думает.
Обсуждение в печати вопросов первостепенной важности, непосредственно касавшиеся народа и его насущных интересов, - было немыслимо. Признавалось аксиомой, что народу нет никакого дела до тех мер, какие правительство заблагорассудит принять относительно устройства его жизни и быта; что, только правительство в состоянии сообразить, что именно нужно и полезно для управляемых.
Опыт доказал, что существовавшие до того времени в распоряжении правительства средства контроля над общественным мнением, были далеко неудовлетворительны: многое проглядывалось, на многое смотрелось сквозь пальцы, - иначе трудно объяснить возможность образования политического заговора рядом с Зимним дворцом и принадлежность к этому заговору некоторых лиц из самых лучших кругов тогдашнего общества.
К тому же, сами приемы этого контроля были довольно грубоваты и вовсе не соответствовали такому деликатному и тонкому делу, как проникновение в сердца и тайные людские помыслы. Вследствие этого возникла мысль учреждения "тайного надзора", хотя и преследовавшего, в сущности, те же самые цели, как и блаженной памяти канцелярии тайных розыскных дел, но обставленного несравненно мягче и порученного людям более или мене образованным и вылощенным.
Директором канцелярии III-го отделения собственной Его Величества канцелярии назначен был человек, несомненно, умный, разносторонне образованный и светский. Обширное знакомство и связи в высшем обществе Петербурга давали ему возможность видеть и знать, что делалось и говорилось в среде тогдашней аристократии, в литературных и прочих кружках населения столицы. В помощь ему, для наблюдения за настроением других классов населения столицы, завербованы были разные агенты, как состоявшие на службе "надзора", так и действовавшие con amore (с любовью (исп.)), как они уверяли, под влиянием чистой идеи бескорыстного служения интересам родины.
В числе таких агентов попадались иногда и люди большего света; были литераторы и весьма плодовитые, бывали дамы и девицы, вращавшиеся в высших слоях общества и, по всей вероятности, служившие "надзору" из побуждений не менее благородных.
Предлагаемые письма-донесения принадлежат перу директора канцелярии III отделения собственной Его Величества канцелярия, Максима Яковлевича фон Фока; написаны они к шефу корпуса жандармов графу А. X. Бенкендорфу (Александр Христофорович), и касаются настроения петербургского общества в момент коронации императора Николая I и времени, непосредственно за нею следовавшего.
Характер этих писем, написанных на франц. языке, часто интимный; тон их носит на себе тот отпечаток почтительной дружбы, какая может существовать между высокопоставленным начальником и талантливым подчинённым, обладающими всеми внешними признаками порядочности.
Хотя переписка эта обнимает весьма непродолжительный период времени, всего два месяца с небольшим, она очень рельефно рисует состояние Петербургского общества той эпохи. Общество это резко разделялось на две парни - благонамеренных и недовольных. Обе партии с нетерпением ждали преобразований, обещанных новым правительством.
Большинство благонамеренных, чаявшее от нового царствования великих и богатых милостей, готово было идти на какой угодно компромисс. Оно верило, что преобразования могут совершаться не спеша, без искоренения веками скопленного зла.
Недовольные, напротив, требовали решительных мер, заявляя, что класть новые заплаты на старое тряпье - еще не значит одеться заново; что починка ветхого здания приведет к продолжению его существования, т. е. к сохранению, на неопределенное время, того порядка вещей, который осужден самим правительством, как невозможный. Ничего не прося для себя, они требовали таких реформ, которые дали бы свободно вздохнуть измученному народу и сняли бы с него гнет произвола. К этой же партии принадлежали людей, которые с негодованием говорили о злоупотреблениях крепостного права и, во имя справедливости и человечности, требовали его отмены.
Нельзя того же сказать о "благонамеренных". Сквозь всю видимую благонамеренность их, иногда, явно просвечивал эгоизм: вся их готовность принять с благодарностью то, что свыше угодно будет даровано им, - вызывались, по большей части, не стремлением и общественному благу, а чисто личными корыстными расчетами. Великодушие, оказанное новым правительством в отношении семейств виновников 14-го декабря, пробудило во многих из благонамеренных страшную зависть и вызвало вопли негодования...
Зависть эта удвоилась, когда некоторые из них обманулись в своих надеждах на разные повышения, награды и милости. Эта непривлекательная черта русского общества мастерски очерчена автором писем, которого, конечно, ни в коем случае, нельзя заподозрить в пристрастии к парии недовольных.
Донесения Фока были, по-видимому, представляемы в подлиннике, императору Николаю Павловичу; по крайней мере, об этом можно заключить по собственноручным на некоторых, письмах, отметкам графа Бенкендорфа, обращенным прямо к Государю.
17-го июля 1826 года. С.-Петербург
(Двор в это время, в ожидании коронации, был в Москве, где находился и генерал Бенкендорф).
Ваше превосходительство вероятно позволите мне писать вам, не придерживаясь формы и принятого порядка, писать все, что придет мне в голову.
Г. Нефедьев (?) имеет деревню под Москвой, где ему необходимо быть по домашним обстоятельствам. Это очень благоприятно для нашего дела. С этим господином не знаешь никаких затруднений: ни жалованья, ни расходов. Услуги, которые он может оказать нам, будут очень важны, вследствие его связей в высшем и среднем обществах Москвы. Это будет ходячая энциклопедия, к которой всегда будет удобно обращаться за сведениями относительно всего, что касается надзора.
Причины отъезда Нефедьева две: личные дела, требующие присутствия его в Москве, и желание отделаться от возлагаемой на него обязанности, которая может завести его слишком далеко. Он состоит по особым поручениям при г. Кутузове, который желает поручить ему ревизию гражданской палаты, за что тому противно взяться. Нефедьев - статский советник и имеет орден св. Владимира 3-го класса; он честолюбив и жаждет почестей. К переводу Нефедьева не встречается никаких препятствий; полезность же этой миры бросается в глаза.
Еще одна личность представляет для нас явную выгоду.
Еще одна личность представляет для нас явную выгоду.
Граф Лев Соллогуб (Граф Лев Александрович - завсегдатай светских и литературных салонов пушкинского времени, поручик лейб-гвардии Измайловского полка, впоследствии секретарь русского посольства в Вене. Брат писателя В. А. Соллогуба), о котором я неоднократно говорил вашему превосходительству, - может принести нам большую пользу в Москве, посредством своего брата и своих родных.
С этим человеком также - никакого жалованья, никаких расходов. Предлог к пребыванию его в Москве уже найден: дело, от которого зависит определение его положения, будет решаться комитетом министров. Он ждет только согласия вашего превосходительства, чтобы безотлагательно пуститься в путь. Предложение его - действовать заодно с "надзором", цель же - быть покровительствуемым во всем, что касается ведения интересующего его дела. Граф - человек скромный и способный выполнять даваемые ему поручения; по переводе же его в корпус жандармов, он может приносить действительную пользу.
Возвращаюсь снова к вопросу о Нефедьеве. У него дом в Москве и подмосковная деревня; короткая связь почти со всеми жителями столицы, где он не раз живал подолгу, так что, по приезде в Москву, ему не надо будет устраивать дом и заводить знакомства, а стоит только начать делать приемы.
Сообщение биографий разных лиц, и донесения о настоящем положении вещей и людей, о полиции и местных властях, - одним словом обо всем, что может интересовать "надзор", могут быть сделаны Нефедьевым тотчас же по прибыли в Москву, со всеми подробностями, для чего ему не надо ни с кем советоваться, кроме своего собственного архива. Здесь ему хотят поручить ревизию гражданской палаты. Раз, начав это дело, - он зайдет слишком далеко.
Вот почему необходимо безотлагательно пристроить его к надзору, что не встретит затруднений, так как, не имея определенных занятий, ему не в чем будет отдавать отчет: он состоит сверхштатным чиновником по особенным поручениям, по воле покойного Государя, и преемник этого последнего может дать ему другое назначение, не нарушая никаких форм.
Представляя вышеизложенное на усмотрение вашего превосходительства, буду ожидать вашего распоряжения.
Представляя вышеизложенное на усмотрение вашего превосходительства, буду ожидать вашего распоряжения.
Г. Булгаков (Александр Яковлевич Булгаков, впоследствии занявший место московского почт-директора. А. Я. Булгаков был центром, через который проходила корреспонденция и других лиц, близких князю П. А. Вяземскому) был так добр, дал мне два места, в дилижансе, отправляющемся завтра в Москву. Секретари Тупицын и Попов могут, следовательно, пуститься в дорогу, и вовремя прибыть к месту назначения их. Первому из них я дал пятьсот рублей.
Примите уверения в моем совершенном почтении. Фок
18-го июля 1826 года.
Продолжаю сообщать вашему превосходительству все, что до меня доходит, предоставляя полную свободу моим мыслям. Г. Брокгаузен передал мне следующие замечания: "14-е число этого месяца (13 июля (25 июля) 1826 года в Петропавловской крепости были казнены пять участников восстания декабристов - Кондратий Рылеев, Павел Пестель, Петр Каховский, Михаил Бестужёв-Рюмин и Сергей Муравьев-Апостол) называют днем примирения; манифест от 13-го числа - весами, на которых правительство, взвесив все обстоятельства за и против, указало каждому надлежащее место и возвело в принцип, что никто не может быть преследуем безнаказанно, и что все должны содействовать сооружению здания общественного благоденствия.
Итак, присовокупляет наблюдатель, заря нового царствования подает надежду, что правительство доставит подданным возможность пользоваться и правосудием, и терпимостью мнений, всегда соединенными с началами хорошего законодательства. Для общественного блага необходимо, чтобы каждый член великой семьи-государства, отдавал справедливость той заботливости, какую правительство выказывает с каждым днем".
Вот несколько слов о настроении умов, почерпнутые из того же источника:
"Самые тяжеловесные и неповоротливые серьезно обсуждают событие, только что разыгравшееся у них на глазах; они сознают необходимость выйти из летаргии. Самые влиятельные классы общества понимают свою ошибку и начинают признавать потребность расстаться с принципом равнодушия и выжидания.
Низшие классы, на которые должно смотреть, как на орудия и машины, находятся в ожидании улучшения их положения и ничего более не желают, как возможности безмятежно наслаждаться благами предоставленного им политического существования. Купечество с удовольствием смотрит на систему правительства и его направление, и готовится к развитию промышленности; а меры, принимаемые для поощрения внутренней торговли, подают самые основательные надежды, так что предполагают,- и совершенно верно, - что новый порядок вещей много будет способствовать повышению национального кредита в торговых сношениях России с иностранными государствами.
Некоторые идут еще дальше и уверяют, что повышение это и теперь уже становится заметным. Указ от 11-го июля, которым исправляется устав внутренней торговли, производит тем лучшее впечатление, что им повелевается министерству финансов составить проект для развития и поощрения национальной промышленности".
Последним манифестом каждому дозволяется излагать свои желания о проектах улучшения, обращаясь по этому предмету к кому следует. При этом возникает вопрос: какая власть будет служить органом для передачи этих проектов правительству, и в какой мере дозволена будет свобода слова тем, кто пожелает выступить на сцену, с условием не быть компрометированным и не подвергнуться мщению того или другого влиятельного лица, которому могут не понравиться направленные против него заявления?
Коллежский советник Бландов (Иван Михайлович фон Бландов), человек, сильно придерживающийся рутины и обладающий большими средствами, находится теперь в подобном положении, и спрашивает: следует ли все говорить относительно финансов и будет ли он огражден от преследований министра, об управлении которого он может доставить массу самых интересных сведений? Можно ли поощрить его и успокоить на этот счет?
Вот некоторые из замечаний его о финансах, высказанные им в разговоре со мною: "Ничего нет хуже принятой у нас финансовой системы. В числе других доказательств этому можно упомянуть о последнем указе 1825 года, разрешающем ввоз соли из-за границы, между тем как в России она находится в таком изобилии, что ею можно было бы снабжать всю Европу; затем недоверие, с каким относятся в поставщикам, притесняемым всеми возможными средствами и принуждаемым к точному выполнению принятых ими на себя обязательств, тогда как казна никогда не выполняет своих; наконец, - мотовство, характеризующее управление финансовыми отраслями, самыми прибыльными для подрядчиков, а также и те старания, с какими скрывали от покойного императора дурное положение финансов.
Другим доказательством пристрастия министра финансов (Егор Францевич Канкрин) служит то, что многие личности, которых он терпеть не мог при своем вступлении в управление министерством, в настоящее время пользуются большим его доверием. Так известно, что Дружинин, бывший прежде его bete noire (здесь: враг номер один) теперь на хорошем счету у него, и что Михаил Кайсаров (Михаил Сергеевич, был директором Департамента мануфактур и внутренней торговли, поэт, переводчик) был в немилости за то, что сделал представления о нелепости последнего закона о промышленных налогах, закона, который во многом пришлось изменить указом, изданным 11-го числа сего месяца.
Указ этот явно говорит о намерении правительства поощрять торговлю и промышленность и что главное - не иначе доверять министерским представлениям, как хорошенько проверив их. Если Гурьев (Дмитрий Александрович, предшественник Канкрина. По отзывам людей, близко знавших его, Дмитрий Гурьев "…обладал умом неповоротливым, и ему трудно было удержать равновесие суждений") начал управление так, что стал действовать противно интересам правительства, то Канкрин постарался увеличить зло, расширив пропасть, над которой стоят наши финансы. Многим известно также и то обстоятельство, что принципы, высказанные этим министром в одном сочинении, изданном еще до поступления его в министерство, такого свойства, что могут возмутить каждого благомыслящего человека; почему Канкрин и постарался скупить все нераспроданные экземпляры этого сочинения, как только получил министерский портфель".
Висковатов (Степан Иванович, в 1811 служил в канцелярии министра полиции. В 1828-1829 переводчик при Дирекции Санкт-петербургских театров. Летом 1831 года вышел из дому и пропал без вести) только что прислал мне целую тетрадь для в. п. (здесь и далее: ваше превосходительство), которую я при сем прилагаю.
Со вчерашнего дня много толкуют о дуэли, будто бы происходившей в Новой деревне, между Лопухиным (Лопухин, князь Павел Петрович. Генерал-майор. В 1817 году вступил в Союз спасения и был на нескольких совещаниях, у Трубецкого и Александра Муравьева. После уничтожения Союза благоденствия в 1821 году согласился на предложение Никиты Муравьева о возобновлении тайного общества на прежнем основании, то есть действовать на общественное мнение для приготовления оного к представительному правлению. Вскоре после того уклонился от общества и даже считал оное не состоявшимся... Никита Муравьев отозвался, что в 1822 году Лопухин прервал сношения с обществом. После предварительного допроса, снятого генерал-адъютантом Левашовым, он по Высочайшему повелению освобожден), офицером Преображенского полка, и молодым лейб-гусаром Кожиным. Говорят, что последний ранен пулей в плечо. Надеюсь, в. п., сообщить вам завтра подробности этого дела. Помета на письме: "Его пр-во приказать изволил принять к сведению".
20-го июля 1826 года.
Во многих кружках упорно продолжают анализировать причины, возбудившие взрыв 14-го декабря. Привожу некоторые из размышлений по этому предмету. "Собственно, новаторы пришли к тому простому заключению, что порицая злоупотребления, следует в то же время, указывать и средства к искоренению их.
По мнению этих нововводителей, великие внешние войны и иностранная политика до того поглощали внимание правительства, что внутреннее управление страной предоставлено было на волю нескольких человек - органов и креатур одного лица, облеченного доверием государя и, под личиной бескорыстия; до такой степени честолюбивого, что он приносил в жертву этому честолюбию самые дорогие интересы управляемых лиц и заставил правительство принять систему управления, имевшую атрибутом - сплетни и кляузы, а целью - жажду нераздельного господства.
Таким образом, постоянно возраставшее недовольство неизбежно должно было разрешиться взрывом. Затем, эти самые нововводители, - люди без власти и без средств, приняли на себя роль распорядителей, и уже по необходимости должны были прибегать к преступным мерам, чтобы развить свои планы и привести их в исполнение. Итак, если, с одной стороны, ничем нельзя извинить преступления, одинаково осуждаемого, как божескими, так и человеческими законами, то, - с другой стороны, - следует признаться, что все было сделано для возбуждения недовольства, и ничего для прекращения его в самом начале".
Вот еще несколько замечаний, сделанных в дипломатических кружках о действиях правительства: "Старания правительства положить прочные основания миру с турками доказывают, что оно сознает всю необходимость возвести в принцип ту истину, что мир есть состояние обоюдной безопасности; что им уничтожаются несправедливости, вызвавшие войну; дается амнистия за прошлое и обещание дружественных отношений в будущем; что, наконец, он заключает в себе забвение неприязни и возврат расположения. Поэтому следует заключать искренний мир, а не действовать так, чтобы под именем мира испытывать все тяжести войны, т. е. жить в таком положении, в каких находились, в продолжение тридцати лет, Россия и вся Европа".
"Судя по принятым мерам, само правительство признает также необходимость организовать распорядительную часть армии, которая так управляла бы частью исполнительной, что, не смотря на все заслуги этой последней, она, все-таки, не могла бы иметь других успехов, кроме тех, которые будут подготовлены ей частью распорядительной. Правительство проникнуто убеждением, что все внимание его должно быть обращено на исправление системы внутреннего управления и, конечно, все, что до сего времени предпринято им, выказывает заботливость его об упроченье общественного благосостояния и свидетельствует о желании его действовать во всем добросовестно".
Уверяют, что городская полиция, заметив, что существует деятельный надзор, собирается развернуть все находящиеся в ее распоряжении средства, дабы первой узнавать все, что делается, и будто бы на расходы полиции, собственно на этот предмет, прибавлено по 300 рублей в месяц; говорят даже, что Фогель (агент общей полиции, которая соперничала с агентурой фон Фока) (как образчик: Записка о княгине Голицыной, агента Екатерины Хотяинцовой: Княгиня иногда через девушку свою Ольгу Ивановну раздает солдатам деньги, но это большая часть солдат, отданных из ее вотчины; есть и другие, но очень мало; ни один из них не служит в Преображенском полку, а в Измайловском, Семеновском и в Конногвардейском. Сама княгиня никогда не говорит с солдатами.
У княгини часто проводит ночи Николай Семенович Мордвинов, Кн. Николай Борисович Голицын 7-го числа сего месяца провел у нее время с 10-ти часов вечера до 3-х часов.
У княгини живет для компании девица Жеребцова, воспитанница Екатерининского Института; у нее брат полковник, находящийся в поселенных войсках; сия девица переписывает у княгини бумаги; она говорила мне, что княгиня пишет по части математики.
Княгиня весь день спит, целую ночь пишет бумаги и прячет их в сундук, стоящий в ее спальне. Все ее люди говорят, что она набожна, но я была в ее спальне и кабинете и не нашла ни одной набожной книги; лежат книги больших форматов, - я открывала некоторые; это была Французская революция с естампами, Римская история и проч. Я взяла из одной книги вложенную в нее бумагу, на коей написано множество имен: я удержала оную у себя, дабы можно было из оной видеть, с кем знакома княгиня, и которую при сем прилагаю.
Фогель не отходит от ее дома, и я опасаюсь, дабы он не дал знать, чтоб меня береглись. Я Жеребцовой обещала доставить место гувернантки или компаньонки. Вчерашний день княгиня наняла к себе человека, но сегодня велела его отпустить, сказавши, что ей не нравится его физиогномия) получит прибавку в 3000 рублей, чтобы иметь возможность следить за всем с бОльшей деятельностью и с бОльшим успехом.
Вчера, в одиннадцать часов вечера, вспыхнул пожар на Охте и туда посылали пожарных из города. Я не знаю еще, какие были последствия этого пожара. Прилагаю при сем письмо ив Казани, - кажется от Магницкого (Михаил Леонтьевич, - симбирский губернатор (1817-1819), затем - попечитель Казанского учебного округа, разработавший "целую программу уничтожения науки" в высших учебных заведениях.
Едва вступив на престол, Николай I занялся расследованием деятельности Магницкого и других одиозных обскурантов. Назначенная в 1826 году ревизия генерал-майора П. Ф. Желтухина вскрыла перед правительством результаты системы Магницкого в виде полного падения университета; обнаружилась и громадная растрата казённых денег. Магницкий был отставлен 6 мая 1826 года от должности попечителя; для покрытия растраты был наложен секвестр на его имения. Доставленный с фельдфебелем в Ревель, остаток жизни он провёл вдали от государственных дел), - и несколько полицейских рапортов.
Примите уверение в искреннем почтении. Фок.
21-го июля 1826 г.
Представляю resume конфиденциального разговора с графом д'Алонвиль (французский эмигрант в России,герцог Ауэрштедский, князь Экмюльский, французский маршал, в 1813-1814 - командир 13-го армейского корпуса, возглавлял оборону Гамбурга), человеком, известным своим умом, честностью взгляда, прямотой характера и опытностью во всем, что касается управления и настоящего положения общественных дел, приобретенною им во время его многолетнего пребывания в Петербурге.
Примите уверение в искреннем почтении. Фок.
21-го июля 1826 г.
Представляю resume конфиденциального разговора с графом д'Алонвиль (французский эмигрант в России,герцог Ауэрштедский, князь Экмюльский, французский маршал, в 1813-1814 - командир 13-го армейского корпуса, возглавлял оборону Гамбурга), человеком, известным своим умом, честностью взгляда, прямотой характера и опытностью во всем, что касается управления и настоящего положения общественных дел, приобретенною им во время его многолетнего пребывания в Петербурге.
"Все принимаемые до сих пор правительственные меры были увенчиваемы успехом, потому что в основании их лежал принцип - преобразовывать без потрясений и хвастовства. Так, внимание правительства было обращено: на порядок судопроизводства в важном деле, с целью соединить непреклонность уголовных законов с голосом милосердия; на необходимость искоренения застарелых злоупотреблений и введение в управление делами того духа усовершенствования, который, одинаково касаясь людей и существующего порядка вещей, не оскорбляет первых и изменяет второй не прежде, как установив точные правила и предусмотрев все последствия этой перемены"…
Чтобы потешить ваше превосходительство, должен передать, что в небольшом обществе у графини Коновницыной говорили, что вы, ваше превосходительство, и я - мы самые опасные шпионы. Оканчиваю это письмо, чтобы отправить к вам некоторые официальные бумаги и полицейские ведомости. Примите уверения в моем искрением уважении. Фок.
22-го июля 1826 г.
Учреждение высшего надзора побуждает полицию и другие власти, как городски, так и уездные, принять меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Обе полиции - городская и уездная - уже принялись собирать сведения о лицах, живущих в городе и уезде, об их занятиях и образе жизни. Вот уже и польза для общественного блага. Чем более будут стараться все выяснить, - конечно, без придирок, - тем легче будет судить о людях и обстоятельствах с уверенностью и знанием дела.
22-го июля 1826 г.
Учреждение высшего надзора побуждает полицию и другие власти, как городски, так и уездные, принять меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Обе полиции - городская и уездная - уже принялись собирать сведения о лицах, живущих в городе и уезде, об их занятиях и образе жизни. Вот уже и польза для общественного блага. Чем более будут стараться все выяснить, - конечно, без придирок, - тем легче будет судить о людях и обстоятельствах с уверенностью и знанием дела.
Последнее решение государя по делу, касающемуся управления пермскими рудниками, очень занимает общество; большинство радуется этой мере, надеясь, что она затруднит, на будущее время, систему кляуз и сплетен, прикрываемых строгим применением законов.
"Последний рескрипт на имя генерал-майора (Бенкендорфа) написан государем собственноручно; государь выражает ему свое благоволение за выполненные им меры, в то время когда он действовал вполне самостоятельно. Это-то двойное внимание и доказывает, что государь может обходиться без секретаря, и признает заслуги, оказанные государству. Вот, - говорят многие из лиц, принадлежащих к иностранным посольствам, - еще одна из мер, которые способны привязать сердца.
Для обоюдной пользы правителей и управляемых, следовало бы составить сборник всех правительственных актов, по мере издания их, чтобы все доходило до общества, и чтобы этим орудием можно было подавлять происки недовольных и укреплять уверенность в трусах и скептиках".
Посылаю при сем вашему превосходительству первые официальные отчеты о происшествиях и несколько полицейских ведомостей.
23-го июля 1826 г.
Вчерашний праздник был вполне народный; высшие классы не могли принять в нем участия, так как вся аристократия разъехалась. Поэтому на гулянье было не более двадцати экипажей и вообще гуляющих было вполовину менее, нежели 1-го числа, так что полиции и не стоило труда поддерживать порядок, который ничем не был нарушен. Военный генерал-губернатор и подчиненные его, в парадной форме, разъезжали верхами до конца гулянья, и полиции пришлось устранить только некоторые маленькие беспорядки, всегда неразлучные с подобным стечением народа. Прогулки по воде не были приятны вследствие сильного ветра.
23-го июля 1826 г.
Вчерашний праздник был вполне народный; высшие классы не могли принять в нем участия, так как вся аристократия разъехалась. Поэтому на гулянье было не более двадцати экипажей и вообще гуляющих было вполовину менее, нежели 1-го числа, так что полиции и не стоило труда поддерживать порядок, который ничем не был нарушен. Военный генерал-губернатор и подчиненные его, в парадной форме, разъезжали верхами до конца гулянья, и полиции пришлось устранить только некоторые маленькие беспорядки, всегда неразлучные с подобным стечением народа. Прогулки по воде не были приятны вследствие сильного ветра.
Чтобы быть вполне беспристрастным, нужно сознаться, что вчерашнее гулянье не отличалось тем шумным весельем, которым ознаменовался праздник-1-го числа. Впрочем, это не удивительно, так как он не был уже новостью. С другой стороны, народу собралось на гулянье мало, вероятно, потому, что в этот день было много именинников. На одном Крестовском Острове стояло около разных дач более ста экипажей.
Недостаток материала для разговоров в Петербурге в отсутствие двора, наводит, весьма естественно, рассуждения на тему о великом событии (недавней публичной казни пяти декабристов), к которому лучше было бы вовсе не возвращаться. Чтобы говорить о чем-нибудь, толкуют о великом князе Константине Павловиче и об административных проектах.
Это, впрочем, еще не доказывает, чтобы осуждение и критическое отношение стояли на первом плане, так как все толки и нелепые умствования выходят из среды небольшого числа тех шалопаев, которые чешут языки для препровождения времени.
Я ездил вчера в Царское Село проститься с князем Кочубеем (Виктор Павлович, с 1826 года председатель секретного "Комитета 6 декабря 1826". Комитет 6 декабря 1826 - первый из Секретных комитетов созданных Николаем I, задачей которого являлось, рассмотрение найденных в бумагах Александра I проектов изменений по разным частям государственного управления. Существовал до марта 1832 года), который намеревался сегодня утром ехать в Москву. Прилагаю при сем обычные полицейские донесения.
25-го июля 1826 г.
В ту минуту, когда я собирался отправить к вам этот навет, получаю из Казани, от барона Розена (Григорий Владимирович), письмо следующего содержания: "Пользуюсь представившимся случаем, чтобы поговорить с вами о Магницком; считаю себя обязанным сделать это ради того глубокого уважения, какое питаю я к особе генерала Бенкендорфа.
Магницкий уверяет, что уехал из Петербурга только после совета своего интимнейшего друга детства, генерала Бенкендорфа, и мотивированного тем, что будто бы сторона, противная Магницкому, одержала верх; кроме того, он говорит, что получил недавно от его превосходительства письмо, в котором, советуя ему быть совершенно спокойным, генерал обещается выхлопотать для него у Его Величества пожизненную годовую пенсию в 6000 рублей, а также и уплату расходов на три поездки его в Петербурга - до 9000 рублей (под этими словами написаны карандашом, должно быть рукой генерала Бенкендорфа, несколько строк, обращенные к государю: "Это совершенно ложно; я объявил ему только повеление Вашего Величества выплачивать его жене половину пенсии").
С этими ложными данными, он не только удерживает около себя прежних своих сообщников, но еще приобретает и новых, что вовсе не соответствует моим желаниям, так как в числе приверженцев его находятся двое очень опасные: Часовников, бывший секретарь Магницкого в то время, когда последний был губернатором в Симбирске, и бешеный Крузе (?). Многие уже спрашивали меня, - знаю ли я о той выгоде, которую Магницкий извлек из своего знакомства с генералом Бенкендорфом? Враги Магницкого с негодованием смотрят на его счастье. Вообще, дело это мне ужасно не нравится. Потрудитесь передать эти подробности генералу и прибавьте, что я только что получил от генерал-губернатора Бахметьева предписание, в котором выражено переданное ему, генерал-майором, (Бенкендорфом) высочайшее повеление: "чтобы наблюсти, дабы Магницкий не мог иметь влияния на профессоров Казанского университета".
Что мне отвечать на заявления Магницкого? Очень естественно, что друзья его, а тем более враги стараются проникнуть истину, хотя первые и слепо верят его словам. Повторяю, что все это крайне неприятно мне, тем более что все проделывается у меня на глазах. Магницкий был у меня в день отъезда курьера после полудня; я приказал никого не принимать, и теперь очень жалею, что не поговорил с ним, так как до меня дошло, что прежде, чем вторично приехать ко мне, он будет ждать моего визита к нему, чего, по всей вероятности, не случится.
Впрочем, он собирается оставить Казань и уехать в Саратов; но я не могу дать ему позволение на это, не нарушив приказания, на основании которого он обязан здесь выжидать окончательного рассмотрения его отчетов, что министром Шишковым поручено одному чиновнику, еще не прибывшему сюда. С последним курьером получен здесь высочайший указ о взыскании с Магницкого 16000 рублей, полученных им на покупку разных инструментов, которые, однако, приобретены не были; вместе с тем, повелено оставить в его владении только те земли, которые были ему пожалованы".
При сем прилагаю оригинал письма.
26-го июля 1826 г.
Недовольные, или те, которые, желая придать себе большее значение, хотят казаться такими, иронически замечают, что с коронацией начнется возврат, если не к золотому, то, по крайней мере, к серебряному веку; что подготовляется масса проектов и планов относительно различных улучшений, так что встретится даже затруднение в выборе.
Хотя, говорят, принципы управления и известны, но чтобы применить их к делу, надо установить другой порядок вещей, не теперешний, с недостатками которого слишком уж освоились, и что необходимость такого изменения делается настоятельной; что, наконец, все предосторожности и отсрочки в преобразовании управления, страдающего такими погрешностями, могут только повредить общественному делу и воспрепятствовать осуществлению тех благодетельных планов реорганизации, которые думал привести в исполнение покойный император Александр.
При этом прибавляют, что для того, чтобы не испортить дела, было бы особенно важно хорошенько сообразить все содержащиеся в тайне меры по этому предмету, а также и посоветоваться с людьми, пользовавшимися доверием покойного государя.
Упразднения адресной конторы (в Санкт-Петербурге и Москве, учреждённые согласно закону от 15 октября 1809 года, особые конторы, отделения полиции, которые были обязаны регистрировать людей обоего пола, прибывавших в столицы для работы по найму или по другим условиям) сильно желают все, в особенности средние и низшие классы льстят себя надеждою, что при коронации император окажет им это благодеяние.
Уверяют, что главнокомандующие обеими армиями будут возведены в звание генерал-фельдмаршалов, причем замечают, что только один пример подобного рода был в царствование императора Павла; прежде же фельдмаршальский жезл давался только в военное время.
27-го июля 1826 г.
Вот картина настроения умов и рассуждений, написанная на основании впечатлений, вынесенных из многих разговоров о различных партиях и мнениях. Левая сторона или, лучше сказать, врали и недовольные, стараются представить все в мрачном свете. Краски их до того темны, что можно подумать, будто бы мы находимся накануне страшных бед.
По их словам, все приходит в упадок, все разрушается, и никакие усилия правительства не в состоянии восстановить доверия и радикально излечить зло, - не потому, что оно устарело, а вследствие недостатка любви к врагу. Правая сторона видит вещи в совершенно другом свете и не только не замечает ничего тревожного, но уверена, что все пойдет отлично.
По мнению некоторых благонамеренных исследователей, оба приведенных взгляда преувеличены. Если правда, - говорят они, - что язва глубока, то, несомненно, правда и то, что нет недостатка ни в доброй воле, ни в средствах, чтобы, если не закрыть ее, - что было бы опасно и даже невозможно, - то предотвратить гангрену, а это было бы уже выигрышем. Если бы ничего решительно не было бы тревожного в эпоху, столь близкую к общему бедствию, если бы можно было все сделать по мановению волшебного жезла, - такой порядок вещей действительно возбуждал бы опасения, потому что пришлось бы допустить два предположения: или, что все управляемые - не более как автоматы, или же, что под пеплом таится огонь.
Но на деле этого нет. Не скрывая правды ни от своих, ни от чужих глаз, надо сознаться, что различные причины, - анализ которых, в настоящее время, был бы напрасен и даже не совсем политичен, - вызвали такие бедствия, последствия коих неисчислимы, как, например: отсутствие духа общественности, эгоизм с целой свитой его приспешников, ложные идеи о свободе и правах граждан, благоприятствующие только личным интересам, в ущерб общественному делу.
С другой стороны нельзя также умолчать и о том, что правительство, с энергией и силой, употребляет все, находящееся в распоряжении его, средства, чтобы остановить развитие этого зла; что, признавая невозможность вырвать его разом, оно ничего не упускает из виду, чтобы дать умам более благоприятное направление относительно поддержания общественного благосостояния, а порядок вещей поставить в такое положение, которое можно бы изменять с известной осторожностью; так что, не домогаясь роли созидателя, оно довольствуется ролью восстановителя, которая гораздо труднее, особенно в настоящее время...
Сообразно с этим мы видим во всех действиях правительства твердое намерение привести заблуждающихся к порядку всеми строгими, но отнюдь не насильственными мерами, которые власть может применить с успехом, чтобы указать людям и вещам их место. Можно, конечно, не без основания сказать, что все наши бедствия вышли из источника всех бед; но утверждать, что в глубине всего этого не лежит надежды, - значило бы грешить против очевидности. Поэтому нельзя не хвалить старание правительства исправить судопроизводство, финансы и полицию. Мы находим подготовительные миры к достижение этой цели в различных собственноручных резолюциях монарха. Эти указы дают истинное мерило намерений и действии правительства, которые заставляют предполагать спокойствие в будущем.
28-го июля 1826 г.
Г. Эртель, переведший на немецкий язык по Высочайшему повелению доклад следственной комиссии, желал бы приложить в своей книжке перевод высочайшего манифеста и доклад верховного суда. Так как перевод этот появился уже в немецких газетах, издаваемых Санкт-Петербургской академией, то по этому поводу не может быть, по-видимому, никаких затруднений. Наши исполнительные власти разделяют это мнение, но, не смотря на это, отказываются дать официальное разрешение перепечатать эти документы и отсылают друг к дружке прошение г. Эртеля.
28-го июля 1826 г.
Г. Эртель, переведший на немецкий язык по Высочайшему повелению доклад следственной комиссии, желал бы приложить в своей книжке перевод высочайшего манифеста и доклад верховного суда. Так как перевод этот появился уже в немецких газетах, издаваемых Санкт-Петербургской академией, то по этому поводу не может быть, по-видимому, никаких затруднений. Наши исполнительные власти разделяют это мнение, но, не смотря на это, отказываются дать официальное разрешение перепечатать эти документы и отсылают друг к дружке прошение г. Эртеля.
Так как г. Эртель предполагает послать несколько сот экземпляров своего перевода за границу, то было бы, я думаю желательно, чтобы он присоединил к ним перевод последних правительственных актов как для того, чтобы дополнить рассказ об этом событии, так и с тем, чтобы предупредить ошибочное толкование их. Не найдете ли, в. пр., возможным доложить об этом Его Величеству и сообщить мне мнение государя по этому поводу.
Вот несколько общих замечаний, собранных в различных кружках: "Нет ничего вернее одного места в последнем манифесте 14-го июня, где говорится о том, как тяжело нести бремя русского венца. Действительно, невозможно найти в истории примера такой продолжительности бедствий и следующих, одно за другим, потрясений, какой представляют события, совершавшиеся на наших глазах. Сколько надо настойчивости и терпения, чтобы, при подобных обстоятельствах, не сойти с предначертанного пути, и какое обширное поле представляется перед законодателем и преобразователем, задумавшим изменить старый порядок вещей, - не только полный недостатков, но и совершенно несовместимый с обычаями и нуждами народов, подвластный русскому скипетру.
Сколько потребуется стараний и трудов, чтобы пожертвовать старыми, укоренившимися формами и сделать людей способными всегда быть там, куда их призывает общественная польза. И все это приходится переделывать при таком порядке вещей, когда господство личного интереса до того сильно, что самые непреложные истины кажутся парадоксами. Конечно, не сам покойный император, а граф Аракчеев произвел всю эту неурядицу своим управлением, полным произвола и, в особенности, своим непомерным честолюбием и желанием казаться человеком всеобъемлющего ума, тогда как фактически уже доказано, что Пукалов и Марченко заготовляли работы, которые он выдавал за свои...
Известно также, что в самых важных делах, мнение Аракчеева, одобренное государем, всегда брало верх; заявления же почти всех остальных членов совета оставлялись без внимания. Вообще, действия прошлого времени с каждым днем все более и более выясняются и скоро приобретут такую гласность, что нельзя будет запретить обиженным громко заявлять свои жалобы. Говорят, что некоторые думают написать историю времени с 1801 по 1826 год и издать это сочинение за границей.
29-го июля 1826 г.
Вот еще несколько общих замечаний. Удовлетворить всех - невозможно. Осужденные и их семейства испытывают на себе действие кротких мер, принятых, в настоящее время, правительством относительно предстоящего им путешествия (в Сибирь). Можно положительно сказать, что большинство из них не выдержало бы трудностей пути и не добралось бы до места назначения, если бы с ними поступали со всею строгостью законов. Многие осуждают это снисхождение, так как, говорят, "оно никогда не проявляется в отношении людей простых, хотя и менее виновных, чем заговорщики.
29-го июля 1826 г.
Вот еще несколько общих замечаний. Удовлетворить всех - невозможно. Осужденные и их семейства испытывают на себе действие кротких мер, принятых, в настоящее время, правительством относительно предстоящего им путешествия (в Сибирь). Можно положительно сказать, что большинство из них не выдержало бы трудностей пути и не добралось бы до места назначения, если бы с ними поступали со всею строгостью законов. Многие осуждают это снисхождение, так как, говорят, "оно никогда не проявляется в отношении людей простых, хотя и менее виновных, чем заговорщики.
Нет никакого основания быть снисходительным к этим последним, объясняя это снисхождение уважением к тому положению, какое они занимали в свете, и к тем семьям, к которым они принадлежат по рождению: связи человека, осужденного на гражданскую смерть, навсегда порваны и он должен до конца испить справедливо заслуженную им чашу позора". Надо было, конечно, ожидать этих толков, за неимением другой темы для разговоров, но, все же, не следует говорить об этом людям, близко стоящим к семействам осужденных, а, между тем, многие из них высказывали подобные мнения.
Циркуляр министра внутренних дел об учреждении III-го отделения канцелярии Его Императорского Величества также служит материалом для разговоров. Одни говорят: "вот контроль для городской и сельской полиции. Хорошо, если бы он простирался также на действия, поведение и нравы всех лиц, на которых возложена исполнительная часть управления, так как там-то и гнездится настоящее зло. Средство хорошо придумано и произведет эффект, лишь бы органы высшей полиции, т.е. тузы, были выбираемы из очень ограниченного кружка порядочных людей; в противном случае лекарство окажется хуже болезни, так как вместо одной дурной полиции, - их будет две, а это непременно случится, как только органы высшего надзора перестанут составлять отдельную категорию, принадлежа к которой они могут исправлять и играть роль учителей.
Но так как хороший пример - самый лучший способ воспитания, то необходимо, чтобы они вели безукоризненный образ жизни, и чтобы все лица, состоящие на службе в высшей полиции, никогда не выходили из круга своих обязанностей".
Все, принадлежащие к партии недовольных, рассуждают об этом иначе. "Опыт доказал нам, - говорят они, - что почти все преобразовательные меры производили, до сих пор, только впечатление ракитного букета (ива, ракита произрастает в сырых болотистых местах. Здесь: недоработка). Хотят исправлять! но подумали ли о том, что это значит чистить авгиевы конюшни; что надо начать с того, чем кончать, - дать обеспеченное положение чиновникам и упростить судопроизводство.
Но так как правительство не имеет в своем распоряжении ни денежных, ни моральных средств, чтобы достигнуть этого двойного результата, то и всякое исправление становится, если не совершенно невозможным, то, по крайней мере, весьма трудным...
К тому же не следует забывать, что вражда установится, прежде всего, между новыми и старыми блюстителями порядка и затем между этими последними и лицами, подчиненными их надзору. Как же станет действовать правительство, в особенности при настоящих обстоятельствах, чтобы предупредить и предотвратить неизбежную реакцию? Это вопрос чрезвычайной важности".
Надо прибавить, что люди благоразумные точно сговорились, чтобы превознести благотворное направление правительства, которое, вообще, возбуждает большое доверие. Лучшим доказательством этому служит ярость фрондеров.
30-го июля 1826 г.
Имею честь представить при сем вашему превосходительству только что полученную мною от г. Гофмана записку. В ней нет ничего особенного, за исключением первого замечания о том, что общество желает упразднения адресной конторы. Действительно, это общее и сильное желание всех классов населения столицы. Если бы при коронации государь соблаговолил положить конец существованию этого учреждения, заставляющего столь многих стонать, - то это произвело бы огромное впечатление в пользу правительства.
30-го июля 1826 г.
Имею честь представить при сем вашему превосходительству только что полученную мною от г. Гофмана записку. В ней нет ничего особенного, за исключением первого замечания о том, что общество желает упразднения адресной конторы. Действительно, это общее и сильное желание всех классов населения столицы. Если бы при коронации государь соблаговолил положить конец существованию этого учреждения, заставляющего столь многих стонать, - то это произвело бы огромное впечатление в пользу правительства.
Вчера был у меня князь Мещерский (Петр Сергеевич) и умолял напомнить вам о делах, которыми должен заняться образованный, по высочайшему повелению, комитет для улучшения быта беспомощных отставных чиновников. Князь полагает, что объявление, во всеобщее сведение, об открытии комитета и предоставлении ему правах произведет гораздо большее впечатление на умы, если это будет сделано при коронации. Он желает быть вызванным в Москву.
Наша зараженная молодежь требует бдительного и постоянного надзора. Я напал на след нескольких дурных сборищ, о которых поговорю в следующем письме.
31-го июля 1826 г.
Представляю вашему превосходительству еще несколько общих замечаний, собранных в разных кружках. Если замечания эти и не заслуживают особенного внимания, - все же они могут дать понятие о настроении умов.
"Когда занимаешь известное общественное положение и считаешь себя хорошим патриотом - слишком мало только воздерживаться от зла. Если действия человека не особенно дурны, если он не оказывается негодяем, не делает явного вреда своему ближнему, не посягает на его безопасность и не покушается на нарушение общественного порядка, - он воображает, что выполняет свою обязанность и то назначение, к которому призван, как член великого политического тела - государства.
Но пусть он разочаруется! Добродетели его чисто отрицательные. Правда, у него нет недостатка и в положительных, но, зато, не хватает желания развить их, и потому зло совершается, так как он не сделал всего того добра, на какое был способен. При настоящих обстоятельствах, когда отсутствие деятельности со стороны людей, могущих быть хорошими слугами государству - поистине большое зло, - мы видим массу личностей, которые или держатся в стороне и прячутся за ширмы, как бы желая оправдать поговорку г. Балашова (Александр Дмитриевич, был сторонником сильной центральной власти, в июне 1826 года Балашов входил в состав Верховного уголовного суда по делу декабристов. Здесь: выжидательной)): "посмотрим, что-то будет!" или же говорят: "предоставим делам идти своим путем, а когда плоды созреют, - мы явимся собирать их".
Но ведь иногда налетает ураган и срывает плоды раньше их зрелости! Эта истина, до того всем знакомая, что стала даже избитою, и, все-таки, слишком часто приходится повторять ее.
Без содействия самих управляемых, правительство не в состоянии творить все то добро, какое бы желало сделать. Об этом содействии говорится во всех обнародованных актах правительства, и потому люди, пользующиеся всеми привилегиями происхождения, богатства и ума, и не употребляющие всех этих средств на пользу общественного блага, - более виновны, чем злоумышленники.
Без содействия самих управляемых, правительство не в состоянии творить все то добро, какое бы желало сделать. Об этом содействии говорится во всех обнародованных актах правительства, и потому люди, пользующиеся всеми привилегиями происхождения, богатства и ума, и не употребляющие всех этих средств на пользу общественного блага, - более виновны, чем злоумышленники.
Они тем более достойны порицания, что обращенное к ним воззвание правительства, сделанное в последнем манифесте (дело декабристов), не допускает возможности извинения незнанием намерений правительства.
Другое затруднение, встречаемое до сих пор правительством, - разлад между административными властями, - ныне устранено, но этого недостаточно: необходимо еще повести дело так, чтобы власти эти помогали друг другу, - помогали искренно, без задней мысли, с полным желанием приносить пользу.
Когда это будет достигнуто, - правительство увидит перед собой ровный и широкий путь, будет иметь возможность идти быстрыми шагами на пути преобразований, так что людям злонамеренным нельзя уже будет скрыться от внимания деятельного, хотя и мало стесняющего надзора: в таком сосуде, в котором дно совершенно спокойно, - подобные личности неминуемо всплывут на поверхность, и тогда - ничего не может быть легче, нам заметить их и схватить.
Остается поговорить еще об одном предмете, который в деле хорошего управления при обстоятельствах, подобных настоящим, имеет также немаловажное значение, - а именно: найти способ обнаруживать истину при помощи надлежащим образом направленных поисков. При этом является мысль об учреждении цензурного суда (tritranal de censure), назначением которого было бы определение причины и свойства существующих злоупотреблений и указание, как на недуг, так и на средство, необходимое для излечения больного.
Надо сознаться, что задача составления этого суда и определения сферы его действий нелегка; но, все же, дело это не невозможное и было бы весьма полезное, именно, вот почему. В настоящую минуту государю предстоит тройной труд: он должен преобразовывать, управлять и, в то же время, начертывать план будущих действий. Последние две обязанности полностью очерчивают поле человеческой деятельности.
Поэтому, чтобы не терять времени, столь дорого стоящего, в заведывании административными делами, правительству было бы необходимо иметь пособников честных и трудящихся, обязанных, исключительно, открывать злоупотребления, которые должны быть немедленно обуздываемы; в противном случае, самые лучшие намерения, все полезнейшие учреждения, - все это разобьется о подводные камни Содомского озера, где гнездятся бюрократия, личный интерес, злая воля и целая ватага неразлучных с ними зол".
3-го августа 1826 г.
Купеческое сословие проникнуто энтузиазмом к настоящему правительству. Считаю обязанностью упомянуть о нескольких дошедших до меня замечаниях, высказанные негоциантами (здесь: торговым людом) относительно положения нашей финансовой части.
"Почему финансы наши так плохи? Потому, что после 1807 года запрягли волов позади телеги. В России, где много земель и сырых (здесь: выращенных на земле) продуктов, но вовсе нет рабочих рук, промышленность не может процветать с таким же успехом, как в Англии, и потому тот, у кого есть деньги, всегда будет законодателем в торговле.
3-го августа 1826 г.
Купеческое сословие проникнуто энтузиазмом к настоящему правительству. Считаю обязанностью упомянуть о нескольких дошедших до меня замечаниях, высказанные негоциантами (здесь: торговым людом) относительно положения нашей финансовой части.
"Почему финансы наши так плохи? Потому, что после 1807 года запрягли волов позади телеги. В России, где много земель и сырых (здесь: выращенных на земле) продуктов, но вовсе нет рабочих рук, промышленность не может процветать с таким же успехом, как в Англии, и потому тот, у кого есть деньги, всегда будет законодателем в торговле.
Иностранный купец рассчитывает на взаимный обмен произведений (здесь: просто товарообмен). Он не станет покупать наши земледельческие произведения, если у него отнимут возможность сбывать нам свои товары. Но это сделали, и потому англичане большую часть необходимых для них сырых произведений (здесь: сырье) стараются извлекать из Америки и Швеции. В других государствах промышленность развивается чрезвычайно быстро, при помощи частных предприятий на акциях, которые правительством привилегируются и покровительствуются всеми возможными средствами; у нас же они отстают как в принципе, так и в развитии.
Иметь дело с правительством - положение очень неприятное: оно никогда не поражает бесследно. Вот почему все в застое, и большинство чиновников, эгоистов в высшей степени, столько же заботится о пользе государства, как и о китайских делах. Покойного императора старались ослепить проектами об улучшении финансов; но улучшение это существовало только на бумаге, между тем как злоупотребления шли своей дорогой, и таким образом финансы государства расстраивались все более и более".
5-го августа 1826 г.
Вместо того чтобы совершенно смолкнуть, - как следовало бы ожидать, - слухи о событиях, случившихся, будто бы, недавно в Москве, продолжают ходить по городу и увеличиваются в своих размерах. Слухи, распускаемые, по большей части, придворной челядью и лицами, окружающими графиню Ливен (Дарья Христофоровна, сестра Бенкердорфа), одни смешнее и нелепее других.
5-го августа 1826 г.
Вместо того чтобы совершенно смолкнуть, - как следовало бы ожидать, - слухи о событиях, случившихся, будто бы, недавно в Москве, продолжают ходить по городу и увеличиваются в своих размерах. Слухи, распускаемые, по большей части, придворной челядью и лицами, окружающими графиню Ливен (Дарья Христофоровна, сестра Бенкердорфа), одни смешнее и нелепее других.
Этим вестовщикам ничего, например, не стоит убить солдата, переодетого в платье великого князя Михаила; уморить прусского короля; заставить выкинуть царствующую императрицу и, наконец, отрешить от всех должностей великого князя Константина и выпроводить его совсем заграницу. К этому надо прибавить, что лица, служащие при г. Кутузове (Павел Васильевич, санкт-петербургский военный генерал-губернатор), выказали удивление, не получив, с курьером, отправленным из Москвы 29-го числа прошлого месяца, положительных известий о дни коронации. Рассказывают также, что митрополит получил, через статс-секретаря Муравьева, очень сухой ответ на письмо свое к его императорскому величеству, с заявлением, что, по уставам церкви, коронация может быть совершена только в воскресенье.
Настроение умов в среднем и низшем классах населения такого рода, что устраняет всякие опасения. Офицеры и войска, вообще, не представляют повода к сомнению. Все донесения подтверждают, что войско искренно предано особе государя. Молодыми сумасбродами из военных прошлое царствование порицается с горечью; в разговорах по этому предмету часто замечаются выражения неприличные и полные ненависти. Предположения и суждения о лицах и делах, а также и о задуманных переменах различны. Каждый рассуждает по-своему и все жаждут наступления серебряного явка.
Прежние преимущества и права сената, также как и законы, говорят, устарели и отжили свой век; те из них, которые применены к государственному совету, не соответствуют тому порядку, восстановление которого необходимо для обеспечения успеха предположенных преобразований. Лучше было бы следовать старому плану, имевшему целью учредить два сената: один - чисто направляющий и охранительный, а другой - судебный, и присвоить первому из них все преимущества государственного совета. В таком случае, возражают некоторые, лучше было бы, вместо государственного совета, иметь кабинет государя, на подобие того, какой существовал в царствование императрицы Елисаветы Петровны.
По всем сведениям, полученным до сих пор, о происходящих у Мордвинова (Николай Семенович, единственный из членов Верховного уголовного суда в 1826 году отказался подписать смертный приговор декабристам. Мордвинов заключает в себе одном всю русскую оппозицию, - писал о нём А. С. Пушкин) сборищах оказывается, что он и его сподвижники не более, как повесы, собирающиеся с единственной целью устраивать оргии. Я слежу за ними очень зорко. Несколько дней сряду Мордвинов только и делал, что бегал за публичными женщинами, доходя до проституток самого низкого сорта. Молодой Замятин, вызвавшийся посещать эти собрания, никак не мог застать его дома.
Доставленные некоторыми лицами сведения дают о Владимире Шишкове самое неблагоприятное понятие относительно того, что составляет характер полезного и благонамеренного человека. Образ его мыслей и его нравственность также, говорят, достойны сильного порицания, и надо удивляться тому, что такой уважаемый человек, как адмирал Шишков, терпит около себя подобную личность. Этого молодой человек считает себя умным, так как перевел (???) "Освобожденный Иерусалим" Тасса.
6 августа 1826 г.
Имею честь представить вашему превосходительству resume нескольких замечаний, сделанных в аристократических кружках:
"Старый Пущин (Иван Петрович, Иван Иванов Пущин, декабрист, его сын) генерал-интендант флота, семидесятилетний старец, более полувека состоит на службе. Жена его уже 20 лет находится в состоянии умопомешательства; из одиннадцати человек детей, двое умерли гражданской смертью, а остальные должны потерять все свое состояние, потому что этого желает начальник штаба морского ведомства Моллер (Антон Васильевич), сумевший так представить дело, что Пущин, который, за учреждением министерства, ни за что не может уже отвечать, так как только исполняет предписания этого министерства, должен выносить на себе всю ответственность по счетной части.
Тот же Моллер не допускает, чтобы жалобы Пущина доходили до Государя, так что бедный старик находится в ужаснейшем положении. Не смотря, однако, на это, ничего не сделано, чтобы успокоить его, хотя один из сыновей его и оказался виновным только в том, что, зная об умысле заговорщиков, не донес об этом. Старик в отчаянии. Недавно он подал государю третье прошение, изложив в нем самые убедительные доводы в доказательство тому, что не имеют права делать его состояние ответственным за недочеты по морскому министерству.
Лучший пробный камень честности и бескорыстия министров - сравнение финансового их положения до вступления в управление министерством, и при выходе из оного. Дмитриев (Иван Иванович, министр юстиции, поэт), оставив министерство, не имел средств выехать отсюда в Москву, тогда как Гурьев (Дмитрий Александрович, министр финансов) и многие другие составили себе колоссальные богатства.
В предшествовавшее царствование было сделано все, чтобы умалить права государя, как самодержца. Ему ли говорить в его указах: "ознакомившись с мнением государственного совета (apres avoir pris connaissance de l'opinion du conseil d'etat), мы повелели и повелеваем"! Не следует приучать наш слух к такому тону; не надо государственного совета, или посредника между неограниченным главой государства и его народом; не нужно, наконец, конституционных форм правления, раз, что власть должна быть нераздельна.
По-видимому, государь также сознает эту истину, и очень вероятно, что он преобразует государственный совет в новый правительственный сенат или, лучше сказать, даст этому последнему его прежние права, так что он один будет издавать законы, и мы не увидим более постановлений, появляющихся под различными формами. Произволу министров будет положен конец, так как они должны будут представлять в сенат отчеты и отвечать перед ним за свои действия.
Мысль об учреждении консультации обер-прокуроров - мысль несчастная и вредная для тяжущихся. Во-первых, прибавляется еще одна инстанция, которых у нас и без того довольно, а, во-вторых, - это оружие в руках министра, благоприятствующее произволу и личному интересу.
Перенеся наш взгляд на финансы, - мы видим Гурьева, отменяющего винные откупа, чтобы дать блестящее положение вице-губернаторам; употребляющего противные здравому смыслу меры, убившие торговлю и национальную промышленность; собирающего, с жестокостью, общественные подати и увеличивающего их, употребляя государственные доходы на приобретение земель и умножение, таким образом, государственных имуществ на счет дворянства.
Можно ли, после этого, спрашивать, где и в чем причина недовольства? Следует только удивляться, что недовольство это не пустило еще более глубоких корней, и что взрыв не был более силен, так как все было сделано для установления конституционного правительства, которое было бы могилой народного благосостояния.
"Права дворянства нарушаются то прямо, то косвенно, аналоги, известные под именем земских повинностей, поистине разорительны. Употребление, делаемое из этих налогов, совершенно незаконно, и пора бы определить для них положительную норму, так как в настоящее время размеры их находятся в зависимости от произвола губернаторов".
9 августа 1826 г.
Слух о сборищах у вдовы Рылеевой (Наталья Михайловна, р. Тевяшева), вызван был следующим фактом, удостоверяемым официальным донесением по сему предмету.
Г-жа Малютина, узнав, что вдова Рылеева уезжает в Пензу, обратилась к военному губернатору с просьбой о возвращении ей бумаг, касающихся опеки ее детей, опекуном которых был покойный Рылеев. Вследствие этого, полицейский офицер, в сопровождена поверенного Малютиной, коллежского асессора Сутгова, отправился к Рылеевой за означенными бумагами. Это-то обстоятельство и подало повод говорить о сборищах. Старая карга Миклашева, вовлекшая в несчастье некоего Жандра, своим змеиным языком распускала эти слухи (Андрей Андреевич Жандр и его подруга Варвара Семеновна Миклашевич входили в круг самых близких и неизменных друзей Грибоедова).
Между дамами - две самые непримиримые и всегда готовые разрывать на части правительство: княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием для всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и его слуг.
Вот эпиграмма на князя Куракина, повторяемая во всех обществах и возбуждающая общий смех, так как дает повод к бесконечным комментариям:
Велик и славен был
Куракин в жизни сей!
И подданных морил,
И погребал царей.
Хочу прибавить несколько общих замечаний, сделанных реформаторами, число которых все увеличивается, хотя в большей части случаев они люди весьма благонамеренные.
"Было бы необходимо установить большее единство во всем, что касается исполнительной части. Таким образом, не ограничивая привилегий, которыми пользуются некоторые из присоединенных к империи провинций, можно было бы принять за правило, чтобы все правительственные распоряжения исполнялись повсюду во всем их объеме.
Но главное - необходимо изгнать всякую идею о конституционном правлении, для чего лучше всего было бы возвращаться мало-помалу к прежнему порядку вещей. Нелишним было бы также позволить и даже внушить журналистам, чтобы они писали об этом предмете, выставляя его с хорошей стороны. Затем верное средство парализовать усилия нововведений это сделать их смешными, тогда они не могут уже иметь никакого влияния на умы, слишком жадные ко всякой новинке".
Полиция решилась, наконец, арестовать некого Горецкого, за которым мы следили уже несколько месяцев. Этот человек проживал здесь более шести лет без всякого паспорта или какого-либо иного вида и на днях собирался бежать. Полиция нашла также необходимым обратить внимание на Мордвинова, который должен быть выслан отсюда сегодня или завтра.
10 августа 1826 г.
Я должен поговорить с вашим превосходительством об одном обстоятельстве, настолько же нелепом, как и неприятном во многих отношениях. Полиция отдала приказание следить за моими действиями и за действиями органов надзора. Полицейские чиновники, переодетые во фраки, бродят около маленького домика, занимаемого мною, и наблюдают за теми, кто ко мне приходит. Положим, что мои действия не боятся дневного света, но из этого вытекает большое зло: надзор, делаясь сам предметом надзора, вопреки всякому смыслу и справедливости, - непременно должен потерять в том уважении, какое ему обязаны оказывать в интересе успеха его действий.
Употребляемые полицией сыщики разглашают дело, и им это не запрещается. Я предупредил об этом г. Дершау, но он делает вид, что ничего не знает. Можно контролировать мои действия - я ничего против этого не имею, даже был бы готов одобрить это, но посылать подсматривать за мною и за навещающими меня лицами таких болванов, на которых все уличные мальчишки указывают пальцами, - это слишком уж непоследовательно, чтобы не сказать более.
Ко всему этому следует прибавить, что Фогель и его сподвижники составляют и ежедневно представляют военному губернатору рапортички о той, что делают и говорят некоторые из моих агентов. Это, положим, в порядке вещей, но смею надеяться, что экспромтам этим не прежде поверят, как убедившись сначала в их справедливости. Тяжелый опыт сделал меня, быть может, слишком осторожным, - но я должен быть таким для пользы дела.
Вот еще несколько замечаний, сделанных в разных кружках и которые могут служить оправданием моих опасений: "Государь в особенности заявил себя против всяких двусмысленных или извилистых действий; это факт, хорошо известный; между тем встречаются люди, пытающиеся противиться развитию полезных мер, которые должны содействовать к улучшению порядка управления и к устройству его на прочных основаниях. Самое большое зло, представляющееся правительству, - это эгоизм должностных лиц и жажда всюду первенствовать.
Они не могли бы, конечно, достигнуть этой цели, если бы не имели своих приверженцев, которые стараются составить себе карьеру, в ущерб общественному делу. Начальники не смеют прямо задевать их, не желая ослабить свою партию, и потому, замечая зло, все-таки терпят его из личных видов.
Личный состав чиновников должен быть избран из людей не нуждающихся, которые могли бы посвятить себя служению общественному делу. Увеличение издержек на содержание двора повлечет за собой большие расходы и поставит правительство в затруднительное положение. Надо создать источник умножения доходов!..
Увеличить налоги - это средство, к которому не следует, да и не пожелают обращаться; поэтому придется наверстывать экономию в расходах. Уменьшение военных сил, с одной стороны, и повышение ценности бумажных денег - с другой, представляются двумя необходимыми мерами для достижения предположенной цели, хотя привести в исполнение эти меры будет нелегко.
Увольнение во временные отпуска части нижних чинов, конечно, сделает экономию в бюджете расходов по содержанию армии, но что делать с массой офицеров, которые останутся без всякого дела? Определить их на гражданские должности? Но многие из них вовсе не подготовлены к подобного рода деятельности. Между тем весьма важно дать им определенные занятия, чтобы не создать толпу тунеядцев, эту общественную заразу во всякое время, а тем более при настоящих обстоятельствах, когда всякий рассуждает, когда все - даже воспитанники учебных заведений - считают себя призванными обсуждать общественные дела…"
Примите уверения и проч. Фок.
11 августа 1826 г.
Продолжаю сообщать вашему превосходительству общие замечания, доходящие до меня из различных кружков.
11 августа 1826 г.
Продолжаю сообщать вашему превосходительству общие замечания, доходящие до меня из различных кружков.
Мнение всех благомыслящих людей сильно клонится в пользу правительства, его действий и его направления. Даже больше: находит, что следовало бы строже наказывать, чтобы зажать рты сочинителям разных вестей и тем, которые распускают слухи, лишенные всякого основания. Ходившие по городу, более недели, дурные слухи не произвели ни малейшего впечатления на купеческое сословие, проникнутого самым лучшим духом. Не будь нескольких шалопаев, все бывших военных, которые составляют чистую заразу для молодежи, все обстояло бы вполне благополучно. Только эти люди, да те дураки, которые вторят их словам, стараются мутить воду, одни - по привычке к занятиям такого рода, другие же - по безрассудству и без предвзятого намерения.
Все ждут если и не полного преобразования, то хоть исправления в порядке управления. Оно необходимо и, конечно, не понравится неблагонамеренным или тем, которые сами заинтересованы в сохранении злоупотреблений. Лишите, например, судью возможности брать взятки, - и вы доведете его до крайности, - его, привыкшего вести образ жизни, мало соответствующий его средствам.
Предложите этому человеку умерить свои расходы, и вы заставите его громко роптать; но удалив его от должности, вы принуждены будете взять на его место другого чиновника, который скоро начнет поступать также; да и не всегда легко заменить старого рутинера, слишком хорошо навыкшего к делу. Дворянство должно было бы первым подавать пример во всем, что касается улучшения порядка вещей, а, между тем, оно не решается приняться за это и с большим старанием заняться необходимыми делами.
Купечество имеет в виду лишь одну цель - торговые барыши, и воображает, что сделало все, развернув свои отрицательные добродетели. Молодежь ужасно дурно воспитана и заражена идеями новаторов нынешнего века; семейные узы утратили свою силу и вследствие этих идей, и вследствие общего эгоизма; так что понадобится немало забот и времени, чтобы исправить дух молодых людей, которые не хотят и слышать об улучшении нравов, без чего, однако ж, правительство не в состоянии будет начать действовать. На правительстве лежит тройная обязанность: оно должно исправлять, управлять и подготовлять материал для будущего; к сожалению, у него нет этого материала, и мало надежды на поддержку со стороны хороших пособников.
При таком положении вещей нельзя быть достаточно предусмотрительным, ибо опытом доказано, что меры предосторожности, казавшиеся, с первого взгляда, ребяческими, - становились впоследствии гарантией общественного благосостояния.
11 августа 1826 г.
В виду, ходившего по городу слуха, что будто бы появился какой-то мещанин, выдававший себя за пророка, я поручил одному из своих агентов разузнать об этом обстоятельстве. Он донес мне следующее: Новгородский мещанин, Федор Дорофеев Сидоров, 87 лет от роду, живет, уже около семи лет, у жены надворного советника Яковлевой. Летом он уезжает с нею на дачу, принадлежащую ей и находящуюся на 4-й версте по Петергофской дороге.
Человек этот был очень беден. Г-жа Яковлева кормит его со своего стола; он занимается чтением Евангелия; проводит время с отставным священником Меркелевым, и часто ходит по нескольку верст пешком, один или с помянутым священником; по дороге он подбирает маленькие камушки и, принеся их домой, предсказывает, по ним, будущее лицам, приезжающим взглянуть на него. Если физиономия кого либо из посетителей не нравится пророку, то он высылает его вон, говоря: "вы нечисты, - мне нечего вам сказать". Агент надзора кончает свое донесение замечанием, что 9-го числа этого месяца, вышесказанный пророк отправлен г-жой Яковлевой в деревню, на московской дороге, в 120-ти верстах от Петербурга.
В последние дни многие лица, в особенности женщины, ездили смотреть на пророка, предсказания которого, впрочем, не представляли ничего предосудительного. Прилагаю донесение в оригинале ("О именующимся святым отцом или Пророком. Секретным разысканием оказалось, что сей есть Новгородский мещанин и проживает на даче, состоящей по петергофской дороге на 4 версте принадлежит г-же надворной советницы Дарьи Семеновны Яковлевой, имя его Дорофей Сидоров росту малого, горбатый, покрытый сединой, от роду 87 лет; проживаете у Яковлевой около 7 лет зимою в городе, а летом на сей даче, принят же он г-жой Яковлевой по крайней бедности.
Прилично его содержат, даже пищу от стола ее ему дают. Деяния его Дорофея суть: читать библию, и бедовать с находящимся у Яковлевой отставным тихвинским священником Меркелевым, и прогуливаться по петергофской дороге, идя несколько верст, иногда один, но часто с вышесказанным священником, набирает по дороге мочалки, и мелкие камни в пазуху, и потом возвращается домой предсказывает яко Пророк разным приходящим в нему людям о будущем их благе, но некоторых к себе не принимает, говоря им, "Я знаю, что вы пришли ко мне нечистосердечно, удалитесь". Даже начали к нему наезжать много гг. Он каждого принимал к себе в комнату наедине, за пророчество свое почти никакой платы не принимал, и ныне по лично мне отзыву там, в доме, что сего Пророка 9-го числа послала г-жа Яковлева в деревню, состоящую по московской дороге в Ивановку, за 120 верст от Петербурга. Священник Меркелев выбыл в Тихвин").
12 августа 1826 г.
Средства, которыми располагает полиция, - неисчислимы; между тем как средства надзора, напротив, очень ограничены. Все полицейские офицеры в то же время и надзиратели, и большинство из них, в особенности квартальные надзиратели, - могут каждый день варить себе суп из курицы; один из таких надзирателей, а именно 2-го квартала 3-й части, может, не притесняя никого, иметь ежедневный доход в 50 рублей; самый бедный квартал дает надзирателю до 3000 рублей в год.
12 августа 1826 г.
Средства, которыми располагает полиция, - неисчислимы; между тем как средства надзора, напротив, очень ограничены. Все полицейские офицеры в то же время и надзиратели, и большинство из них, в особенности квартальные надзиратели, - могут каждый день варить себе суп из курицы; один из таких надзирателей, а именно 2-го квартала 3-й части, может, не притесняя никого, иметь ежедневный доход в 50 рублей; самый бедный квартал дает надзирателю до 3000 рублей в год.
Потому-то квартальные надзиратели прямо заинтересованы в беспрекословном исполнение приказов своего начальства, которое имеет право карать тотчас, ничем не подтверждая своих действий, т. е. без всякого следствия.
Вот это-то и есть то бесценное преимущество, которого недостает надзору. Круг действий последнего недостаточно обширен, потому что и средства его ограниченны; деятельность его могла бы быть гораздо шире без тех препятствий, какие ставит ему полиция, руководствующаяся, в этом отношении, своим принципом и служебной завистью.
Изменить образ мнений об этом предмете многих личностей тоже, что захотеть смешать воду с огнем. Поэтому, было бы необходимо увеличить средства надзора, употребив такие меры, который не имеют ничего позорного в нравственном отношении и вовсе не убыточны в денежном. Вот мнение одного поверенного (агента).
Дело в том, чтобы, с одной стороны, допустить, под покровом надзора, какие-нибудь сборища, в которых можно было бы устроить наблюдательные кружки; с другой стороны, - предоставить в распоряжение надзора сумму в 50000 рублей, для раздачи оной, под залог недвижимых имений и ценных вещей, - в виде займа и за умеренный процент; эта операция будет служить богатым источником как для поддержки старых связей, так и для образования новых повсюду, во всех классах общества. Агент надзора, Z., известный по прежним сношениям, составлял бы контракты по закладным и собирал бы деньги, отданные на проценты; так что, не порождая сомнений относительно правильности отчетности, операция эта удвоит средства надзора и дело пойдет аккуратно и быстро.
Последствием всего этого будет возможность устранять препятствия, воздвигаемые действиями полиции, ибо тогда средства ее и надзора уравновесятся, а это уже много значит!
Представляю эти предположения на усмотрение вашего пр-ва; если вы найдете возможным одобрить их, я постараюсь еще подумать над ними и позаботиться о применении их к делу (На полях этого письма, рукой генерала Бенкендорфа, сделана, карандашом, следующая заметка (на французском языке): "мысль очень хороша; приготовьте это дело к моему возвращению").
12 августа 1826 г.
Арест чиновников департамента государственных имуществ и отставного полковника Крюковского (Петр Абрамович?), человека, имеющего обширный круг знакомства, - наделал много шума. Вчера, 11-го числа, подсудимые были привезены к военному генерал-губернатору, и он сам допрашивал их, каждого отдельно; никто не присутствовал при этом, даже директор канцелярии его не был при допросе, который продолжался с 10-ти часов утра до 2-х пополудни. До сих пор ничего еще неизвестно о признаниях подсудимых.
Лицо, которое, кажется, все хорошо знает, предполагает, что обвинение касается не только взяточничества и злоупотреблений, но что, будто бы, тут замешано и участие в заговоре. Кому было поручено обратиться в Москве к военному генерал-губернатору? Генералу Бенкендорфу или барону Дибичу? Вот вопрос, занимающий всех служащих. Это дело высшей полицейской власти, говорят все, и поэтому касается первого. Слухи и рассуждения по поводу этих арестов не особенно привлекательного свойства. Вот некоторые из тех разговоров, какие ведутся теперь в городе без всякого стеснения:
"Если подсудимые невиновны, - задержание их становится одним из тех актов произвола, которые так часто случались в царствование императора Павла, и характеризовали управление графа Аракчеева; если же виновность их почти что доказана, то следовало немедленно сделать все распоряжения, требуемые, в подобных случаях, законом, чтобы никто не имел право заметить, что в настоящем деле правительство злоупотребило своею властью.
Если донос не основан на неопровержимых доказательствах, то чем может быть удовлетворена оскорбленная честь подсудимых? если же против них существуют только одни подозрения, то ничего не могло бы быть более, кстати, как безотлагательное разъяснение этих подозрений; такой образ действий заставил бы замолчать общество, делающее теперь тысячи предположений, одно нелепее другого. Все это представляет много затруднений, особенно в настоящее время, - почти накануне коронации. Дело это или имеет важность, или не имеет ее; в первом случае прямо заявите об этом; во втором - устройте так, чтобы отложить рассмотрение его до другого времени".
Считаю своим долгом передать вашему превосходительству все эти рассуждения и, вместе с тем, предупредить вас, что происшествие это возбудит еще много дурных толков.
13 августа 1826 г.
Выходки полиции при контролировании надзора, становятся, с каждым днем, все более и более резкими. Во всяком хорошем управлении - контроль необходим. Надзор, действующий по правилам, освященным одобрением государя императора, не боится поверки; напротив - он сам идет на встречу всему, что может способствовать к разъяснению его деятельности. Поэтому не мешало бы полиции ограничиваться одним наблюдением, а не играть роль наставника.
Между тем вот что происходит. Полиция допускает Чихачева выдвигать, из толпы своих сыщиков, на первый план Константинова, отъявленного ябедника, человека, известного своими бесчестными поступками в прошедшем и в настоящем. Из этого возникают затруднения для надзора: он видит себя лишенным уважения, которое должно быть одним из главнейших его атрибутов, так как Константинов, пользуясь правом говорить свободно, хвастает, что передал, кому следует, записку о своих действиях.
По словам чиновника, служащего в канцелярии обер-полицмейстера и живущего в одном доме с Константиновым, этот последний сделал в своей записке донос на одного из агентов надзора,- человека, отличающегося своею преданностью и деятельностью, которые он не один уже раз выказывал. Донос состоит в том, что будто бы Лефебр рассказывал в городе, что на время пребывания его, нынешним летом, в Царском Селе, ему дано было вашим превосходительством поручение следить за действиями государя.
Очевидно, что распуская подобные смешные слухи, вероятность которых разбивается самою нелепостью их,- имеют в виду выставить в невыгодном свете человека, с пользою употребляемого надзором, и этим ослабить средства последнего.
Я далек от мысли жаловаться на полицию - напротив,- я желал бы, насколько это зависит от меня,- поддерживать доброе согласие, которое должно царить между этими двумя учреждениями, призванными помогать одно другому; но я сознаю свои обязанности и не хочу упустить возможности откровенно выставить действия слова и дела.
14 августа 1826 г.
Было очень естественно ожидать всевозможных комментариев, предположений и рассуждений о последних арестах. Вот что, вообще, говорят об этом происшествии, сильно занимающем общество в настоящую минуту: Говорят, что это случайность, которая, однако ж, должна иметь отношение к какому-нибудь заговору против правительства или против особы государя; в противном случае, - к чему эта таинственность при следствии, которое ведется самим военным генерал-губернатором?
Какого бы рода это дело ни было, говорят алармисты,- оно свидетельствует, что под пеплом таится огонь. Напрасно доказывают им, что болезнь такая тяжелая, какую перенесло государство, всегда оставляет следы: они твердо убеждены, что безопасность правительства - мнимая, и распускают слухи, одни тревожнее других,- о намерениях и замыслах, о словах и действиях всех личностей, которые, по тому или другому поводу, - составляют шайку недовольных; так что тут дело доходит до поджогов и яду, одним словом, до всех сильных средств, необходимых для совершения переворотов.
"Да, - говорят многие, - хотят произвести беспорядки в день рождения государя, милосердие которого столь обильно расточаемое, вызовет безнаказанность или, пожалуй, что-нибудь еще худшее. Прибавьте к этому, что правительство еще не начертало себе определенного плана действий; что остается еще много неудовлетворенного мелкого тщеславия, множество незамещенных мест, что, наконец, недостает средств, чтобы действовать с энергией,- и вы будете в состоянии составить себе правильное понятие о настоящем положении правительства".
"Нельзя не признать,- говорят люди благомыслящие,- что многое справедливо в этой картине; но,- с другой стороны,- должно согласиться с тем, что настроение общества, вообще, а настроение войска в особенности,- превосходно"!
Все данные, старательно и разборчиво собранные надзором,- такого свойства, что не оставляют и тени сомнения по поводу всего этого. Остается заметить, что все меры, как уже принятые, так и те, которые еще необходимо принять, чтобы завести машину, должны непременно произвести благотворное действие; так что, продолжая начатое, можно надеяться преодолеть зло добром.
Только что, приехав из Ярославля, брат генерала Полозова доносит, что ссыльные, которых он встретил в дороге, были дурно приняты народом, давшим им насмешливое прозвище "цариков"; что эти личности, и между ними бывший князь Трубецкой, говорили - как рассказывают - жене станционного смотрителя, в то время, как фельдъегерь выходил из комнаты: "Ничего! у нас в Москве человек десять наших эмиссаров, которым поручено избавить нас от государя; и если ему опять удастся уцелеть,- то это будет не больше, как отсрочка"! Эта выходка и то старание, с каким распространяли на станциях письмо Рылеева, доказывают, что ложные слухи, ходившие в Петербурге о случившихся, будто бы, в Москве несчастиях, - дело приверженцев государственных преступников.
Полозов прибавляет, что за исключением того незначительного волнения, которое было, перед тем, в Ярославской губернии, и от которого ныне не осталось и следа,- настроение умов не имеет ничего такого, что могло бы возбуждать опасения. На одной станции фельдъегерь круто обошелся со смотрителем, вступившим в длинные разговоры с преступниками. Вообще, у этих смотрителей дух нехорош, и было бы очень полезно учредить над ними более бдительный и более прямой надзор, чем тот, какой существует в настоящее время.
М-llе Пучкова,- писательница, и умная женщина, рассказывает, что в бытность ее в Париже, она часто встречала, в прошлом январе месяце, Николая Тургенева (декабрист, осужден), который казался проникнутым самым лучшим духом и принял обе присяги, требовавшиеся после смерти императора Александра: она прибавляет, что в нем заметно было тогда большое нетерпение уехать в Англию, и что одно время заграницей уверяли, что, будто бы, государь помиловал всех заговорщиков.
Эта девица Пучкова живет в доме министра народного просвещения; она возвратилась сюда с кузиной покойного графа Милорадовича, генеральшей Ребиндер, которая намерена хлопотать, через посредство вашего превосходительства, о назначении ей, в качестве родственницы графа Милорадовича, пожизненной пенсии. Сестра девицы Пучковой, Наталья, отправилась в Москву с г-жею Верещагиной. Обе эти дамы служат полиции под покровительством князя Алекс. Голицына. Деятельность надзора растет с каждым днем и у меня едва хватает времени для принятия и записывания всех заявлений.
15-го августа 1826 г.
Движение, характеризующее политические мнения,- весьма положительно. Многие говорят, что надо действовать круто, чтобы положить конец многочисленным злоупотреблениям и истребить взяточничество; оно пустило слишком глубокие корни, чтобы можно было ограничиться окольными путями. "Нельзя откладывать наказания, заслуженного преступлением; следует избегать полумер,- ничего нет вреднее этого.
15-го августа 1826 г.
Движение, характеризующее политические мнения,- весьма положительно. Многие говорят, что надо действовать круто, чтобы положить конец многочисленным злоупотреблениям и истребить взяточничество; оно пустило слишком глубокие корни, чтобы можно было ограничиться окольными путями. "Нельзя откладывать наказания, заслуженного преступлением; следует избегать полумер,- ничего нет вреднее этого.
История всех стран и всех времен не оставляет никакого сомнения в очевидности той истины, что, во избежание больших зол, необходимо карать вовремя и без всякой жалости. Итак, следует нанести удар теперь,- или никогда. Через десять, пятнадцать лет - будет уже поздно, если порядок вещей останется в настоящем положении. Признано и доказано, что тот, кто хочет ослабить неограниченную власть государя,- сам себе роет яму. Ведь надо будет чем-нибудь заместить пустое место, а как совершить такой переворот, не вызывая и не поддерживая анархию, со всеми сопровождающими ее жгучими бедствиями? Поэтому, такого злоумышленника надо преследовать и карать,- это требует общий интерес и в этом единственное средство к спасению".
"Понимают ли наши богачи свою настоящую выгоду? Конечно, нет! Взгляните на частных лиц, каковы, например, граф Литта, генерал Энгельгард, находящие наслаждение в том, что держат под спудом - один 20, а другой 27 миллионов рублей. Действуя, таким образом, они и им подобные задерживают обращение денег.
С другой стороны, наши финансовые операции были до сих пор совершенно ошибочны; правительство думало окружить себя безнаказанно конституционной завесой, провозгласив освобождение крестьян в немецких провинциях. После этого можно ли удивляться тому, что финансы в упадке, что взяточничество на первом плане, и что злоупотребления увеличиваются с каждым шагом? При таком порядки вещей, высшей полиции, этому правительственному оку,- предстоит трудная задача.
Она должна учредить такой присмотр, который кольцом охватывал бы все отрасли общественного управления; ей надлежит указывать на зло и, вместе с тем, на самое скорое и самое действительное средство против этого зла,- средство, которое она сама же должна применять с быстротою и знанием дела. Сколько тяжелых обязанностей и какая громадная ответственность! Но, зато же, сколько пожинается и славы!"
Вот какого рода рассуждения и замечания слышишь часто, особенно в среде обруселых иностранцев.
Эти дни общественное внимание занято, почти исключительно, последними арестами. Во что бы то ни стало, стараются угадать их причину. Если, говорят, это простое лихоимство, - к чему та строгость, с какою производится следствие? Значит, дело идет о заговоре против правительства. Другие, напротив, думают, что делу этому придано особенное значение для того, чтобы, неожиданно напав на обвиненных, поймать их на месте преступления.
Такое мнение поддерживается также и тем молчанием, какое хранят по этому делу письма, полученные в последнее время из Москвы. - Говорят, еще, что какой-то важный чиновник был привезен сюда из Олонецкой губернии, и что следствие по поводу недавних арестов уже почти кончено.
Надо заметить, что все арестованные личности известны за отъявленных взяточников, и что все те, которые громче других кричат против их ареста,- одного с ними поля ягода. Это зловредное отродье вовсе не скрывает своего бешенства и явно выражает его в публичных местах. Пусть себе кричат,- это даст возможность лучше отметить их.
16-го августа 1826 г.
Представляю при сем вашему превосходительству очень интересную записку Висковатова. Заключающиеся в ней данные собраны и представлены обер-секретарем сената Озерским, который, в продолжении трех лет, находился во главе этих дел, в качестве начальника отделения департамента государственных имуществ.
Человек этот предлагает все обнаружить, так как до сих пор затрагивали только злоупотребления, совершающиеся в Архангельской губернии, не зная о тех огромных злоупотреблениях, которые творятся в низовых губерниях. Завтра я отправлю к вашему превосходительству извлечение из двух донесений, сделанных Озерским в 1820 и 1822 годах, и которые могут быть отысканы в архивах департамента государственных имуществ. Но этот господин умоляет не называть его до возвращения в-го пр-ва. К тому времени, я отберу от Озерского все необходимые сведения.
Главным зачинщиком этих беспримерных злоупотреблений должен быть признан некто Соколов, который еще не арестован и служит в адмиралтействе корабельным смотрителем.
Много говорят об аресте г. Кутузова, служащего в департаменте торговли, и рассказывают следующее. Год тому назад, человек этот предупредил одного своего знакомого, что люди этого последнего замышляют убить его. Дело было исследовано, более двадцати человек крепостных сознались в своей вине, были наказаны кнутом и сосланы в Сибирь, а доносчик получил от лица, подвергавшегося такой опасности, подарок в сто тысяч рублей. Теперь же оказывается, что он сам подстрекал виновных сделать покушение на жизнь их барина!
Эта личность представляет верный образчик нравственности нашей молодежи! - слышишь со всех сторон. Но разве один человек в состоянии усмотреть за всем? Разве государь, один, без поддержки, может добиться восстановления порядка в такое время, когда все, от мала до велика, проникнуты одним духом стяжания и корысти,- духом, пустившим такие глубокие корни, что скоро, волей неволей, придется прибегнуть к весьма сильным мерам, чтобы только удержаться в принятом направлении.
Другое, не менее прискорбное явление, говорят, заключается в том, что люди высокопоставленные и могущественные не сделали ни шагу для содействия правительству в его мероприятиях, и что, напротив, судя по доносам их прислуги, часто выражают недовольство правительством, тем более неосновательное, что они сами обладают всеми средствами, чтобы действовать быстро и надлежащим образом.
Говорят также, что не раз уже замечали министру финансов о том, что было, по меньшей мере, неблагоразумно, если не неприлично,- предоставить двум торговым домам - Штиглица и Мейер-Брюкенера полную свободу определять, по своему усмотрению, вексельный курс; произвол их в этом отношении дошел до того, что ни один маклер не смеет обозначить курс без их согласия.
Новые постановления по финансовой части подтачивают торговлю в самом корне и подавляют зарождающуюся промышленность. Министр вообразил, что суммы, образуемые денежными штрафами, составляют обильный источник доходов, и не смотря на то, что опыт доказывает противное,- он не хочет сознаться в своей ошибке. По его мнению,- пусть терпит государство, лишь бы только он был прав!
18-го августа 1926 г.
По словам приверженцев партии, противящейся преобразовательным мерам, установление прочного порядка в управлении также трудно, как найти квадратуру круга. Люди малодушные боятся реакции; те же, которые выше всего ценят наружное спокойствие, громко заявляют, что многочисленность виновных будет иметь неизбежным последствием безнаказанность. Каким образом, говорят они, достигнуть цели, не разрушая всего здания бюрократии, которую многие отстаивают в собственных своих интересах!
18-го августа 1926 г.
По словам приверженцев партии, противящейся преобразовательным мерам, установление прочного порядка в управлении также трудно, как найти квадратуру круга. Люди малодушные боятся реакции; те же, которые выше всего ценят наружное спокойствие, громко заявляют, что многочисленность виновных будет иметь неизбежным последствием безнаказанность. Каким образом, говорят они, достигнуть цели, не разрушая всего здания бюрократии, которую многие отстаивают в собственных своих интересах!
Разорение одного естественно влечет за собою и потерю состояний других взяточников, имеющих целую толпу сообщников; все они так сжились с системой грабежа, всюду и всеми терпимой, что желать поколебать ее,- тоже, что захотеть повторить древнюю сцепу в храме Филистимлян.
Благомыслящее люди находят подобное мнение, по меньшей мере, неосновательным. Если, возражают они, зло, действительно, доведено до крайних пределов,- необходимо употребить все возможные средства, чтобы безотлагательно и энергично искоренить его. Правительство не должно останавливаться перед мыслью о том, что при этом могут быть затронуты частные интересы, иначе придется отложить все полезные меры. Принцип этот был в виду слишком долго и последствия его слишком пагубны, чтобы не постараться уничтожить их во избежание великих бед.
Вот еще замечания с другой стороны: Настоящее положение дел и людей - совсем особенное: первые, очевидно, в упадке, при полном отсутствии нравственности; люди же, одержимые эгоизмом, столько же думают об общественном деле, как об австрийских владениях. Воспитание юношества направлено ложно: молодежь рассуждает, тогда как могла бы гораздо полезнее употреблять свое время. Торговля и национальная промышленность страдают при таком порядке вещей, когда люди не берегут своего состояния.
Сколько нужно стараний, чтобы произвести реформу, столько же необходимую, как и неприятную и тяжелую для бюрократии,- этой истинной гидры, которую можно уничтожить только продолжительным трудом, неустанно добираясь до самого корня зла. Поэтому, пусть не стараются доказывать нам, что нет почти никакой возможности быть всюду, все видеть и со всем справиться. Достигнуть этой тройной цели, было бы, конечно, большим подвигом; но тем похвальнее этот подвиг, чем больше камней преткновения встречает правительство на своем пути, и что ему приходится одним взмахом делать три удара: преобразовывать, создавать и входить в самые мельчайшие подробности дела.
Нельзя не сознаться, что заботливость, высказываемая правительством относительно заживления язв государства, представляется, в своем роде, безмолвным воззванием к наиболее влиятельным сословиям, каковы дворянство и купечество,- о содействии их общему благу. Горе им, если слишком узкие цели помешают им отозваться на этот призыв. До сих пор личный эгоизм всегда брал перевес. Когда-то придут к убеждению, что копить - еще не есть главная цель; но что надо еще уметь вовремя приносить жертвы, чтобы сохранить то, что было так легко добыто.
Жертвы эти не исключительно денежные; нет,- нужно жертвовать государству своим временем, трудом, вкусом и, в особенности, избегать тех ненавистных страстей, которые хотя и копошатся у подножия древа, но, тем не менее, опасны. И вот этих-то усилий не хотят сделать наши вельможи, а потом сами удивляются неудачному ходу их предприятий.
Так, например, какой-нибудь министр, располагающий громадными средствами, мог бы пользоваться ими во славу себе и своему отечеству, если бы был человеком с душой и возвышенными чувствами; но увлекаемый пожирающим его честолюбием, он не может ни на чем остановиться и бросает начатое дело, как только увидит, что не смеет плутовать.
Приближенные и челядь подобных личностей следуют примеру своих патронов, а общественное дело гибнет от этого. Большая часть зол, тяготеющих над нами, происходит от вышеизложенных причин.
19-го августа 1826 г.
Чтобы дать понятие о мнении благомыслящих людей относительно действий правительства, считаю нужным сообщить следующие замечания:
19-го августа 1826 г.
Чтобы дать понятие о мнении благомыслящих людей относительно действий правительства, считаю нужным сообщить следующие замечания:
Усвоенное правительством правило принимать к сведению доносы, указывающие на злоупотребления, правило, проводимое до сих пор с твердостью и разборчивостью имело необыкновенно хорошие результаты. Доносчики знают, что в случае ложного доноса, их не помилуют, и потому никто ложно по доносит.
Одни из них делают свои сообщения из желания принести пользу общественному благу, другие же - ради собственных интересов; но как бы то ни было, выясняются разные ужасы и правительство узнает вещи, которые никогда бы не дошли до него, если бы оно не задалось целью все видеть, все слышать, чтобы, затем, действовать сознательно повсюду и во всякое время. Без сомнения, это большая выгода - иметь перед собой торную дорогу, с которой нельзя сбиться, так как, следуя этому правилу,- видишь как исчезают все неровности пути.
Таким образом бесчестность многих людей обнаруживается: власти также, одна за другой, подвергнутся тайному наблюдению. Теперь слышишь со всех сторон: "Честные люди будут ограждены от несправедливостей; одни злонамеренные будут в страхе, так как боятся дневного света. Пора положить преграду грабежу и наказать взяточников.
Доверие, возбуждаемое правительством, желающим снискать себе расположение тех, кем оно управляете,- есть могущественное средство для облегчения успеха его предприятий. Расположение это, служащее лучшею защитою тому, кто призван управлять другими, - раз приобретенное, удесятеряет нравственные силы правительства. С этой любовью действуешь хорошо, уверенно: энтузиазм, хорошо направленный, управляет послушанием, и если заботливо избегать всего, что носит характер суеты и беспокойства, то самая трудная задача выполняется одним мановением руки".
Я должен уведомить в. пр., что граф Николай Пален уехал в Ревель, и что он поведением своим никогда не подавал повода и к тени сомнения в политической его благонадежности. Граф Александр Завадовский состоит под надзором; но за ним ничего не замечено выдающегося. Чаще всего он посещает: офицеров кавалергардского полка, как, напр., Бобринского, Шереметьева и других, затем, князя Гагарина, камергера Больша, княгиню Лобанову, Колошина и Энгельгардта.
20-го августа 1826 г.
Некоторые из стариков, приверженцы системы правления блаженной памяти императрицы Екатерины II-й, люди хорошие и благоразумные, усиленно читают и комментируют, в своих интимных кружках письмо де Лагарпа к императору Александру.
С большим трудом удалось мне получить позволение списать это письмо, которое спешу переслать вашему превосходительству.
Надо предполагать, что государю известно это письмо; но я считаю своим долгом просить вас прочитать его. Содержание этого письма интересно в высшей степени, и может быть подвергнуто комментариям и критике всевозможных оттенков. Люди, занимающиеся этими исследованиями, находят в нем разрешение многих загадок царствования покойного императора и явное указание на различные правила, следовать которым было бы полезно настоящему правительству. Наиболее выдающиеся места этого письма бросаются в глаза, так что пробегая его, в. пр. составите себе совершенно ясное понятие о тех спорах, которые оно должно возбуждать.
21-го августа 1826 г.
"Дух хорош, замечают, во всех слоях общества; остается только немного прежней закваски, да и та будет истреблена, когда праздных людей частью займут чем-нибудь, частью вышлют, и когда бюрократии будет нанесен последний удар. Обнаруженные злоупотребления, совершавшиеся в канцелярии министерства финансов, дают верное понятие о влиянии этой гидры. Но, зато же, и нападут на нее со всех сторон и доносы посыпятся градом: одни будут стараться раскрывать тайны, чтобы самим выйти сухими из воды; другие же - или ради отличия, или из любви к общественному благу. Впрочем, только что сделанные открытия не более, как прелюдия к целой веренице последующих.
В продолжении двадцати пяти лет, бюрократия питалась лихоимством, совершаемым с бесстыдством и безнаказанностью. На счет этого грабежа она поддерживала войну с общественным делом и с благомыслящими людьми, которые не только были устраняемы, но и всячески преследуемы.
Война эта принесла пользу только одним комиссионерам; поэтому, справедливость требует, чтобы, для удовлетворения оскорбленного общества, прежде всего приняты были меры, парализующие тот порядок вещей, который был выгоден лишь одним общественным пиявкам и заговорщикам. На них-то и должно пасть наказание! Никогда закон возмездия не получил бы более справедливого применения, как в том случае, если бы приступили к конфискации имущества комиссионеров.
Денежный интерес играл бы тут меньшую роль, чем интерес нравственный: первый не велик, второй же неизмерим, так как, надо сознаться, что благодаря безнаказанности, ремесло грабителя сделалось уже слишком выгодным. Комиссионеры на все решались, все делали, ни в чем себе не отказывали; все их счеты принимались, и авторитет общества не восставал против них. Теперь пришла пора, и даже очень кстати в настоящую минуту, положить конец этой долгой терпимости.
Правительству предстоит выбирать одно из двух: или допускать ужасное зло, или прибегнуть к реформе, провести ее толково, деятельно и смело и стараться найти в этом и средство к исправлению старых несправедливостей, и оружие против тех беспорядков, которые могут быть подготовлены грабителями. В подобном положении не остается выбора: он указывается самим порядком вещей. Правительство сознает это и действует как нельзя более последовательно. Одни только злонамеренные могут не признавать этого".
Становится очевидным,- даже недовольные не в состоянии отрицать это,- что все благомыслящие люди с каждым днем все более и более сознают пользу существования надзора; многие из них предлагают ему свои услуги даром, чтобы, с одной стороны,- давать полезные советы, а, с другой,- направлять общественное мнение в интересах правительства, преследующего одну только цель - противопоставить грозный оплот господствующим преступлениям и испорченности, поколебавшим, в самом основании, нравственные силы народа.
23-го августа 1826 г.
О настроении умов можно сообщить весьма удовлетворительные известия.
Сами недовольные должны сознаться, что прибытие в Москву великого князя Константина Павловича нанесло последний удар злонамеренным, внушив мужество даже трусам. Конечно, рассуждают многие, бывшие беспорядки вызваны были некоторыми личностями, не имевшими иной цели, как произвести смуты в обществе, чтобы, затем, предложить свои услуги для его успокоения. Последний якорь спасения, за который держались еще их надежды, был предполагаемый разрыв в отношениях государя с старшим его братом; но приезд цесаревича в Москву уничтожил и эти надежды.
Проект освобождения крестьян также разлетелся в прах, а решительные меры, принятые правительством для искоренения злоупотреблений, не позволяют распространителям тревожных слухов, создавать и поддерживать различные выдумки; так что положительно можно сказать, не преувеличивая, что термометр настроения умов должен подняться только на один градус, чтобы стать на beau-fixe, и что правительство собирает теперь и пожнет с избытком, впоследствии, плоды настолько же полезных, сколько и энергических распоряжений, которыми до сих пор отличались все его действия.
Нельзя, однако, отрицать, прибавляют некоторые, что в обществе, особенно до развязки великой трагедии, существовала дурная закваска, остающаяся, может быть, еще и теперь в среде разгульной молодежи и в святилище бюрократии. Это, впрочем, все известно, да и не в этом дело, а в том, чтобы знать как велико было число злонамеренных, действовавших в последнем случае против общественного порядка, и не составляли ли они преобладающего большинства? Тысячи фактов. которые было бы излишне перечислять, доказывают, что большинство это было в руках правительства. Таким образом, эти злонамеренные могут быть только предметом надзора и не в состоянии помешать развитию правительственных мероприятий, которые, впрочем, указали на действующих лиц.
Я должен заметить, что прибытие великого князя Константина Павловича в Москву изменило тон даже высших классов общества, которые у нас самые дурные. Говорят, правда, что его императорское высочество решился приехать к своему августейшему брату только вследствие депутации, отправленной к нему московским дворянством; вообще же, высказываются теперь гораздо сдержаннее и приличнее; одна только m-me Лорер громко кричала эти дни.
Везде много смешных людей; здесь их, конечно, более, чем где-нибудь.
Некоторые из них говорят, что если мы не получим известие о коронации во вторник, 24 числа, в пять часов вечера, то это будет значить, что церемония опять отложена, что произведет много беспокойства и возбудит много ложных слухов. Другие уверяют, что в. п. сами привезете сюда эту весть; наконец, говорят даже, что государь приедет сюда, с вами, накануне Александрова дня. Не смотря, однако ж, на всю нелепость этих слухов, находятся глупцы, которые, верят им.
24 августа 1826 г.
Общее внимание обращено на Москву. Все заняты одною мыслью - коронациею; так что чем больше приближается тот момент, когда посланный с счастливою вестью должен явиться, тем меньше думают о чем-нибудь другом. Сегодня отовсюду слышится вопрос: приехал ли курьер? Некоторые утверждают, вопреки всякому вероятию, что курьер мог приехать сегодня утром, тогда как нужно только уметь считать, чтобы убедиться в том, что раньше вечера этого дня он не может быть здесь. Конечно, если сегодня ничего не будет,- тревога распространится завтра с быстротою молнии и подымется крик.
24 августа 1826 г.
Общее внимание обращено на Москву. Все заняты одною мыслью - коронациею; так что чем больше приближается тот момент, когда посланный с счастливою вестью должен явиться, тем меньше думают о чем-нибудь другом. Сегодня отовсюду слышится вопрос: приехал ли курьер? Некоторые утверждают, вопреки всякому вероятию, что курьер мог приехать сегодня утром, тогда как нужно только уметь считать, чтобы убедиться в том, что раньше вечера этого дня он не может быть здесь. Конечно, если сегодня ничего не будет,- тревога распространится завтра с быстротою молнии и подымется крик.
Высылка Мордвинова и арест Ганнибала - две отличнейшие меры и вообще одобряются обществом. К несчастью, должно упомянуть о том, что Мордвинов живет в Пулкове и вовсе не желает ехать в свое имение. Он прислал сюда одного из своих людей для займа денег, намереваясь ехать в Москву. Так как городская полиция не уведомила уездную о высылке Мордвинова, то у него полная свобода делать что захочет.
О вторжении персов рассуждают различно: одни не придают этому факту никакого значения; другие же, напротив, думают, что Турки не замедлят вмешаться в это дело; полагают также, что англичане, верные своей системе постоянного возбуждения затруднений между великими державами континента, давно уже подготовляли этот взрыв.
Шансы этой войны,- говорят,- будут, вероятно, малоблагоприятны для нас, так как надо или энергически взяться за дело, что повлечет за собою большие расходы и сделает сильную прореху в наших финансах, или же действовать оборонительно, что продолжит борьбу,- а это значило бы попасть из огня да в полымя. К этому прибавляют, что для ведения войны нужны деньги, а наши финансы истощены, следовательно придется обратиться к новым налогам, так как, при настоящих обстоятельствах нечего и думать о возможности добровольных пожертвований.
Таким образом, только одни успешные действия могут доставить нам средства вести и кончить эту войну с выгодой для государства. Известно, что военное дело имеет две важные стороны, которые следует старательно различать: одну - нравственную, другую - материальную.
Первая заключается в соответственном подготовлении тех средств, которые должны содействовать успеху войны; вторая - в пользовании этими средствами; одним словом: первая - голова, а вторая - руки. Опытом дознано, что обе эти стороны должны быть отделены одна от другой, так как никогда, почти, способность выполнения не совмещается с уменьем распорядиться. Но на этот раз, к счастью, оба эти качества соединены в одной личности - генерала Ермолова.
Все одобряют назначение (попечителем Спб. учеб. округа) Бороздина на место Рунича, который, сказать правду, не любим и не особенно уважаем; о первом же отзываются с большою похвалой.
25 августа 1826 г.
Уезжая из Петербурга, в. п. оставили мне письмо к барону Дибичу относительно злоупотреблений в тюрьмах, а именно:
1) что учреждения эти составляют источник доходов для заведующих ими лиц;
2) что намеренно удерживают в тюрьме некоторых личностей, чтобы пользоваться от них выкупом;
3) что заключение некоторых лиц также незаконно, как и произвольно, и
4) что многие арестанты, содержащееся в тюрьме за важные преступления, не только имеют возможность принимать посетителей, но даже и сами выходят из тюрьмы.
Чтобы убедиться в истине всего этого, я сошелся с одним из самых влиятельных членов тюремного комитета, который намерен представить его величеству верную картину помянутых злоупотреблений, но желает оставаться, пока, неизвестным. Он подтверждает существование вышеозначенных отступлений от закона, присовокупляя следующие замечания:
1) что арестанты не распределены по родам преступлений и проступков, так что заключенные за долги, например. сидят вместе с уголовными преступниками; подобное сближение способствует развитию порочности, что и подтверждается опытом на каждом шагу;
2) порядок и благопристойность не соблюдаются: арестантов обоего пола одновременно водят и на работы, и в народные бани, что служит поводом к скандальным сценам на улицах;
3) что предоставляемое некоторым заключенным право принимать посещения своих знакомых, дает смотрителям возможность устраивать в собственных своих квартирах свидания арестантов и даже караульных офицеров с женщинами и проститутками;
4) что продовольствие приговоренных к содержанию в тюрьме за преступления, слишком уже хорошо, так что заключение их скоре похоже на приют, чем на исправительную меру; наконец,
5) что многие подвергаются тюремному заключению часто только вследствие утраты ими своих паспортов, и сидят в тюрьме все время, пока производятся розыски по их делу.
Лишенные возможности какого бы то ни было заработка, люди эти не в состоянии уплатить ни за свое содержание, ни за право на получение паспортов, и потому остаются в тюрьме до тех пор, пока сумма добровольных пожертвований не возрастет до цифры, необходимой для их освобождения.
Остается сказать еще об отчетности по управлению тюрьмами. При учреждении комитета о тюрьмах, высочайшим указом назначены были в его распоряжение по 30000 руб. в год, которые и должна была выплачивать городская дума; но деньги эти до сих пор еще не переданы комитету. На обстоятельство это следовало бы обратить внимание правительства.
25-го августа 1826 г.
Курьер, который должен привезти весть о коронации, - еще не приехал! Вот-то начнутся крики и смятение. Напуганное недавними важными событиями, офицерство ожидает чего-то необыкновенного и требует невозможного. Трудно себе представить движение, происходящее па улицах. На набережной Невы, против крепости, - несметная толпа, глазеющая по сторонам. Если мы не получим ожидаемого известия в течении этого дня,- распространители тревожных слухов примутся за зло и нелепым толкам не будет конца.
26-го августа 1826 г.
Вчера, в 2 часа 40 минут пополудни, приехал сюда фельдъегерь, а за ним, в 5 часов 13 минут, граф Комаровский. Спустя четверть часа, пушка возвестила о коронации и весть эта мгновенно произвела самое поразительное действие. Народ сбегался со всех сторон: одни крестились, другие - преимущественно ремесленники,- бросившие свои мастерские,- толпились среди улицы и кричали Шабаш! ура! ура! Радость была очень сильна н проявилась бы, вероятно, гораздо восторженнее, если бы дозволена была иллюминация.
Но объявлено было печатно, что город будет иллюминирован три дня сряду, только начиная с сегодняшнего. Распоряжение это мотивировано тем, что общественные увеселения надо начинать молебствием, которое можно было отслужить только сегодня. Как бы то ни было, но все говорят, что после пушечной пальбы и подстать ей следовало бы разрешить иллюминацию, как доказательство общественного веселья, и воспользоваться первым порывом общей, неудержимой радости...
Конечно, это, по-видимому, малозначащее обстоятельство; но можно было бы и из него извлечь пользу: в искусстве управлять умами и влиять на общественное мнение - даже и ничтожные вещи имеют значение.
Три дня народного праздника доставят "надзору" довольно материалов для наблюдения. Надо заранее приготовиться к проявлениям шумного веселья, особенно в низших и средних классах, которое будет резко отделяться от мрачного вида небольшого числа людей, составляющих, вследствие разных личных причин,- отдельный кружок.
Одно достоверно, уверяет большинство,- что поступки правительства - лучшая гарантия успеха его действий: прошедшее и настоящее дают верное понятие о хорошем будущем. Искусство управлять людьми, особенно же толпой,- состоит в том, чтобы каждому указать подходящее ему место, предупреждать столкновения и быть всегда беспристрастным (et а ne jamais quitter le bandeau de Themis) [и никогда не снимать повязку Фемиды (фр.)]. Все правительственные распоряжения клонятся к достижению этой цели; кончится тем, что все проникнутся тою истиной, что поддержание порядка состоит в мудром употреблении власти, и в применении средств, способных умерять пылкость умов.
У нас прошел слух, что в. п. возведены в графское достоинство; а так как в том списке, который ходит по рукам и всеми переписывается,- вашего имени нет, то спрашивают: "Что же это значит"? Распустили также слух, что некто Петухов, чиновник главного штаба, говорил, будто бы г. Кремповский заменит меня в качестве директора канцелярии III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Надеюсь завтра рассказать вам о всех наших торжествах. В настоящую минуту слышны только самые искренние поздравления и восклицания: "Слава Богу! всем бедствиям теперь конец"! Да благословит Господь Бог это искреннее желание!
28-го августа 1826 г.
Во все три дня празднеств повсюду царствовал примерный порядок; на всех общественных сборищах проявление радости было восторженно и шумно, но везде, однако ж, в границах приличия. В прилагаемом при сем № "Северной Пчелы" помещено очень хорошее описание иллюминации и пьес, игранных в эти дни на театрах. Нарочно посылаю этот №, чтобы в. п. могли составить себе понятие как о самых празднествах, так и о настроении общества.
Мне остается только прибавить, что злонамеренные или недовольные,- если бы они что-нибудь и значили теперь,- напрасно старались бы нарушить общее благоприятное настроение и заставить не признать ту истину, что благоденствие народа зависит от могущества правительства, столь отечески управляющего, как наше. По всем вероятиям, ничто, кроме; непредвиденных случаев, не ослабит теперешнего настроения умов. Гарантией в прочности этого настроения служит та потребность, какую дети ощущают в заботах и попечениях отца о будущем их благосостоянии.
Не разделять этого мнения - значило бы принадлежать к числу слепых или слабоумных,- даже сами недовольные должны согласиться с этим. Несчастная мысль, слишком, однако ж, распространенная,- что выгоды правителей не тождественны с пользами управляемых,- была причиною, в последние годы, всех неудач и ослабления всех связей между правительством и обществом, что влекло за собою обманутые ожидания, обоюдные ошибки и, наконец, разрыв, породивший заговор наших мятежников.
Из вышеизложенного можно вывести два заключения, а именно: что общественное настроение никогда еще не было так хорошо, как в настоящее время, и что нравственная сила правительства так велика, что ничто не может противостоять ей. Это до такой степени справедливо, что если бы злонамеренные вздумали теперь явиться в роли непризнанных пророков, то были бы жестоко освистаны.
Теперь, или никогда, самое время приступить к реформам в судебном и административном ведомствах, не действуя, впрочем, слишком решительно. Этого ожидают с величайшим нетерпением, и все, в один голос, кричат об этом. Только люди, непонимающие собственной своей пользы, могут быть против этой реформы, столь настоятельно требуемой.
Таким образом, если бы при этом даже и пострадали отдельные личности, все-таки это не могло бы ослабить всеобщего убеждения в необходимости преобразования, без которого невозможно ни создать благосостояния, ни упрочить его; тогда как с проведением реформы все войдет в надлежащую колею. Самые мятежные головы будут держать себя спокойно, и дело, как бы ни было оно трудно,- будет совершаться по одному мановению руки, потому что усердие будет кормилом, а общая польза - двигателем корабля. Так рассуждают все благонамеренные, а их большинство!
30-го августа 1826 г.
Различные манифесты от 22-го числа появились только вчера и уже все единогласно одобряют их содержание. Вот несколько общих замечаний по этому предмету.
30-го августа 1826 г.
Различные манифесты от 22-го числа появились только вчера и уже все единогласно одобряют их содержание. Вот несколько общих замечаний по этому предмету.
Милости распределены с тонкой разборчивостью и большой щедростью: все в них изобильно, дышит могуществом и последовательно. Ни одно сословие, ни одна личность не забыты, и если не все окажутся довольными, то останется только сказать, что и самому Спасителю многие были неблагодарны! Вступление и заключение великого торжественного акта - трогает до глубины души: каждая мысль - благодеяние, каждое желание - отческая заботливость. Дай Бог только осуществиться этим желаниям и ожиданиям.
Пусть наслаждается Россия счастьем, приготовляемым для нее ее царем, который, в январь этого года, во время сильных волнений, занять был составлением акта, все определяющего, все предвидящего, чтобы упрочить, на незыблемых основаниях, спокойствие страны. Тот, кто делал это в такую пору, когда всякий другой думал бы только о настоящем, конечно, стоит выше всяких похвал и по своему великодушно, и по высокому самоотвержению во всем, что касается личных его интересов.
Но чтобы показать обратную сторону медали, нельзя умолчать и о следующих замечаниях: В числе статей манифеста, имеющих отношение к финансовой части, некоторые помещены только для счету, так как отмена того или другого налога не составляет особенной важности для общественного дела.
Что касается производства в следующий чин титулярных и коллежских советников, то сделанное в пользу их исключение благоприятно лишь некоторым из них. Конечно, невозможно было, без значительных затруднений, повысить всех, без разбора; но разве нельзя было приискать какой-нибудь предлог, чтобы устранить те неудобства, которые сопряжены с точным применением указа 6 августа 1809 года и которые вредят и ходу дел, и пользе службы? Не смотря, однако ж, на это, указ оставлен, во всей его силе, как будто можно найти такого феникса, который, прослужа пятнадцать лет, был бы в состоянии выдержать требуемый законом экзамен?
Правда, на это могут возразить, что с 1809 года было довольно времени подготовить молодых людей, бывших тогда десятилетними детьми, которые теперь удовлетворяли бы поставленным законом условиям; пусть так; но ведь эти молодые люди далеко не так хорошо знакомы с делом, как устраненные старые дельцы, а в том то и заключается весь вред для службы, что самые лучшие намерения, самые верные расчеты, никогда не удаются, если выполнение их страдает погрешностями. Не недостатки законов, а неправильное применение последних вызывало и вызывает до сих пор ошибки, злоупотребления и лихоимство.
Таким образом, улучшение настоящего положения дел зависит, несомненно, от появления, вновь, на сцену старых служак. Посадите по одному из них в каждое из судебных учреждений и дайте им обеспеченное положение, и вы увидите, что относительно быстроты и правильности в ходе дел, будет заметная перемена к лучшему; между тем, как теперь все хромает, все запаздывает, потому что большинству новых чиновников не достает навыка и они часто грешат по незнанию дела.
Надо предполагать,- замечают некоторые,- что все это не ускользнуло от проницательности государя; и потому можно надеяться, что распоряжение о применении указа 1809 года будет смягчено другою мерою, которою людям, употребляющим свои способности без прямой пользы для службы, давались бы средства к этому, чего можно достигнуть, позволит им носить мундир, присвоенный правительственным учреждениям. К этому прибавляют, что правительство в короткое время нашло средство сделать много хорошего, не затрагивая старых учреждений; ничто не может быть благоразумнее этого принципа, это подтверждается опытом прошлого; наконец, все материалы подготовлены и недостает только строителя, чтобы воздвигнуть из них целое здание.
Нельзя было без волнения читать окончание манифеста, где государь в трогательных и сильных выражениях высказывает желание упрочить общее благосостояние развитием всего, что полезно и хорошо. Остается заметить, что манифест этот довершил все, что до сих пор способствовало к поддержанию благоприятного настроения умов; так что теперь трудно было бы найти недовольных или малодушных, разве только захотеть придираться к пустякам. Каждому грешнику воздано по делам его.
Впрочем, почти все они возвратились уже в свою овчарню, и если осталось еще несколько пострадавших личных интересов, то где же возможность удовлетворить всех, особенно людей, ведущих неправильный образ жизни и болтунов.
Вчера, во время службы в лютеранских и реформатских церквах, были исполнены благодарственные гимны но случаю коронации. Проповеди замечательны были и по умилению проповедников, и по удачному выбору тем. Порядок, благопристойность и радость царствовали в доме Господнем и несметное число молящихся было глубоко тронуто. Кантата, написанная г. Вульфертом, секретарем лютеранского епископа, и положенная на музыку г. Белингом, была исполнена членами общества любителей пенья.
Относительно слухов и разговоров нет ничего, к счастью, особенного. Все кажутся довольными, за исключением некоторых вытянутых лиц из высших классов, которые находят, что не довольно получили при распределении милостей. Все заняты турнирами и общественными увеселениями, так что трудно было бы услышать что-либо в антиправительственном смысле. Купечество собирается дать костюмированный бал, который, судя до приготовлениям, будет очень блестящ. Граф Шереметьев также затевает большой фейерверк в Новой Деревне.
31 августа 1826 г.
Сообщенные мною, во вчерашнем письме, отзывы о манифесте людей благомыслящих далеко не сходны с суждениями, высказываемыми, по этому предмету, некоторыми болтунами и недовольными. Вот что говорят они: Содержание манифеста блаженной памяти императрицы Екатерины II, обнародованного при вступлении ее на престол, вовсе не похоже на манифест 22 августа. В нем заключалось 104 статьи, большая часть которых касалась отмены слишком тягостных налогов, между тем как теперь ограничились сложением некоторых денежных взысканий.
Кроме того, вследствие разных льгот, даваемых крестьянам вообще, казенные крестьяне оказались в гораздо лучшем положении, чем крепостные; предоставленные же детям лиц духовного звания права, при поступлении в военную службу, неизбежно должны принести ущерб дворянству, и без того уже лишенному прежнего значения; вследствие этой меры столько разведется дворян, что многие не захотят принадлежать к этому, будто бы, униженному сословию.
Находят также, что в манифесте очень мало статей, которые имели бы важное значение для общественного блага; так что, по мнению этих критиков, иногда, впрочем, переменчивому,- акт этот, хотя, в сущности, и благодетельный,- не носит, однако же, на себе того характера щедрости, какой должен быть свойствен императору-самодержцу всей России.
Есть еще несколько вельмож - и родовых и чиновных, которые считают себя недостаточно награжденными милостями, уже дарованными или обещанными. Несколько шалопаев, толкующих вкривь и вкось и выражающих очень смелые мнения, а также н другие, сильно горячащиеся, чтобы можно было похвастаться тем страхом, какой они, будто бы внушают,- то здесь, то там, обращают на себя внимание надзора. Это, впрочем, очень естественно и оживляет картину.
К счастью, ничего нет важного или тревожного в приключениях и излишествах, неразлучных с общественными празднествами, которые, вообще, прошли без особенного шума и несчастных случаев. Бал-маскарад, даваемый правительством, назначат, сегодня вечером, в Таврическом дворце. Все леса еще не убраны, в ожидании иллюминации по приезде государя, которого желают видеть и ждут с нетерпением.
Одни уверяют, что великий князь Константин Павлович приедет сюда; другие, напротив. говорят, что оп уже выехал из Москвы в Варшаву, намереваясь пробыть там до весны и затем отправиться в Швейцарию, где поселится окончательно.
Война с Персией не должна бы, говорят, тревожить правительство; она послужит к развитию военных способностей генерала Ермолова и поможет занять некоторые, слишком беспокойные головы, совсем лишние во время порядка, мира и безопасности. По всей вероятности, война эта не будет иметь других результатов, так как можно положительно сказать, что русские не останутся в Персии и персы не победят русских. Карбонары, подстрекатели и злонамеренные напрасно станут взывать к духу беспорядков и смут, которые правительство старается искоренить всеми имеющимися в его распоряжении средствами.
1 сентября 1826 г.
Много толкуют о войне с Персией. Вот некоторые из замечаний, которые слышатся со всех сторон.
Положение генерала Ермолова затруднительно. С 60000 человек он должен защищаться и с севера, и с юга; что же у него остается, чтобы перейти в наступление и отразить нападете неприятеля? На правом фланге у него лезгины,- племя, состоящее из 100000 семейств, в которых все мужское население способно к войне. Давно следовало бы отодвинуть этот народ в необъятные степи, отделяющие тамбовскую губернию от пограничных кавказских лиши; без этого, военная дорога между Моздоком и Тифлисом никогда не будет безопасна.
В оправдание своего вторжения в наши пределы, персидское правительство сослалось, говорят, на то, что все русские власти давали ему много поводов к неудовольствию; - а это самое правительство превозносило до небес князя Мадатоса, владения которого занимают чуть не всю Кабардинскую область, куда вступил неприятель, по оставлении нашими войсками военной позиции при Елисаветполе. Уверяют, что корпус наших войск перевезен был морем из Крыма в Мингрелию, находящуюся под властью России; но что переезд этот совершен в самое неблагоприятное для навигации время.
Трудно рассчитывать, чтобы войска, расположенные на квартирах, поспели вовремя встретить неприятеля, у которого, может быть, не более 15000 человек, но который, зато, силен поддержкой англичан и, в особенности, поголовным восстанием всей массы поднявшихся провинций. Положение генерала Ермолова тем более затруднительно, что у него много врагов, старающихся вредить ему всеми возможными средствами.
В числе линейных войск действующей персидской армии находятся четыре тысячи русских дезертиров, которые, конечно, будут драться отчаянно. Письма из Тифлиса от 26 июля сообщают, что все средства были употреблены для того, чтобы скорее начать кампанию, но что до сих пор этого не удалось осуществить.
Некто Кастелас (Castelas), находящейся теперь здесь, играет роль оракула и рассказывает большую часть приведенных подробностей. Этот человек устроил под Тифлисом (где в настоящее время живет жена его - русская) заведение для выводки шелковичных червей. Личность эта на хорошем счету у генерала Ермолова и у всех местных властей. Очень вероятно, что источник его опасений - боязнь разорения своих заведений. Он говорит, что генерал Ермолов - единственный человек, и удивляется, что здесь находятся люди, распускающие нелепые слухи о мнимом превосходстве персов.
Рассуждения о манифесте продолжаются; его сильно осуждают. Повеления, изданные с целью смягчить суровость законов относительно лиц, осужденных по приговору верховного уголовного суда, производят такое благоприятное впечатление, что даже недовольные должны сознаться, что великодушие Государя превзошло все ожидания.
2 сентября 1826 г.
Разбором манифеста занимаются очень много и надзор считает долгом сообщить о следующих замечаниях, высказываемых по этому предмету.
"Прежде всего, не следовало начинать словами: "По примеру наших предшественников, мы даруем, прощаем лицам, виновным в растрате казенного имущества", так как после этого все, кто вздумал подражать им, ничего другого не желал бы, как частой перемены царствования. Правительство оказывает теперь снисхождение только одним казнокрадам н ничего не дает людям, отличавшимся безупречным поведением. Государь, впрочем, не виноват в этом: он не может знать все нужды своего народа.
Доклад по этому предмету поручено было составить министру финансов, и что же он сделал? Пятнадцать обширных статей, с тремя подразделениями, которые, как гора,- родили мышь! Все милости относятся к сложению недоимок и денежных штрафов, которые и без того нельзя было бы взыскать. Таким образом, вместо того, чтобы помочь действительным нуждам народа и облегчить положение бедствующих,- благодеяния манифеста выпадают на долю дурных слуг государства и, в сущности, приносят пользу только этим последним, да министру финансов, так как сложение взысканий с людей несостоятельных облегчает работу министра, освобождая его от продолжительной процедуры, не имеющей другого результата, кроме бесполезного маранья бумаги.
Министру не трудно было, поэтому, великодушничать, и он один виноват в том, что торжественный акт коронования не сделался обильным источником благодеяний. И можно, и должно было обратить внимание правительства на предметы совсем другого рода и особенного значения. Так, между прочим, народ и даже средние классы населения обеих столиц были бы проникнуты благодарностью, если бы всем оказали милость и упразднили адресные конторы.
Учреждения эти, совершенно бесполезные в политическом отношении, составляют истинное бремя для массы людей, подлежащих этому косвенному налогу, в особенности тяжкому, но тому способу, каким он взимается, и тому принуждению, какому подвергаются при этом плательщики.
Кроме того, есть еще множество предметов, требующих изменения, как, напр., проверка производства рекрутского набора, преобразование судопроизводства по упрощенным формам, поощрение земледелия посредством казенных земель, не приносящих теперь никакого дохода. Правда, правительство имеет всегда возможность принять необходимые меры к устранению разных недостатков, но это следовало бы сделать при коронации, так как моральное впечатление, произведенное подобными мероприятиями, было бы гораздо сильнее.
Тогда как сравнение манифеста с теми, которые были обнародованы при начале двух предшествовавших царствований, далеко неудовлетворительно.
Наконец, говорят, что не отменяя указ 1809 г., касающийся чинопроизводства, его можно бы изменить, повелев, чтобы экзамен чиновников 8 и 5 класса касался исключительно знаний, приобретенных на службе; исполнить это было бы тем легче, что постановления, появившиеся после этого указа, воспрещают преподавание в общественных заведениях тех наук, которые по своей сущности входят в программу экзамена, который держат чиновники при производстве, так что эти же самые постановления, имеющие силу закона, могли бы служить средством, чтобы парализовать действия упомянутого указа, который мешает повышению многих лиц, могущих быть весьма полезными деятелями на службе".
Вот мнения, высказываемые в различных формах, но не имеющие никакого влияния на общественное мнение.
3-го сентября 1826 г.
Содержание манифеста все еще возбуждает разные толки. Хотя рассуждения эти, по своему характеру, и не могут влиять на общественное мнение, все же не следует обходить их молчанием: надзор должен все видеть, все собирать и обо всем сообщать.
Делают сравнения между манифестами 1762, 1787 и 1797 годов и манифестом 22 августа 1826 года и находят, что последний не удовлетворяет всеобщим ожиданиям и не залечивает, язв государства. Говорят, что злоупотребления, продажность и безнравственность возросли, в течении последних пятнадцати лет, до такой степени, что расшатали основы всех классов общества, без исключения.
Все надо исправлять, все преобразовывать, а манифестом эта цель далеко не достигается, даже более: власти будут поставлены в затруднение, каким образом привести в исполнение некоторые из его статей. В той, например, статье, в которой говорится об освобождении заключенных за преступления, не поименованные в первом пункте, ничего не сказано о лицах, участь которых была решена до обнародования манифеста, так что рождается вопрос: распространяется ли действие манифеста и на этих людей?
Еще одно замечание: в 1787 году были сложены все казенные взыскания, не превышавшие 1000 рублей, что, считая наши бумажные деньги по их настоящей стоимости, составляет вчетверо более теперешнего; манифестом же 22 августа прощаются лишь двухтысячные долги, т.е. только половина того, что было даровано в 1787 году; между тем как в то время правительство не испытало еще тех потрясений, каким оно подвергалось ныне; поэтому, следовало бы и теперь принять тогдашнюю норму.
Это только незначительная часть тех рассуждений, какие высказываются по поводу манифеста. Все, впрочем, отдают полную справедливость отческим намерениям государя и всю вину относят к составителям этого акта.
Они обязаны были, замечают, представить его величеству верную картину настоящего положения дел и указать на средства для облегчения зла, ни о чем не умалчивая, так как это обязанность каждого доброго слуги, который должен всем жертвовать общественному благу и с величайшим вниманием обдумывать, сравнивать и соображать меры, принимаемые в эпоху, в которую необходимо действовать с точностью и знанием дела.
В подобных обстоятельствах все зависит от первых впечатлений, и министр, составляющий планы и предположения, непременно должен соединять теорию с умением исполнения, ибо, в противном случае, лучшие намерения будут всегда парализованы или встретят затруднения.
4-го сентября 1826 г.
Недовольные, которых пока еще не очень много, начинают возвышать голос и высказывают следующие суждения:
4-го сентября 1826 г.
Недовольные, которых пока еще не очень много, начинают возвышать голос и высказывают следующие суждения:
"Возвещали прежде о важных мероприятиях, которые будто бы последуют за коронацией, и о переменах к лучшему. Но время это уже прошло, а, между тем, все остается на прежнем положении. Учреждение министерств было злом, это признано: управление целой отраслью государственного строя зависит от произвола одной личности!
По закону, министр подчинен сенату; но до сих пор мы видим противное, так как ограничительные меры не обсуждаются в этом учреждении; ему только сообщают о них, для приведения в исполнение. Что же касается могущих возникнуть пререканий, то уж, конечно, комитет министров не станет разбирать их беспристрастно, так как все члены этого комитета могут сказать друг другу: рука руку моет, обе хотят быть белы. (Passez-moi le sene, je vous passerai la rhubarbe).
"Все это не могло бы иметь места при коллегиальной системе, при которой произвол встретил бы препятствия в столкновении мнений. По-видимому, эта благодетельная система не входит в число задуманных правительством реформ, или же, скорее, ее хотят отложить до другого времени. А, между тем, кажется, всеми признано, что не следует ни медлить, ни вступать в полюбовную сделку со злом. Видно, мы еще очень далеки от осуществления наших сладостнейших надежд".
Приверженцы правительства возражают на это: "Переверните страницу и вы убедитесь в противном. Не вызывая опасных волнений, нельзя сразу приступить к преобразованиям; это известная истина; правительство проникнуто ею и вот почему оно решилось лучше обходить, чем идти напролом.
В продолжение последних десяти лет предшествовавшего царствования ходили по вулкану, который произвел извержение 14 декабря. С того времени и до сих пор правительство не должно было, да и не могло, заниматься ничем другим, как только изысканием средств для предупреждения развития зла, и короткий восьмимесячный срок был слишком недостаточен для того, чтобы вырвать с корнем это зло.
Не допуская, по принятому правилу, никаких опытов, приходилось подготовить необходимые способы для совершения великого дела преобразования, которое, в серьезности, должно касаться боле людей, чем существующего, порядка вещей. В этом смысле правительство действовало до сих пор и всякий другой образ действий был бы несвоевременен; достигнутые им результаты, если судить беспристрастно, очень важны: глухая война, которую вела с нами бюрократия, ослаблена и доверие восстановляется. Это все, чего пока можно желать. Цель правительства - облегчить положение народа, поддержать порядок и спокойствие и покровительствовать всякого рода собственности".
Арест Спасского, обер-секретаря московского сената, возбуждает много толков. Это еще удар, нанесенный бюрократии, два столпа которой - Мясоедов (?) и Базилевский-Крапкевич (?), также обер-секретари, находятся пока еще в Москве.
Известная "надзору" особа знает все, касающееся этих двух личностей, и желает доставить точные подробности их биографий, уверяя, что эти люди сделали гораздо более зла, чем Спасский.
6 сентября 1826 г.
"Надзор" должен говорить обо всем и обо всех, без лицеприятия, это самая главная его обязанность; но самая существенная и, может быть, самая трудная - это когда приходится записывать многие рассуждения, высказываемые, не недовольными, в подобном случай они не заслуживали бы никакого внимания, а людьми известными своей умеренностью и строгими правилами.
Так, они говорят:
1) Редакция манифеста (Манифест о коронации Николая I) имеет недостатки. В предупреждение неправильных толкований, чему представляется обширное поле, следует издать другой манифест, как это и делалось в предшествовавшее царствование. Настоящий государственный акт затрагивает много предметов, не имеющих существенной важности, тогда как в нем ни слова не сказано, ни о дворянстве, ни о купечестве, этих двух, весьма влиятельных сословиях, которые, поэтому, видят себя забытыми; ничего также не упомянуто о самых настоятельных реформах. Таким образом, дополнение к манифесту становится необходимым.
2) Кто в особенности воспользовался теми милостями и наградами, которые раздавались в эпоху общей радости? Личности, ничем не заслужившие сделанного для них исключения из общего правила и принадлежащие к семействам, в среде которых бывали зараженные члены! Так что семьи, пользующиеся незапятнанной репутацией, громко заявляют, что производит весьма неблагоприятное впечатление: "Разве для того, чтобы быть отличенным милостью, необходимо принадлежать к стаду паршивых овец?"
3) Назначение посланником в Вену человека (Татищев Дмитрий Павлович. Всю жизнь Татищев был опутан долгами. В Петербурге его доверенным лицом был племянник П. А. Урусов. По просьбе Татищева он нередко закладывал и перезакладывал его многочисленные, усыпанные бриллиантами, ордена. После смерти Татищева долги его составили 30 тысяч. Но он озаботился построить в Петербурге причудливый дом на Караванной (снесён в советское время) и перевезти туда свои коллекции. По его завещанию они перешли в распоряжение Императорского Эрмитажа), отмеченного общественным мнением (печатно говорилось прежде о том, что он сделал, и верно определялась его нравственность), возбуждает толки, особенно в высших классах, откуда суждения эти не замедлят распространиться и в публике, что, конечно, не произведет хорошего впечатления на умы.
4) При последнем производстве в генерал-майоры обойдено было более двадцати человек, поседевших на службе; к ним были несправедливы, а почему? Конечно, государь не имел ни времени, ни случая оценить их заслуги по службе. Неужели все они так уж неспособны, что их нельзя было включить в большое производство?
Это довольно трудно предположить, и потому является сомнение - не был ли государь введен в заблуждение ложным донесением, сделанным при представлении доклада о производстве? За что, наконец, признаны достойными отличия генералы Клейнмихель (Петр Андреевич, назначен генерал-адъютантом и членом комиссии по составлению Устава пехотной службы) и Угрюмов (Павел Александрович, произведён в генерал-лейтенанты)? Они не только не выдумали, но даже и не нюхали пороху. Неужели можно признавать заслугами с их стороны то, что оно принадлежат к числу клевретов графа Аракчеева? Едва ли это обстоятельство можно считать уважительной причиной к пренебрежению общественным мнением. Да, общественное мнение - движущая сила мира - ни с кем не советуется; к нему же всегда надо обращаться за советом, в особенности в начале нового царствования.
5) Лица, содержавшаяся в тюрьмах за преступления, не поименованные в первом пункте манифеста, освобождены полицией из заключения, в силу дарованной им амнистии. Но не представлялось ли необходимым, предварительного исполнения подобного распоряжения, принять меры предосторожности, а именно, чтобы личности эти высланы были из столицы, для водворения на местах их родины?
Частные лица, которым принадлежат эти люди, в качестве крепостных, и общества, к которым они приписаны, не имеют ни средств, ни возможности исполнить это. Не следует ли теперь опасаться, что только что освобожденные заключенные, содержавшиеся в тюрьмах с преступниками, также выпущенными на волю, будут подстрекаемы последними к совершению беспорядков и нарушению общественного спокойствия?"
7-го сентября 1826 г.
Настроение умов пока еще спокойно, но затронутые личные интересы начинают уже волновать их. Недовольные должны молчать, благодаря тому изумлению, каким они были поражены осуществлением ожиданий коронации; но изумление это, конечно, развеется; зависть ползает еще у корня дерева; но, мало-помалу, она поднимает голову.
Толки о манифесте все продолжаются, и теперь о нем говорят уже во всех слоях общества. Осуждают правительство за то, что оно наградило только одних блудных детей, что оскорбляет тех, которые вели себя безукоризненно. Последние говорят, что нет никакой заслуги исполнять свои обязанности!
"Надо же было что-нибудь сделать и для нас, когда даже грешники пользуются милостями. В распоряжении правительства имеются бесчисленные средства для удовлетворенья всех; была возможность с пользой применить эти средства; однако, ограничились тем, что начинили манифест, статьями сочинения министра финансов (Канкрин), виды которого далеко не соответствуют видам доброго патриота, что совсем не политично с его стороны, так как он и без того уже пользуется очень дурной славой в обществе, которое он бравирует, не думая, что это никогда не проходит даром.
Говорят, что он хорошо сделал, исходатайствовав титул барона - негоцианту Штиглицу (Людвиг Иванович, придворный банкир Александра I и Николая I), так как Россия приобрела этим миллионера, который, вследствие этой награды, поселится здесь навсегда. Но он мог бы, в то же время, позаботиться и о покровительстве местному купеческому сословию, которое, без сомнения, страдает, видя себя забытым при раздаче милостей. - Не пеликана бы ему иметь в гербе, - говорят многие, - а обжору-росомаху!
А между тем и он и многие другие держатся на своих местах, не смотря на то, что ложный блеск, окружавший их, уже рассеялся, так как правительство знает, что думать о преданности этих, так называемых, приверженцев правого дела. Эта-то уверенность, основанная на опыте прошлого, сама по себе уже составляет преимущество, вознаграждая правительство за все понесенные им неудачи, так как знание настоящей причины зла служит основанием плана будущих действий. С такими данными, с точностью взгляда и прямотой характера трудно делать промахи и ошибки.
Можно употребить на дело то время, которое пришлось бы потратить на исследования, а разве это не большое преимущество - иметь перед собою торную дорогу?" Таково, говорят, положение правительства, которое, однако, не смотря на это, оставляет во главе управления некоторых людей, заклейменных общественным мнением.
Нападения персиян (Напряжённая международная обстановка 1825 года и восстание декабристов были восприняты в Персии как наиболее благоприятный момент для выступления против России. Главнокомандующий русскими войсками на Кавказе генерал А. П. Ермолов предупреждал императора Николая I, что Персия открыто готовится к войне. Николай I, ввиду обострявшегося конфликта с Турцией был готов за нейтралитет Персии уступить ей южную часть Талышского ханства.
Однако князь А. С. Меншиков, которого Николай I направил в Тегеран с поручением обеспечить мир любой ценой, не смог ничего добиться и покинул иранскую столицу. 19 (31) июля 1826 года персидская армия без объявления войны перешла границы в районе Мирака и вторглась в пределы Закавказья на территорию Карабахского и Талышского ханств, завершение этой войны ознаменовалось Туркманчайским договором. В разработке условий договора участвовал Александр Грибоедов) порождают следующие замечания:
"Война есть дело государства, - пользование им своими наступательными и оборонительными силами для того, чтобы защитить себя от зла и преследовать и уничтожить злоупотребления. Вот происхождение военного права. Цель его - сохранение, а средство его - сила. Всякое общество, имеющее право самозащиты, предупреждает проступки и мстит за обиды, нанесенные ему. Вот оправдание войны, которая по существу своему может быть только оборонительной.
Наступательная война, собственно говоря, есть преступление, которого не следует допускать. Поэтому, все побуждает нас собрать все наши силы, чтобы показать Персам или, лучше сказать, тем, кто побудил их обнажить меч, что мир есть такое состояние общества, которое не допускает подобных действий, нарушающих общественное спокойствие".
Я сообщаю эти мысли, чтобы показать, как умеренно настроение общества в этом отношении.
8-го сентября 1826 г.
Случилось то, чего опасались. В предпоследнем моем письме я сообщал о произведенном, на основании манифеста, освобождении заключенных из тюрем.
Мера эта уже оказала неблагоприятное действие, так как 6 сентября совершено было шесть краж, простых и со взломом, и полиция каждую минуту ожидает новых беспорядков. Между прочим, какой-то человек, очень хорошо одетый, выйдя из дома, в котором находился тогда некто Авдеев, сказал кучеру этого последнего, чтобы он вызвал своего барина, прибавив, что он останется на улице и, в ожидании его возвращения, присмотрит за дрожками, запряженными парою лошадей; кучер попался в ловушку, а мошенник исчез с экипажем, стоящим 1500 р. Обер-полицмейстер отдал самые строгие приказания о поимке вора.
Учреждение министерства императорского двора возбуждает много толков. Уверяют, что другие министры будут завидовать объему власти, предоставленной новому министру, но что, все же, это полезная мера, так как сосредоточивает власть и упрощает управление. Выбор князя П. М. Волконского (Пётр Михайлович) всеми одобряется, в виду того уважения и той прекрасной репутации, которыми он, вполне справедливо, пользуется. Правда и то, говорят, что не всякому была бы по плечу та министерская власть, какой он облекается.
Предполагают, что у Государя может явиться намерение создать должность первого министра. Дело Спасского причинит, говорят, много неприятностей министерству юстиции; следствие по этому делу поручено лицам, которые пойдут прямою дорогой и вероятно сделают важные открытия в судебном мире (31 августа 1826 г. Сенат получил следующий высочайший указ:
"Обер-секретарь 7-го департамента Правительствующего Сената статский советник Спасский по достоверным уликам, до сведения моего дошедшим, обнаружен виновным в лихоимстве и сам в том добровольно признался; вследствие того повелеваю: отрешить его, Спасского, от должности и отослать в Московскую уголовную палату для суждения по законам". Спасский обвинялся в том, что взял с мануфактур-советника Кожевникова 2 тыс. руб. асс. по делу К. Ю. Измайлова.
При служебной проверке выяснилось, что дело было решено в пользу Измайлова, и Спасский взял деньги в благодарность за выигранное дело и за ускорение объявления решения. Московская уголовная палата, лишив чинов и дворянства, приговорила его к ссылке в каторжные работы. Московский генерал-губернатор посчитал возможным смягчить наказание, заменив каторгу ссылкой в Сибирь на поселение.
Это решение было принято Правительствующим сенатом и одобрено министром юстиции. Однако при рассмотрении дела в департаменте гражданских и духовных дел Государственного совета его председатель, Н. С. Мордвинов, указал на ряд "ощутительных отступлений от законов".
В результате последовало решение департамента: "По падающему на Спасского сомнению, признав его к службе неблагонадежным, оставить навсегда отрешенным и впредь на службу не определять", было представлено 30 мая 1827 г. Общему собранию Государственного совета. После чего голоса разделились поровну и участь Спасского была облегчена). Дельцы этого министерства не могут скрыть своего беспокойства: они сильно боятся, чтобы не были выведены на чистую воду все тайные происки коалиции.
В среде бюрократа - общая тревога; пора и ей испытать на себе, что всему существуют пределы, и что, наконец, надо отдавать отчет, - а это-вещь очень затруднительная для многих! Уверяют, что показание некоего Рыкалова было подтверждено донесением архангельского капитан-исправника князю Голицыну, по приезде туда последнего. Рыкалов сообщает одному из своих знакомых, что дело это разъясняется все более и более.
Мордвинов до сих пор живет в Пулковской гостинице, и я убежден, что он приезжает, потихоньку, сюда.
Мало-помалу, начинают довольно смело высказываться о том произволе, с каким было сделано распределение наград.
9-го сентября 1826 г.
Вчера дирекцией театров дан был маскарад. С ее стороны было сделано все, чтобы занять общество и доставить ему удовольствие; все ее старания были направлены к этому. Но собрание было не очень многочисленно и почти совсем не видно было характерных масок. Весь beau-monde помещался в ложах; в зале же ходили только обычные посетители маскарадов. Известно, что маскарады Большого театра, за исключением немецкой масленицы, не посещаются высшим обществом, не желающим мешаться с толпой.
Надо сказать, что вчера никаких излишеств не было; нельзя также умолчать и о том, что в маскараде было не более десяти человек гвардейских офицеров, да и те уехали рано. Бал начался в десять часов и кончился в два часа ночи.
Считаю долгом сообщить о нижеследующих общих замечаниях, сделанных относительно чиновников, уличенных во взяточничестве:
"Обуздать лихоимство и воровство - дело столь же справедливое, как благоразумное и необходимое; кто не преступен сам и не слеп, тот должен согласиться с этим. Но чем строже будут наказывать, и чем чаще станут прибегать к этому, тем больше будет людей оскорбленных и, следовательно, затронутых личных интересов.
Виновные будут постоянно повторять один и тот же припев: "Дайте нам обеспеченное положение, соответствующее той службе, какую от нас требуют, и тогда удвоите строгость во всем, что касается точности исполнения наших обязанностей". Но говорить об этом легче, нежели исполнить, так как откуда же правительству взять средства на покрытие увеличенных, таким образом, расходов, которые, по всей вероятности, превзойдут цифру, назначенную по росписи.
Некоторые утверждают, что потребные на это средства могут быть получены, если, во 1-х, удерживать 10% с пожизненных пенсий свыше 1000 р., во 2-х, взыскивать небольшой налог с поземельной собственности, пожалованной частным лицам, с правом пользоваться доходом с нее, в 3-х, увеличить несколько пошлины с мировых сделок между частными лицами, и в 4-х, наложить пошлины на издержки по судопроизводству; одна эта последняя статья сделала бы значительную прибавку к доходам".
По поводу преобразований в администрации делают следующие замечания: "Министр финансов имеет слишком большие права. Следует упростить состав управления и принять норму, существовавшую до учреждения министерств. Казначейство, департамент торговли и промышленности, равно как заведывание рудниками и министерством государственных имуществ, должны бы составить отдельные отрасли управления, действия коих контролировались бы высшей властью, т. е. Государственным Советом; тогда в мероприятиях было бы более единства и легче было бы следить за ходом дел.
Министру внутренних дел предоставлено, напротив, слишком мало власти и он имеет слишком мало влияния на дела. Ему следовало бы предоставить более обширную власть и более нравственного авторитета. Иначе лучшие намерения его разобьются при столкновении с существующей неудовлетворительной системой администрации.
Разделение власти составляет также значительное препятствие правильному ходу дел. Этому можно помочь преобразованиям, имеющим целью централизацию власти. Министерство юстиции могло бы управляться хорошо, если бы исполнительная часть была правильно организована. Существующие законы и постановления все определяют, все предусматривают, но судьи действуют совершенно противно целям правительства.
Министр юстиции, имея дурных помощников, не может ничего сделать для пользы общества, не смотря на все свои добрые намерения. Тут более, чем в какой либо другой отрасли управления, нужно оградить от нужды человека, являющегося орудием закона. Другой, не менее важный предмет, требующий преобразовать, есть судопроизводство, в котором не было бы никаких недостатков, если бы судьи и мелкие чиновники не были принуждены затягивать дел, чтобы вымогать деньги у тех, которые имеют несчастье вести тяжбу. Устраните это зло при строгом надзоре, вы будете иметь возможность искоренить многочисленные злоупотребления, встречающиеся в судебном ведомстве.
Титулярные советники, не прослужив в этом чине определенного законом числа лет, не могут быть произведены в коллежские асессоры, если бы даже не дослужили до срока только одного дня. "Манифест, говорят они, немногих сделает счастливыми. Мы, прослужившие двадцать лет, лишены надежды на повышение, так как не в состоянии выдержать экзамен, требуемый указом 1809 года. Почему не ограничить этот указ, для нас, конечно, а не для будущего поколения, требованием познаний, необходимых при исполнении занимаемых нами должностей? Это незначительное послабление примирило бы интересы правительства с нашими, и никто не имел бы права считать себя обиженным".
10-го сентября 1826 года.
Возвратившиеся из Москвы лица рассказывают, за достоверное, следующий факт.
Министр финансов когда-то приказал московскому вице-губернатору для сбора невнесенных в срок косвенных налогов прибегать к дозволяемым законами принудительным мерам. Сумма этих взысканий дошла до 800000 рублей; 280 лавок были опечатаны; но владельцы их не очень горевали, рассчитывая на то, что в манифесте будет статья, касающаяся и их. Обманутые в своей надежде, они за два дня до отъезда министра Канкрина, собрались, чтобы сообща обсудить дело.
Результатом их совещания было решение отправиться всем вместе во дворец, броситься к стопам Государя и просить его о прощении недоимки, которую для них тем невозможнее уплатить в настоящую минуту, что и печати еще не сняты с их лавок. Вице-губернатор поехал к министру и доложил ему, что он не имел возможности исполнить прежние приказания, в виду того бедственного положения, в каком находились купцы. При этом он просил министра дать ему предписание по этому предмету, и тот прислал ему приказание - исполнить закон, не прибегая к строгости.
После этого, вице-губернатор снова отправился к министру и заявил ему, что во избежание всякой ответственности, он считает себя вынужденным довести об этом деле до сведения Государя, - прибавив, что взыскивая теперь налоги, неуплаченные своевременно, можно рисковать вызвать сильное волнение между торговцами. Г. Канкрин, уже совершенно готовый к отъезду из Москвы, тотчас же поехал во дворец и выхлопотал отмену налога.
"Вот что случилось в Москве! восклицают здесь, - это доказывает, как сильно ненавидят министра". К этому рассказу еще прибавляют, что московские купцы во всеуслышание проклинали Канкрина, говоря, что он причиной всех испытанных ими неприятностей; что Государь был обманут ложными донесениями, и что спокойствие до тех пор не будет восстановлено, пока Канкрина не удалят от дел.
Некоторые уверяют, что будет издан второй манифест; другие же предполагают, что правительство ограничится обнародованием указов о назначении новых наград. Говорят, что все чрезвычайные посольства, на обратном пути из России, проедут через Варшаву, и что, поэтому, великий князь Константин Павлович прибудет сюда не раньше тезоименитства государя, - значит только в начале декабря 1826 г.
Общество удивляется молчанию правительства о Персидских делах, особенно после выраженного в первой реляции обещания тотчас же извещать обо всем, касающемся этого предмета, по мере получения донесений. Было бы трудно предполагать, что Персы, после такого наглого начала, сидели бы до сих пор сложа руки.
11-го сентября 1826 г.
Настроение умов удовлетворительно только в низших сословиях, далеко нельзя того же сказать о высшем и среднем классах населения. Если послушать, так окажется, что задеты частные интересы некоторых выдающихся личностей. Купечество восстает против финансовой системы Канкрина, падение которого, как уверяют, весьма близкое, не возбудит ни в ком сожалений (был отставлен в 1844 году). Очень сильно желают также изменения организаций министерств и в особенности установления такого порядка, который возвел бы в принцип правильность в управлении и постоянный контроль.
В деле управления, говорят, существуют две важные стороны, которые следует старательно отличать одну от другой; одна из этих сторон - нравственная, другая - материальная: первая - голова, вторая - руки. Свойства их весьма различны и опыт показал, что они должны быть отделяемы одна от другой, так как способность выполнения не совместима с умением распоряжаться.
Нам не достает еще очень важного условия, - прибавляют некоторые, - а именно централизации власти; у нас слишком много разветвлений и потому мало единства. Едва ли можно будет помочь этому недостатку иначе, как учредив должность первого министра и возвратившись, по крайней мере в некоторых случаях, - к коллегиальному порядку, который один только в состоянии установить начало солидарной ответственности.
Разбирать правительственные распоряжения и рассуждать о политике - болезнь века, и потому Персидская война представляет богатую канву нашим всегдашним так называемым клубным столпам. Привожу из этих замечаний и рассуждений, которые теперь в наибольшем ходу: "Император Александр был властителем и распорядителем в Европе. Политическая система государств основана была на указанных им началах. Все зависело от него, вследствие личного значения, которым он пользовался в качестве умиротворителя. Ключ к этой системе известен был только ему одному; он унес его с собой в могилу, так что теперь очень трудно с точностью определить, что следует делать для поддержания политического равновесия в Европе.
Кабинеты Сент-Джеймсский и Венский имеют тайные виды, - это почти не подлежит сомнению; они, кажется, вовсе не думают о водворении общего спокойствия. - Что такое война? Что такое мир? Война - есть приложение сил государства, употребление наступательных и оборонительных средств для ограждения его от потерь и для преследований за причиненный вред. Мир - есть прощение нанесенного зла, бывшего причиной войны. Мир нарушен теперь и явным и тайным нападением. Кто, смотря здраво на вещи, не узнал бы прямого намерения вызвать беспорядки в тех происках, вследствие которых Персия объявила войну?
По-видимому, некоторые кабинеты променяли траншею на мину, так как было невозможно предположить, чтобы шах не рассчитывал на поддержку с их стороны. Итак, кабинеты эти находятся в постоянно враждебных отношениях к тем, которые заинтересованы в сохранении мира, и потому последние умеют полное право силу отражать силою же. Конечно, нет ничего дороже человеческой крови: кто, кроме революционеров, может без ужаса смотреть на пролитие хотя капли этой крови!
Но бывают случаи, когда человек служит искуплением человеку, когда личность приносится в жертву обществу, - тогда кровь ее проливается законно. Вне этого - все безумие и преступление. Настоящий случай, не один ли из тех, когда выбирать не приходится, когда выбор указывается самими обстоятельствами? Если нападение, - тайное или открытое, делается без предварения, то и защита непременно должна следовать по тому же пути, в виду векового правила средства защиты уравновешивать со средствами нападения.
Возражение, что персы только добиваются восстановления прежней администрации в пограничной провинции, - не может быть принято, так как обладание этой провинцией уступлено нам торжественным трактатом. Итак, хорошая война необходима, - не для того только, чтобы отразить неправое нападение, но и потому, чтобы помешать проискам тех, которые хотят ловить рыбу в мутной воде".
12-го сентября 1826 г.
Уверяют, что проценты на капиталы, внесенные в правительственные кредитные учреждения, будут сокращены до 4-х. Слух этот производит очень благоприятное впечатлите, подавая дворянству надежду поправить свой кредит. Постановления, существующие относительно торговли, задерживают, как говорят, развитие национальной промышленности, так что скоро окажется необходимым возвратиться к закону, известному под именем Городового положения
12-го сентября 1826 г.
Уверяют, что проценты на капиталы, внесенные в правительственные кредитные учреждения, будут сокращены до 4-х. Слух этот производит очень благоприятное впечатлите, подавая дворянству надежду поправить свой кредит. Постановления, существующие относительно торговли, задерживают, как говорят, развитие национальной промышленности, так что скоро окажется необходимым возвратиться к закону, известному под именем Городового положения
(В 1785 году, по Жалованной грамоте городам, было введено сословное самоуправление), который был гораздо выгоднее и для правительства, и для управляемых, чем все ныне действующие правила. Когда, говорят, перестанут придерживаться того ложного мнения, что будто бы интерес правительства состоит в нагромождении повинностей на повинности и налогов на налоги! Не пора ли уже отстать от этого и возвратиться к старому порядку управления?
Но против этого восстают личные интересы. Министры, занимающие хорошие места, не хотят пожертвовать общему благу ни своим положением, ни своей властью. Их клиенты и подчиненные следуют тому же примеру, а общественное дело страдает тем сильнее, что манифест не дает никакой утешительной надежды в будущем. Предполагают, что будет издан другой манифест, объяснительный и дополнительный; но не лучше ли было бы сразу достигнуть предназначенной цели?
Опыт доказывает, что правительство смело, может требовать многого, лишь бы оно воздвигало здание, не нуждающееся в подпорках. Стоит только бросить взгляд на прошлое, чтобы удостовериться этом, - стоит только вспомнить, как были проведены административная и финансовая реформы, - сколько в них было силы и к какой, казалось, благородной цели были они направлены. Это было преобразование государственного строя по правильному плану. Обширность этой задачи была не единственной ее опасностью, ибо она льстила, в одно и то же время, и самолюбию и смелости, заранее подготовляя извинения неловкости мастеров, чтобы обеспечить за ними возможность отсрочек в будущем.
Теперь же, когда опыт приподнял завесу, мы узнаем, что необходимо возвратиться, во многих отношениях, к прежнему порядку вещей, что, конечно, легче задумать, чем исполнить, так как дело идет об исправлении без потрясений.
Уверяют, что большинство отставных военных может найти верные средства к существованию, предложив свои услуги откупщикам. Что же касается этих последних, то они боятся иметь дело с министром финансов, так что, думают, конкуренция будет не слишком сильна. Неизбежным следствием этого будет понижение цен на торгах в январе будущего 1827-го года.
Должно сознаться, что общество недовольно министром финансов и его управлением. Можно без преувеличения сказать, что из тысячи человек найдутся, может быть, около десяти, которые отдадут голос в его пользу. Разговоры только и вертятся на его операциях; большие и малые толкуют о финансах; каждый судит по-своему. Министр держится своей партии, которая не особенно-то сильна.
Лица, приехавшие с Кавказа, уверяют, что десять полков спешат форсированным маршем, на соединение с армией генерала Ермолова, который, как говорят, не дождавшись этого подкрепления, энергично начал наступление против персов, ограничивающихся, однако ж, малой войной в горах.
13-го сентября 1826 г.
Разбор манифеста все еще продолжается. Вот что замечают по поводу статьи, на основании которой должны быть прекращены все дела, возбужденные по преступлениям, не подходящим под рубрики: убийство, грабеж или хищничество, разбой и взяточничество. Если держаться буквы закона, то окажется, что такие важные преступления, как ограбление церкви, подделка документов и фабрикация фальшивой монеты, и множество других, влекущих за собой, по существующим законам, высшую меру наказания, - вовсе не подходят под поименованные рубрики.
Предположить, что правительство дарует амнистию за эти преступления - невероятно; значит следует подразумевать, что на них не распространяется действие манифеста; но такие недомолвки не должны быть допускаемы в законе.
Лучше было бы, по примеру манифеста 1793 года, с точностью обозначить все случаи; иначе, пожалуй, судья может прекратить всякое преследование по делам не менее важным, чем по именованным в первом пункте, и если бы ему указали на то место в Евангелии, где сказано: закон убивает, а дух оживотворит, то он мог бы, в свое оправдание, весьма основательно сослаться на то, что ему положительно воспрещено отступать от буквы торжественного акта, и что ему не приходится ни объяснять смысл этого акта, ни отыскивать в нем недоразумения.
Говорят еще, что срок, назначенный для возвращения беглых, слишком краток и не соответствует огромному протяжению империи; что в прежних манифестах, обнародованных при важных событиях, срок этот был определяем: для беглых, находившихся в пределах государства - годовой, а для живших заграницей - двухгодовой.
Из дневных приказов по полиции, отданных после издания манифеста, видно, что с недавнего времени случаи воровства стали гораздо чаще прежнего, вследствие чего чинам полиции предписывается удвоить бдительность. По мнению некоторых, причиной этих беспорядков следует признать освобождение заключенных из тюрем прежде, чем приняты были необходимые меры предосторожности.
Говорят, надо ожидать в скором времени появления нескольких распоряжений, относительно реформ по разным отраслям управления и, может быть, даже издания указа, объясняющего те статьи манифеста, которые требуют разъяснения. Тоже самое, было, замечают, в 1814 году, и та же цель была достигнута указом.
Говорят, что генерал Кутузов будет назначен первым наставником Е. И. В. наследника, а его место займет генерал Васильчиков; что генерал Закревский будет военным министром; что возвращение Государя в Петербургу может быть, будет отложено, вследствие предпринимаемых его величеством поездок в окрестностях Москвы (между прочим говорят о поездке в Тулу; что те лица, которые до сих пор не получили никаких наград, могут надеяться получить что-нибудь к Николину дню).
14 сентября 1826 г.
Сообщаю слухи и разговоры: говорят, что о персидских делах получены в Москве такие вести, которые не поторопятся сообщить нам; что амнистия, дарованная манифестом, имеет главной целью побудить находящихся в Персии русских дезертиров возвратиться в отечество; что генерал Ермолов решился выйти из оборонительного положения и, действуя энергически на двух главных пунктах, двинуться вовнутрь Персии; план этот будто бы внушен ему генералом Паскевичем.
Говорят, что в губерниях, образующих округ генерала Балашева (генерал-губернатор Рязанского округа, в который вошли Воронежская, Орловская, Рязанская, Тамбовская и Тульская губернии), беспорядок и растраты доходят до такой степени, что придется до основания разрушить все устроенное им, чтобы иметь возможность исправить зло, пустившее весьма глубокие корни, и что подобное положение дел заставляет многих помещиков выселяться в другие губернии.
Рассказывают, что граф Аракчеев прислал сюда сына своего Шумского, известного своим развратным поведением, для того, чтобы засадить его или отдать под присмотр. Этот молодой человек, напившись пьяным в каком-то трактире, стал придираться и вызывать всех на ссору, за что и был вытолкнут за дверь несколькими грубыми немцами, не обратившими внимание на то, что он носит звание флигель-адъютанта его величества императора России, которым он и хотел, было, прикрыться как щитом.
Так как никто не возбуждает такой ненависти, как граф Аракчеев, то многие стараются распространить рассказ о столкновении этого сановника с французским таможенным чиновником, который настоял на том, чтобы осмотреть сундуки графа и даже добрался до шкатулки важного путешественника, не приняв во внимание всех его титулов. По приезде в Париж, Аракчеев тотчас же обратился с жалобой к нашему посланнику, который, обменявшись несколькими записками с французским министерством, должен был заявить графу, что таможенный чиновник признан невиновным, так как он только исполнял свою обязанность.
Саркастическая замечания, делаемые нашей публикой по этому поводу - бесконечны.
Уверяют, что конгресс перенесен из Аккермана в Одессу, и Александр Потоцкий (?) получил письмо, в котором его извещают о прибытии турецких послов в этот последний город. Прибавляют, однако, что, судя по последним переговорам, этим господам дали только двадцатидневный срок для окончательного решения, и что все принимает враждебный и воинственный характер.
Уверяют, что конгресс перенесен из Аккермана в Одессу, и Александр Потоцкий (?) получил письмо, в котором его извещают о прибытии турецких послов в этот последний город. Прибавляют, однако, что, судя по последним переговорам, этим господам дали только двадцатидневный срок для окончательного решения, и что все принимает враждебный и воинственный характер.
Много смеются над дирекцией театров, вычеркнувшей из своего репертуара знаменитую оперу Моцарта "Милосердие Тита", которая давалась здесь, в продолжение многих лет, при торжественных случаях. К чему подавать, таким образом, повод к разным догадкам и предположениям, которые, без этого, никому бы и в голову не пришли?!
Ходит слух, пока еще темный, но которому, однако, многие верят, что следственная комиссия, разбиравшая дело о заговорщиках, сделана постоянной. Говорят, что это будет тайное судилище, ведению которого будут подлежать дела по обвинению в политических преступлениях. Обстоятельство это производит весьма дурное впечатление.
14 сентября 1826 г.
Люди, уверяющие, что хорошо знают дело Спасского, наделавшее такого шуму, рассказывают о нем следующие подробности: Старик Кожевников, отец того, который играл у Спасского роль искусителя, оставил своему сыну, по духовной, сделанной в 1812 году, капитал в семь миллионов, с оговоркой, что пять из них должны остаться в пользование его детям, когда они, достигнут совершеннолетия, а двумя остальными он может сам распоряжаться, но не иначе, как с согласия своей матери и мужа своей сестры.
Он сумел добиться этого согласия и купил великолепную дачу в шести верстах от Москвы, для устройства там фабрики, которая обошлась ему, считая в этом и землю более миллиона рублей. Заведение это приносит ему весьма значительный доход. Сам он на очень хорошем счету у московского военного генерал-губернатора, который исходатайствовал ему звание коммерции советника и орден св. Анны. Наконец, он состоит в близких отношениях с лицами высшего круга и закадычный приятель Спасского.
Скандалезная хроника уверяет даже, что он ухаживает за женой своего друга, из чего заключаюсь, что если он и был причиною сделанного открытия, то уж конечно не желал выдать Спасского. Прибавляют еще, что один купец, армянин, игравший в этой истории роль барана, просил Кожевникова уговорить Спасского принять от него 2000 руб. и содействовать ему в Сенате, где у него шел какой-то процесс; таким образом, Кожевников согрешил чисто по неведению.
Зная дурной характер Спасского, многие находятся теперь в смертельной тревоге, в ожидании результатов, к которым приведут допросы, так как заранее предвидят, что Спасский не задумается компрометировать своих сообщников или тех, кто также вкусил от запретного плода. Называют уже Пещурова и многих других, состоящих при министре юстиции, которые в настоящее время не только поражены, но просто в отчаянии, как в виду того серьезного оборота, какой принимает это дело, так и назначения для производства следствия лиц, которые ни перед чем не остановятся.
Подсудимые не имеют за себя никаких шансов, особенно если это правда, что доносчик на Спасского тот же самый, который донес и на Дьякова, т. е. некто Бачишкарев, настоящая ядовитая гадина; страшно безнравственный сам, он тем опаснее для людей не совсем чистых, что, кажется, задался целью вывести всех их на чистую воду, так что приверженцы бюрократии не имеют врага более опасного и более способного разоблачить их тайны, - как этот господин.
В заключение следует заметить, что политический термометр в канцеляриях министерств юстиции и финансов стоит, по меньшей мере, на "variable (переменная)". "Пусть и они узнают, - говорит большинство публики, что всему бывает конец, и что правительство, наказывая их, делает самое справедливое применение закона о возмездии".
14 сентября 1826 г.
Настроение умов начинает понемногу колебаться. Надежда и ожидание, держащие его в равновесии, ослабевают. "Значит, не будет никаких перемен"! - кричат со всех сторон. "Государь хочет удержать при себе старых глупцов, чтобы доказать, что он один может управлять. Капризы и упрямство Канкрина по-прежнему будут разорять нашу торговлю и промышленность; репрессивная меры становятся суровее, но нет никаких определенных законов насчет взаимных обязанностей между помещиками и их крестьянами"!
14 сентября 1826 г.
Настроение умов начинает понемногу колебаться. Надежда и ожидание, держащие его в равновесии, ослабевают. "Значит, не будет никаких перемен"! - кричат со всех сторон. "Государь хочет удержать при себе старых глупцов, чтобы доказать, что он один может управлять. Капризы и упрямство Канкрина по-прежнему будут разорять нашу торговлю и промышленность; репрессивная меры становятся суровее, но нет никаких определенных законов насчет взаимных обязанностей между помещиками и их крестьянами"!
Вот замечания, раздающиеся то здесь, то там, и очень усердно выслушиваемые.
Недовольные подхватывают их и комментируют со свойственной им горечью. Манифест продолжают разбирать и осуждать с каким-то ожесточением. Особенно стараются растерзать на части новый цензурный устав, экземпляры которого встречаешь даже в гостинодворских лавках. Литераторы в отчаянии. Писатели и журналисты носятся со своим негодованием по всем кружкам, которые они посещают, а у них связи и знакомства огромные.
Всюду говорят преимущественно о манифесте и о войне с бюрократией. "Намерения государя, говорят, самые благотворные, - одни зложелательные или слепые могут в этом сомневаться; но они не выполняются с требуемой точностью; в манифесте же намерения эти неузнаваемы. С одной стороны - дурно примененное снисхождение, а с другой - никакого облегчения тем, которые находятся в ненадежном положении.
Конечно, дворянство и купечество имеют несомненные права на отеческую заботливость со стороны правительства, и последнее обладает всеми средствами для улучшения положения как этих двух, так и остальных сословий. Посыпались милости, но воспользоваться ими удалось только немногим, поэтому и встречаешь часто вытянутые лица, между тем как правительство думает, что оно всех, или почти всех, удовлетворило. Правду говорят, что уменье давать кстати - один из лучших атрибутов власти, и что количеством не всегда можно возбудить общее довольство.
Нельзя не заметить, что судьи находятся в большом затруднении относительно применения некоторых распоряжений манифеста. "Придерживайся букве закона, - скажут многие, - и ты исполнишь свою обязанность". Нет, этого недостаточно, ибо, если начальство не допускает никаких смягчений в исключительных случаях, потому только, что закон не обязывает к этому, то они на каждом шагу будут встречать затрудненья в исполнении своих обязанностей. Поэтому-то они и должны как можно глубже вдумываться в смысл закона; но много ли таких, которые потрудятся над этим? а между тем, сколько будет совершено злоупотреблений под покровом закона!
Подавить происки бюрократии - намерение благотворное; но, ведь, чем дальше подвигаешься вперед, тем больше встречаешь виновных, так что вследствие одной уж многочисленности их они останутся безнаказанными. По меньшей мере, преследование их затруднится и неизбежно проникнется характером сплетен.
15-го сентября 1826 г.
Настроение умов не особенно дурно, но оно начинает с каждым днем изменяться к худшему. Какой-то дух колебания, который скорее чувствуется, тем определяется, развивается во всех слоях общества.
Опять появляются на сцену строгие порицания действий правительства. Литераторы, эти провозвестники мнений, люди, пользующиеся, в настоящее время, влиянием больше, чем когда либо, говорят, что новый цензурный устав закрывает им рот; общество вторит им, замечая, что, так как новым уставом не дается даже авторам гарантия, определенная законами, то положение их становится, подчас, очень незавидным.
Кроме того, прибавляют некоторые, так как ответственность продолжает лежать на писателях даже после того, что сочинение пройдет чрез горнило цензуры, то совершенно лишнее иметь цензоров. Далее, к чему было издавать закон, который всеми читается и комментируется всюду, даже на рынках? Низшие классы общества, думавшие прежде только о своих собственных делах, анализируют в настоящее время все правительственные распоряжения: от этого происходит то, что за ними теперь труднее следить.
Купцы, даже торговцы старым платьем, открыто говорят о том влиянии, какое имеет на все финансовые дела слишком известный, по своей дурной славе П. Кредит его у генерала Канкрина, говорят, так велик, что он предлагает оказать протекции тем, кто собирается участвовать в торгах на снятие винных откупов. По словам одного купца, Вешнякова, подтверждаемым и другими лицами, П. просил с него деньги за ходатайство перед министром.
Известно также, что над канцелярией министерства финансов собирается гроза; все там ходят с вытянутыми лицами, вследствие официального сообщения генерала Ермолова, передавшего министру донос одного из своих подчиненных, бывшего чиновника гродненской казенной палаты, о том, что палата эта виновна в злоупотреблениях при представлении своих отчетов; что вице-губернатор сделал в счетах произвольные добавления; черновые этих счетов, писанные им собственноручно, остались у доносчика и теперь служат явными доказательствами верности этого факта.
Замечают, что m-me Жуковская (?), известная тем, что прежде занималась устройством des parties fines получила недавно пожизненную пенсию. Много толкуют об этом, уверяя, что государя обманывают.
Говорят также о двух выражениях, употребленных в дневном приказе по полиции, а именно: истребить и уничтожить нищих, которыми кишит город. Кажется, что следовало бы искоренить нищенство, а не нищих; что же касается тех, которые занимаются этим ремеслом, то им можно просто воспретить его, стараясь, в то же время, доставлять средства к существованию людям бедным, стыдящимся протягивать руку, и преследовать бродяг и тунеядцев, которые, под предлогом нищенства, скрывают распутство, пороки и преступления.
Вот цель правительства, и в этом смысле следовало бы составить приказ; по крайней мере, это мнение всех, читавших его.
Раздаются общие жалобы на действия многих личностей, способных разве исполнять обязанности комиссионеров, но которые, между тем, разыгрывают роль адвокатов и тянут деньги с тех, чьи дела они ведут. По большей части, это поляки, исключенные в Польше из списка адвокатов, и занимающиеся здесь этою профессией, во вред обществу. Это-то обстоятельство и заставляет сознавать необходимость учреждения палаты адвокатов, на обязанности которых было бы экзаменовать ходатаев по делам и наблюдать за теми из них, которые получат свидетельства.
Палату эту можно бы было сделать ответственной перед правительством за нравственность состоящих под ее надзором личностей, и придать ей большое значение, чтобы учреждение это достигло своей цели, а именно - очистило столицу от людей, злоупотребляющих доверием публики, и доставило бы людям притесняемым возможность отыскивать свои права, не платя произвольно налагаемой на них дани.
Уверяют, что Спасский указал на многих значительных лиц, как на действовавших за одно с ним, или занимавшихся доходным, но бесчестным ремеслом вымогательства, которое, в связи с корыстными действиями, составляет преступление, известное под именем лихоимства. Говорят, что подсудимые и сообщники их громко ропщут и заявляют, что доносы до такой степени размножатся, что, под конец, придется допрашивать стены.
Они находят, что не следует прибегать к окольным путям для разоблачения их происков; замечание, по меньшей мере, странное, возражают другие, - так как ничего нет проще, как одним чертом прогнать другого. Уверяют, что прокуроры и секретари сената: Пещуров, Мясоедов и Базилевич признаны виновными в вымогательстве.
Говорят, что Спасский - человек, для которого нет ничего святого; сердце же у него, как у цыпленка, и поэтому, чтобы как-нибудь выпутаться, он не пощадит никого. Широкая сеть закинута на всех сторонников бюрократии. Кажется только, - замечают bon-motist'ы, - что сеть эта не Евангельская, и что все, попавшее в нее, будет выброшено. Журавлев, Гежелинский, Иванов, Андреев, Солодовников, Солоницын, эти и многие другие имена, еще прежде отмеченные "надзором", фигурируют, как уверяют, в списке лиц, замеченных в деле Спасского.
16-го сентября 1826 г.
Чтобы дать верное понятие о разных суждениях и толках, распространенных в обществе, мы сочли за лучшее передать их в форме разговоров, присоединив к ним несколько очерков. Разговор рецензента с агентом тайного надзора по поводу манифеста, действий и намерений правительства:
Агент. - Вы желали, по-видимому, поговорить откровенно и беспристрастно о настоящих событиях. Поделимся нашими взглядами.
Рецензент. - Решившись говорить откровенно, я выскажу без стеснения мои собственные мысли и мнения других лиц. Мы коснемся главным образом трех вопросов. Чего хочет правительство? Что сделало оно по распорядительной части? Что остается ему сделать, чтобы регулировать действия администрации во всех ее разнообразных отраслях? Предоставляю вам высказаться первым.
Агент. - Согласен; итак чтобы быть справедливым скажу вам, что до сих пор я вижу в намерениях правительства лишь самое искреннее желание содействовать общему благу.
Да, я убедился в этом желании, следя за действиями правительства в эпоху, ознаменованную безумными и преступными покушениями; оно высказалось и в тех мерах, которые были приняты им для пресечения зла в самом начале и в той медленности или, лучше сказать, в той мудрой осмотрительности, с какою оно старается не предварять событий, чтобы всегда иметь возможность сказать: чтобы ни случилось, я не буду, застигнут врасплох; наконец, желание это высказалось и во всех правительственных актах, которыми оно желало провести реформы, никого не оскорбляя, и выжидать, не выказывая опасения.
Я знаю, что общество критикует и осуждает очень многое, но чтобы высказать по этому поводу свое мнение - необходимо знать, что именно говорят осуждающие.
Рецензент. - Я могу высказать это, и мои слова будут отголоском общественного мнения. 14-го декабря правительство вышло с честью и славою из весьма критического положения. Это факт, подтвержденный событиями, поэтому о нем здесь не стоит и говорить, а следует только рассмотреть систему управления и найти ее слабые стороны. Определяя недуг, врач должен прописать от него лекарство.
Наша администрация не может опираться на принцип разделения власти, он не годится для самодержавного монарха, который должен управлять самостоятельно, но со знанием дела, а для этого следует учредить деятельный, бдительный надзор; который, следя за всем, отнюдь не стеснял бы и не порождал никаких смут.
Этому надзору, который в принципе должен составлять одно нераздельное целое, нужно иметь противовес, чтобы регулировать действия управления. Всякий контроль может принести пользу, если он состоит из двух, много из трех органов, тогда можно безошибочно сделать выбор; но когда существует шесть органов, излагающих каждый свое собственное мнение, то становится уже труднее принять какое либо решение, тем более, если пять голосов восстают против одного, большинство одерживает обыкновенно верх, а мнение нередко бывает ошибочно.
Не следует забывать, что увеличение числа людей, стоящих у кормила правления, составляет такое зло, которое влечет за собою неисчислимые последствия: оно не совместно с единством действия и централизацией власти, служащими настоящим признаком хорошей администрации, которая не должна терять время в прениях, когда его можно с большей пользою употребить на дело. Эта истина уже слишком общеизвестна, однако, ее никогда не мешает повторять.
Итак, выводя заключение из всего сказанного, мы утверждаем, что правительство желает содействовать благу общества, и в принципе не пренебрегало никакими средствами для достижения этой цели, но ему следовало бы увенчать дело преобразованиями, которых все ожидали от манифеста; в нем даровано много милостей, но правительство поскупилось на те преобразования, которые может даровать только одна верховная власть.
Так, например, было бы весьма полезно и даже необходимо поддержать кредит дворянства, облегчив займы в общественных кассах и уменьшив проценты, уплачиваемые с капитала; поощрить торговлю, народную промышленность и земледелие, возвратившись к старинным учреждениям, которые оказались полезными вследствие многолетнего опыта.
Полезно было бы восстановить коллегиальный порядок в главных отраслях администрации; ускорить судопроизводство, упростив его, так как оно отличается теперь большими погрешностями; увеличить жалованье чиновников, которые, получая мало, вынуждены брать взятки, и предоставить бюрократии свободу действий; уничтожить некоторые косвенные налоги, чрезвычайно обременительные, потому что они причиняют много хлопот, как то: адресные конторы в обеих столицах; регулировать взимание земских повинностей, наконец, определить точные границы всякому сословию с тем, чтобы определить права каждого из них и предупредить всякие недоразумения.
В манифесте не упоминается ни об одном из этих преобразований и общество всячески старается объяснить подобные недомолвки; что отвечать ему?
Агент. - Как неблагодарно общество, которое, выказывая так некстати свое нетерпение, воображает, что также легко создавать и преобразовывать, как болтать и требовать невозможного, которое равняется безумию или преступлению. Действительно, могло ли правительство в девять месяцев совершить столь обширные преобразования?
Но чтобы оправдать его в том, что в манифесте не упоминается совершенно обо всех тех преобразованиях, о коих вы говорите, нужно было бы знать в точности все его цели и намерения. Не имея возможности узнать их, следует терпеливо ожидать их обнародования, не забывая, что на правительстве лежит одновременно три обязанности: оно должно действовать, преобразовывать и руководить.
Убедившись в этом, следует еще заметить, что если способ надзора не вполне соответствует цели этого учреждения, то, быть может, по причинам, неизвестным обществу, было необходимо учредить его временно. Итак, общество должно воздержаться от поспешного суждения до тех нор, покуда оно не узнает причину действий правительства.
Все, что вы говорили о неудобстве увеличивать число властей и об отличительных признаках хорошей администрации, совершенно верно; но чтобы обсудить этот предмет со всех сторон, нужно дождаться возвращения двора сюда. Желания общества будут исполнены и оно не обманется в своих ожиданиях; нужно только дождаться выполнения тех мер, которые, весьма вероятно, уже намечены администрацией, что даст правительству возможность сказать: я исполняю то, что оно сказало.
Это намерение правительства высказывается во всех его актах, в его отеческой заботливости и даже в той медленности, с какою оно совершает свои преобразования.
Обещанные очерки пришлю завтра.
17-го сентября 1826 г.
Продолжаю без всяких предисловий мое вчерашнее письмо. Очерки:
Обещанные очерки пришлю завтра.
17-го сентября 1826 г.
Продолжаю без всяких предисловий мое вчерашнее письмо. Очерки:
Полиция. Полиция поддерживает порядок; первая ее обязанность состоит в том, чтобы указать каждому свое место. Для этого она сама должна знать свое место и не должна забывать, что пример есть лучший учитель.
Полиция составляет самое трудное, наименее блестящее, но самое славное ведомство городского начальства. Она должна предупреждать преступления, а когда они совершены, наблюдать за тем, чтобы виновный не избегнул кары законов. Для того, чтобы предупреждать преступления, полиция должна знать, что именно порождает их, а равно и те признаки, которые им предшествуют, так что в этом случае осторожность и умение нужнее всех атрибутов уголовного судопроизводства.
Полиция должна быть проницательна для того, чтобы заметить признаки, угрожающие спокойствию общества. Таким образом, во всем худом, случающемся в государстве, следует почти всегда обвинять власть, не сумевшую предупредить зло. Однако, власть не должна забывать, что полиция не представляет собой систему гнусного шпионства, но просто орган, наблюдающей за исполнением законов.
Таким образом, городское управление должно знать законы и быть столь же беспристрастным, как они. Да это, скажут, план республики de Morus (возможно: Утопия - это идеальное общество всеобщей справедливости, существующее лишь в воображении. Термин происходит от названия книги английского философа XVI века Томаса Мора "Утопия"). Положим так, но это не причина отказываться от усовершенствования полицейского управления.
Войско. Войско составляет в государстве как бы отдельную нацию, составленную из самых разнородных элементов. Для того, чтобы составить из них одно целое, нужно было подчинить войско неизменным и строгим правилам, ибо гражданин, вступая под знамя, становится совершенно иным человеком: его взгляды, привычки, вкусы - все изменяется.
Только эти законы могли заставить солдата исполнять свои обязанности; душою этих правил является дисциплина. Поддерживать дисциплину без малейшего упущения составляет обязанность военной власти, которая не подчиняется никому.
Солдат, не более как машина и не должен быть ничем иным; самое пассивное послушание есть единственное качество, которым он может отличиться, чтобы сделать честь его девизу: Бог, государь и знамя. Умереть тысячу раз скорее, нежели изменить этому знамени, уважать своих начальников и строго исполнять данное приказание, вот обязанности солдата, подчиненного начальникам, имеющим различную степень власти.
Ближайшим начальником солдата является капрал и фельдфебель. От капрала требуется точность, смышленость и хорошее поведение. Обязанности его составляют обучение ружейным приемам и наблюдение за порядком в роте. Деятельность фельдфебеля гораздо обширнее, на нем лежать все мелочи военной службы. От него требуется хороший пример и самое безупречное исполнение служебных обязанностей. Власть его не должна быть стеснительна для солдата, иначе она не будет соответствовать цели военного устава.
Итак, из двух фельдфебелей, из коих один, старший и угрюмый, заставит себя бояться и любить, а другой, менее суровый будет придирчив; первого всегда будут слушаться скорее, так что ему будет достаточно сказать слово, чтобы его послушались, тогда, как другой должен будет прибегать к самым строгим мерам, чтобы были исполнены простейшие его приказания.
Над этой первой инстанцией власти находится другая, составленная из офицеров всех чинов до ротного командира. Они являются сотрудниками последнего и должны вместе с ним стараться усовершенствовать, с одной стороны, материальную, а с другой нравственную части войска. Но для того, чтобы содействовать этой двоякой цели, не достаточно присутствовать на парадах и ученьях, нужно изучить характер солдата, узнать его наклонности, привычки.
Пренебрегая этим правилом, офицеры сделались бы чужды войску и наоборот. Офицеры также не должны забывать, что серьезное изучение своих обязанностей необходимо для того, чтобы они могли впоследствии занять высшие должности. Четвертую инстанцию составляет ротный командир.
Войско есть здание, а ротные командиры, его столпы, на которых зиждется это здание. Неусыпная заботливость о благосостоянии солдата, полнейшее беспристрастие и справедливость составляют необходимые качества начальника, дорожащего исполнением своих обязанностей.
Деятельным и осмысленным надзором он обязан поддерживать военную дисциплину во всей ее силе и следить за всем, что говорится и делается в казармах, словом заниматься материальной частью, не забывая в то же время и нравственной стороны службы.
Ротный командир может следить за всем, не прибегая к доносчикам, которых солдаты обыкновенно не терпят; ему стоит только сблизиться с ними, не вдаваясь, однако в фамильярность, которая всегда портить дело.
Итак, скажем в заключение, что при исполнении своих обязанностей ротный командир должен быть проницателен, изучить человеческое сердце и уметь поставить себя в глазах войска; в таком случае ему всегда удастся исполнить свои обязанности и держать солдат в повиновении.
Обязанности батальонного командира, составляющего пятую инстанцию, основаны на тех же принципах, только гораздо обширнее; ибо заступая всегда место полкового командира, он, разумеется, должен изучить все обязанности последнего.
Наконец, мы дошли до последней инстанции, т. е. до должности полкового командира. Полк представляет собою тело, в которое он вливает душу, стараясь всевозможными средствами, с одной стороны, внушить солдату уважение к монарху, преданность знамени, любовь к порядку, славе и упорность в труде, неразлучном с военной службою; с другой - развить в офицерах сословный дух для того, чтобы образовать из них деятельных и разумных помощников!
Горе тому начальнику, который счел бы возможным обойтись без помощников. Он стал бы тогда действовать совершенно противно цели военного устава и своим обязанностям, которые столь же важны, как обширна его деятельность.
Он глава и направляет всеми членами полка; этим все сказано! Достаточно будет заметить, что одна из первых обязанностей его состоит в усвоении нравственного смысла воинского устава, т. е. в поддержании порядка и удовлетворении всех нужд войска. Но, спросят нас, что же нужно делать, чтобы достигнуть этой двойной цели? Стоит только доставить войску все предметы, означенные уставом и исполнять его буквально. Нет, и этого еще не достаточно. Представьте себе, что какому-нибудь начальнику, слепому исполнителю устава, приказано выполнить какое-нибудь трудное поручение, не уклоняясь от точного исполнения устава.
Если он не исполнит этого только потому, что не имеет на это права по уставу, и захочет все-таки, чтобы солдаты повиновались ему, то они будут ему повиноваться, но это действие с его стороны непременно вызовет в войске дух упорства, составляющий зародыш всяких беспорядков. Посмотрите теперь на другого начальника, требовательного, но не столь строгого как первый: он не задумался уклониться от общего правила в затруднительном положении, прибегнуть к какой-нибудь уловке, не упомянутой в уставе, но удобной для исполнения его целей, - действия его увенчаются успехом, так как он постиг смысл устава, тогда как первый потерял авторитет, так как не сумел держать себя.
Результат этот был бы неизбежен.
Поэтому начальнику желающий действительно иметь власть над солдатами и одаренный необходимыми для начальника качествами, как-то: строгостью без грубости, справедливостью без упрямства и добротою без слабости, конечно, будет стараться облегчить обязанность солдата, предупредить его нужды и требовать от войска только должного. Подобный образ действий поставит войско в невозможность уклониться от своих обязанностей, не нарушая в то же время самых дорогих своих интересов.
Поэтому начальнику желающий действительно иметь власть над солдатами и одаренный необходимыми для начальника качествами, как-то: строгостью без грубости, справедливостью без упрямства и добротою без слабости, конечно, будет стараться облегчить обязанность солдата, предупредить его нужды и требовать от войска только должного. Подобный образ действий поставит войско в невозможность уклониться от своих обязанностей, не нарушая в то же время самых дорогих своих интересов.
Весьма естественно, что - ни один начальник не захотел бы приобрести влияние, входя во все мелочи службы, ибо хотя он не должен быть чуждым ей, чтобы отдавать правильные приказания, но ничто не может побудить его заниматься ею исключительно, по очень простой причине: тогда он исполнял бы обязанность капрала, а кто же стал бы исполнять его собственную? Начальник может все, поэтому он должен все делать, чтобы не грешить в исполнении своих обязанностей. Ему необходимо заслужить любовь войска; она облегчает самую трудную обязанность и удваивает нравственные силы военной власти. Она составляет опору священнослужителя, судьи, отца семейства и верховной власти.
18-го сентября 1826 г.
Внимание общества обращено на три предмета:
1) на бюрократию;
2) на министерство финансов и
3) на вторжение персиян.
Бюрократия, говорят, это гложущий червь, которого следует уничтожить огнем или железом; в противном случае невозможны ни личная безопасность, ни осуществление самых благих и хорошо обдуманных намерений, которые, конечно, противны интересам этой гидры, более опасной, чем сказочная гидра.
Она ненасытна; это пропасть, становящаяся все шире, по мере того, как прибывают бросаемые в нее жертвы. Необходимо, во что бы то ни стало, засыпать эту бездну. Все благомыслящие люди, вместе с теми, которых обирала и обирает еще бюрократия, благословят отеческую заботливость правительства, решившегося уничтожить ее.
Начатые, с этой целью, преследования настолько же полезны, насколько и необходимы, в этом все согласны; но, замечают в то же время, надзор должен удвоить свою деятельность и старания, чтобы предупредить глухую реакцию со стороны бюрократии, приверженцы которой тем опаснее, что могут действовать заодно и причинить правительству немалые затруднения, парализовав меры, принимаемые с таким успехом против злоумышленников, которые навсегда останутся верными тому принципу, что цель оправдывает средства.
Министерство финансов, замечают, вследствие его состава и объема, дает управляющему им возможность пользоваться предоставляемою ему властью, как обоюдоострым мечом. Все в один голос кричат о необходимости ограничения этой власти, возвратом к коллегиальному порядку, который гарантирует правильность и принимает на себя ответственность и контроль, между тем как теперешняя организация министерства не отличается ни одним из этих качеств.
Все сословия высказывают сильное желание реформы существующего финансового порядка. Все сознают, что реформа эта - дело нелегкое, что в подобных обстоятельствах необходимо хорошо обдумать и имея в виду, что перемещение еще не составляет преобразования; но знают также, что для правительства, пользующегося своей властью только лишь в интересах установления прочного порядка по всем отраслям управления, - нет ничего невозможного.
Официальное известие о враждебных намерениях персидского правительства порождает много толков. Сен-Джемский кабинет, говорят, сильно замешан в этом. Трудно предположить, чтобы персы отважилась начать войну, не рассчитывая на поддержку одного из могущественных государств, в интересе, которого производить постоянные смуты.
Турция не останется, конечно, в бездействии: настоящий случай покажется ей слишком соблазнительным, чтобы не воспользоваться им, хотя бы только для того, чтобы затянуть переговоры конгресса. Доказательством этому служит то обстоятельство, что турецкие уполномоченные, вероятно, с умыслом не были облечены настолько обширными полномочиями, чтобы покончить дело. Во всем этом есть что-то подозрительное и, как кажется, наши эмиссары в Персии и Турции нуждались или в средствах, или в желании, чтобы вовремя предостеречь на счет истинных намерений этих двух государств.
Что же касается занятия Елисаветполя (главное сражение между русскими и персидскими войсками, состоялось 25 сентября 1826 года во время русско-персидской войны (1826-1828) в 7 верстах от города Елисаветполя), то, говорят, факт этот был уже известен более двух недель тому назад. Действительно, об этом сообщалось в одном из предыдущих донесений надзора.
21-го сентября 1826 г.
Я много размышлял в эти дни о настроении умов и об общественном мнении, и остановился на некоторых мыслях, не лишенных, как мне кажется, интереса. В наше время несравненно легче управлять народами в критических обстоятельствах, чем в обыкновенных. В первом случае народы всецело поглощены одним важным интересом и просят у правительства только одного: превратить их намерения в усилия, усилия - в действия, действия - в успех, и эта прогрессия совсем не трудна; добрая воля народов в том порукой.
21-го сентября 1826 г.
Я много размышлял в эти дни о настроении умов и об общественном мнении, и остановился на некоторых мыслях, не лишенных, как мне кажется, интереса. В наше время несравненно легче управлять народами в критических обстоятельствах, чем в обыкновенных. В первом случае народы всецело поглощены одним важным интересом и просят у правительства только одного: превратить их намерения в усилия, усилия - в действия, действия - в успех, и эта прогрессия совсем не трудна; добрая воля народов в том порукой.
К тому же, вследствие особенно важного значения событий, безошибочные распоряжения правительства и неудачные меры сглаживаются, забываются и прощаются. В обыкновенное же время, когда жизнь общества входит в свою обычную колею, когда грозившая всем опасность устранена, каждый начинает думать о своих делах, о своих личных потерях, и в виду принесенных им жертв, считает, себя в праве рассчитывать на улучшение своего положения и является с новыми притязаниями; каждый зорко следит за действиями правительства и требует, чтобы оно исправляло все ошибки, устраняло всякое зло и рассыпало всякие блага.
Как ни парадоксально это мнение, но я убежден, что при необыкновенных, критических обстоятельствах государствами могут управлять посредственные министры; между тем как необходимы люди высокого ума, чтобы стоять во главе управления в обыкновенное, мирное и однообразно текущее время.
Как образуется общественное мнение? Существует небольшой кружок людей, стоящих очень высоко, которые искренно добиваются истины, глубоко все обдумывают и высказывают свои мысли на ухо очень немногим, способным понимать их. Некоторые лучи этих мыслей спускаются ниже, но они редко сохраняют свою чистоту: почти всегда свет их или получает отражение, или преломляется.
Более многочисленный кружок людей подхватывает их, но при этом извращает, или, пропустив их чрез свое невежество, свои предрассудки и свои страсти, люди эти воображают, что они сами думают, тогда как это не более, как один заем; но то, что у первых выходило хорошо, у вторых выходит дурно. Между тем, эти последние, постоянно повторяя то, чего не понимают, и составляют мнение большинства, которое говорит не думая и только извращает, не сознавая и не желая этого, доходящие до него идеи, и без того не отличавшиеся особенною чистотой.
Не смотря, однако ж, на все это, Талейран выразился очень верно: "Я знаю кого-то, кто умнее Наполеона, Вольтера с компанией, умнее всех министров, настоящих и будущих, и этот кто-то - общественное мнение". Общественное мнение не навязывается; за ним надо следовать, так как оно никогда не останавливается. Можно уменьшить, ослабить свет озаряющего его пламени, но погасить это пламя не во власти правительства.
Наполеон сам сказал, что если бы можно было дать сражение общественному мнению, он не боялся бы его; но что, не имея таких артиллерийских снарядов, которые могли бы попадать в него, приходится побеждать его правосудием и справедливостью, перед которыми оно не устоит; действовать против него другими средствами, говорил он, значит даром тратить и деньги и почести; надо покориться этой необходимости; общественное мнение не засадишь в тюрьму, а прижимая его, только доведешь до ожесточения.
О настроении умов ничего нельзя сказать особенного, - ни хорошего, ни дурного. Несколько рассуждений, высказанных недовольными личностями относительно генерала Татищева, адмирала Шишкова и князя Лобанова, не могут, конечно, характеризовать направление общественного мнения. Вопли и брань нескольких крикливых женщин заслуживали бы, пожалуй, наказания, но до сих пор им вторят только одни ротозеи.
Надо, впрочем, заметить, что общество все еще сильно высказывается не только против личности генерала Канкрина, который, наверное, не мог бы собрать за себя и пяти голосов, но и против финансовой системы, принятой им и превозносимой до небес, между тем как настоящее положение наших финансов не представляет никакого поворота в лучшему и никто не видит в этой системе преобразовательного начала, вопреки утверждению г. Канкрина.
"Как, говорят, он, который хвастается бережливостью в употреблении общественных сумм, терпит стольких паразитов в своих канцеляриях! Родственник его жены, г. Ганнибал, вероятно в качестве близкого человека, пользовался жалованьем, которое только что отняло у него правительство, зачислив его сверхштатным. Министерство должно было бы избегнуть этого урока, если бы оно придерживалось принципа: не иметь в своих канцеляриях людей ненужных и не увеличивать число своих креатур".
Рубрика слухов и толков довольно скудна в настоящую минуту. Почти громко говорят, что князь Александр Голицын (Александр Николаевич?) кончит тем, что оставит за собой министерство императорского двора (возглавил светлейший князь Пётр Михайлович Волконский). В организации канцелярии этого министерства видят принцип экономии, которое правительство желает применить на практике.
Уверяют, что адмирал Сенявин будет назначен вице-президентом адмиралтейств-коллегии, что повлечет за собою упразднение морского министерства, - мера всеми желаемая и признаваемая необходимою для того, чтобы положить конец бесчисленным злоупотреблениям, совершающимся в морском ведомстве.
Война с Персией продолжает служить темой для разговоров. Недовольны последним донесением генерала Ермолова. Родители молодых офицеров, посланных с батальонами раскаявшейся шайки (avec les bataillons de la cohorte repentande (т. е с батальонами, сформированными из низших чинов, принимавших участие в бунте 14-го декабря 1825 г.)), оплакивают уже своих сыновей. Говорят о войне с Турками и слухи эти имеют много вероятия. Многие отставные офицеры оттачивают уже сабли и тысячами побивают в своих комнатах разных спагов и янычар.
22-го сентября 1826 г.
Масса людей нуждающихся незаметно порождает большую часть беспорядков, которые приписывают, обыкновенно, другим причинам. Язва, называемая нищенством, служит источником непоправимых зол.
В других государствах, действительно, много нищих, потому что большинство людей нуждается в предметах первой необходимости; у нас же из ста нищих найдется двое-трое, которые испытывают настоящую нужду и лишены возможности добывать себе самое необходимое; остальные почти все бродяги по профессии, или тунеядцы, находящие это ремесло очень выгодным.
Обыкновенно, это отставные солдаты, беглые и чаще всего крепостные, скрывающиеся от помещиков. Принятие слишком крутых мер для подавления нищенства, заставит страдать многих, не исправит зла; надо сначала рассортировать нищих, проследить их образ жизни; разместить по общественным заведениям те из них, которые в состоянии работать, приютить в богадельнях людей дряхлых и увечных, а крепостных, просящих милостыню в столице и ее окрестностях, - отослать к помещикам, внушив последним, чтобы они приняли меры для доставления своим крестьянам средств к существованию.
Между тем, ничего подобного у нас не делается, так как это потребовало бы усиленной работы и не позволило бы действовать палкой. Довольствуются тем, что стараются уменьшить, нищенство и воображают, что этим может быть достигнута предположенная правительством цель. Какое заблуждение! Все это видят, но никто не думает поправить ошибку, так как оно было бы слишком неудобно и, что еще важнее, - совсем не прибыльно.
Человек, живущий только для себя, думающий только о себе, молчащий и отворачивающийся от всего, что может испугать или потревожить его, - вот, по мнению эгоистов, идеал мирного гражданина, осторожность и воздержанность которого восхваляются ими.
Каждый день открываются новые злоупотребления в ведомстве юстиции; при расследовании дела Спасского многое всплыло на поверхность. Говорят, что при допросе он впутал, целую толпу бюрократов. Приняты ли, спрашивают, меры, чтобы были привлечены к ответственности все, изменяющее долгу службы?
Злоупотребления могут быть искореняемы двояким способом: или занести топор и одним взмахом уничтожить дерево, зараженное до самого корня; или же довольствоваться распространением добрых начал и ждать, пока время не разовьет их.
В деле искоренения злоупотреблений все зависит от обстоятельств и от той быстроты, с какой будут проведены придуманные, для этой цели, меры: они должны являться неожиданно и разражаться как гром, чтобы толпа злонамеренных людей, заинтересованных в сохранении злоупотреблений, не могла сплотиться и образовать непреодолимый заговор. Точно также и в деле Спасского. Лица, принадлежащие к его партии, может быть, сделали больше зла, чем он сам; но они причинят еще более вреда, если только им дадут время узнать друг друга, т. е. убедиться в своих силах.
Некоторые говорят, что придется слишком много наказывать, и что сама многочисленность виновных будет причиной их безнаказанности. Вздор! говорят другие: тот, кто творил зло, должен быть выведен на чистую воду и заклеймен позором. Для подобных людей не должно быть никакого снисхождения, так как и они не оказывали его для общего блага.
Правда, что дурные люди могут исправиться, - для каждого грешника доступно исправление, - но опыт всех веков доказывает, что на одного злоумышленника, искренно раскаявшегося, двадцать впадают еще в худшие преступления. Что ангелы никогда не делают зла, это очень понятно: они проникнуты духом милости; но чтобы люди, привыкшие ко злу, удерживались бы от него, когда имеют полную возможность его делать, это было бы чудом.
Поэтому, человек, даже только отчасти замешанный в злоупотреблениях, должен быть удален от управления общественными делами. Жезл, этот символ правосудия, никогда не должен быть оставляем в бездействии, - он должен цвести, как жезл Моисея.
Предрассудки суть заблуждения разума, и самый опасный из них тот, если человек считает себя способным играть всякую роль. Среди множества лиц, являющихся просить мест, найдется ли один, который мог бы положительно сказать: я годен только на это дело, я умею делать только его; нет, военный берется управлять финансами; финансисты хотят иметь понятие о внешней политике потому, что они печатают купленные ими мысли, судья вмешивается в законодательство, не понимая расстояния, существующего между судьей и законодателем, и все стремятся только к диктаторству.
Чтобы действительно быть полезным другим - нужно знать свое дело лучше других. Можно сказать почти наверно, что если человек займется чем-нибудь исключительно, то он сделается по этой части специалистом. Как хорошо шли бы дела, если бы всякий играл в свете лишь ту роль, которая ему свойственна.
Вот общие замечания, имеющие влияние на общественное мнение.
22 сентября 1826 года.
З...в, известный агент надзора, донес следующее: Приверженцы бюрократии начинают сильно волноваться. - Что случилось? - спрашивает у них З...в. - Разве вы не знаете, как обращается с людьми генерал Бенкендорф и, какие, принимает он меры, чтобы выведывать семейные тайны! Конечно, он обладает всеми средствами для этого, у него и сила, и власть, может быть и намерения его добрые, - но ведь как легко ошибиться, сортируя тени!
Некоторые кажутся виновными, сами не подозревая этого; они держатся обычного, установленного порядка. Если смотреть с этой точки зрения, то не найдется ни одного праведного. Разумеется, перед Богом это так и есть, но перед людьми - другое дело!
З...в прибавляет, что подобные речи становятся, с каждым днем, все запальчивее и серьезнее; что, конечно, нечего опасаться чего-нибудь явного со стороны людей, настолько подлых, чтобы исполнять роль тявок; но, все же, благоразумие требует удвоить внимание, что он и делает, - не для того, чтобы действовать против тех, кто так мало сдержан в своих речах; но, напротив, чтобы, предоставив им полную свободу высказываться, - извлечь из этого разные сведения.
Замечают еще, что золотая и серебряная монета, выбитая до последнего изменения в монетной системе, совершенно исчезла из обращения. Нельзя ли, говорят, какими либо путями узнать - как, когда и каким образом звонкая монета прежнего чекана была вывезена за границу? Для этого, кажется, необходимо было бы следить за пассажирами, отправляющимися на пароходе в Кронштадт, и за рабочими, занимающимися нагрузкой пеньки и других товаров. Нужно было бы, также, узнать, - не существует ли заграницей фабрикация наших ассигнаций, что, судя по некоторым довольно верным данным, - очень вероятно.
Нет ничего проще предположить, что в таможне расплачиваются фальшивыми, искусно подделанными ассигнациями.
24 сентября 1826 года.
Привычка беседовать с вашим превосходительством, сделалась для меня потребностью, и хотя я не имею сообщить вам ничего особенно выдающегося, так как в столице царствует полнейшее спокойствие, однако я чувствую потребность написать вам несколько строк.
Критики-женщины сильно восстают против принятой правительством системы - все видеть самому. "Отличное занятие для правительства, говорят они, - соваться во все мелочи! Нельзя чихнуть в доме, сделать жест, сказать слово, чтобы об этом тотчас же не узнал Государь!
(Слова, напечатанные разрядкой, отчеркнуты карандашом и сбоку написано рукой гр. Бенкендорфа: C'est beaucoup de gagne, si on le croit (это большая победа, если этому верить)). Ему ли заботиться о таких пустяках, и как хватает у него времени заниматься этим? Пусть, однако, берегутся: подобный надзор стеснителен и кончит тем, что произведет смуты, значит он одинаково вреден как тем, за кем следят, так и тому, кто следить.
Как вам угодно, сударыни! По вашему мнению, правительство не должно само входить во все, чтобы глубже изучить причины зла и недовольства. Но, в таком случае, как же узнает оно, что ему следует делать и чем мотивировать свои распоряжения? Этот надзор, столь неудобный, конечно, для людей злонамеренных, напротив, очень полезен и благодетелен для тех, которые ни в чем не могут себя упрекнуть.
Для того, чтобы не судить слишком опрометчиво, - необходимо все знать; тогда не поддаешься первому доносу и не увлекаешься вторым.
Лица, которым правительство поручило этот надзор, само собой разумеется, должны возбуждать в себе ненависть и зависть со стороны людей, старающихся скрывать свои действия, - это неизбежная участь всех верных и усердных слуг. Поэтому правительство, в собственном своем интересе, должно явно поддерживать их, чтобы они не страшились ни силы, ни хитрости тех, которые захотели бы их погубить. Чего же хотят Иеремии в юбках?..
Вероятно, они желают того, чтобы из опасения затронуть частные интересы, были принимаемы только паллиативные меры, т. е. чтобы вместо излечения ран, были только облегчаемы их страдания. Нет, подобный образ действий не входит в расчеты правительства: оно спит чутко, как лев, не смыкая глаз, чтобы не упустить из виду малейшего обстоятельства, которое могло бы нарушить существующий порядок. Система его основана на том принципе, что наказание и награда - два двигателя хорошего управления, и что лучше обойтись без второй, чем отказаться от первого.
Опытом доказано, что люди легко забывают благодеяния, и что наказания за такие, напр., преступления, как взяточничество, - лучшее средство удержать каждого в пределах его обязанностей; наказания забываются тем труднее, что они действуют непосредственно на наши чувства, а чувство в человеке могущественнее рассудка, которые на многие умы не имеет никакого влияния. Быть строгим к личностям, извлекающим для себя пользу из того зла, которое они делают другим, - значит быть добрым ко всем; нет большей ошибки в деле управления, как снисхождение к людям, нарушающим общественные интересы.
25-го сентября 1826 г.
К сведению: Несправедливые желания и действия, вызванные у одних бедностью, а у других тщеславием и гордостью также должны быть подавлены. Доказательством этому служит современное положение общества. Несоразмерность, существующая между количеством и деятельностью самолюбий, вызванных культурою и числом доходных и почетных мест, которыми располагает общество, столь велика, что люди, оскорбленные и озлобленные неудачей или обманутыми желаньями, обвиняя общество в том, в чем оно совершенно неповинно, хотят в своем безумии потрясти его в тщетной надежде извлечь из этого выгоду.
25-го сентября 1826 г.
К сведению: Несправедливые желания и действия, вызванные у одних бедностью, а у других тщеславием и гордостью также должны быть подавлены. Доказательством этому служит современное положение общества. Несоразмерность, существующая между количеством и деятельностью самолюбий, вызванных культурою и числом доходных и почетных мест, которыми располагает общество, столь велика, что люди, оскорбленные и озлобленные неудачей или обманутыми желаньями, обвиняя общество в том, в чем оно совершенно неповинно, хотят в своем безумии потрясти его в тщетной надежде извлечь из этого выгоду.
Равновесие между желаниями и средствами к удовлетворению их не восстановится само собой. В этом случае сама природа вещей не даст лекарства, его должно изыскать и применить правительство. Для этого следует уменьшить число лиц, посвящающих себя различным отраслям администрации; единственное средство достигнуть этой цели - не давать слишком больших льгот и поощрений и сдерживать страсти, изменив систему образования и влияя на общественные нравы и привычки.
Общественное мнение не есть эквивалент разума, но выражает собой, то значение, какое имеют некоторые мысли; общественное мнение не есть эквивалент истины, но распространенность известных идей. Общественное мнение есть курс правил и положений; оно относится к истине так же, как государственные бумаги к звонкой монете.
Бумаги редко бывают равнозначны золоту, по крайней мере, они редко ходят по номинальной цене и их ценность всегда равна количеству выдаваемой за них звонкой монеты: ценность же монеты определяется количеством заключающегося в ней серебра; но так как в ней бывает всегда большая или меньшая примесь меди, то она всегда теряет более или менее в сравнении с серебром. Так и общественное мнение есть смесь истины и заблуждений, вследствие чего оно никогда не служит мерилом истины. Судить его может только смелый независимый ум.
Но что же заимствуют два нижние сословия, образующие массу народа, от мыслей, распространенных в двух высших классах общества? То, что соответствует их нуждам, интересам и страстям; они не касаются всего остального и заметьте, что выбор этот обусловливается их личными нуждами, интересами и страстями, а не общественными потребностями, не общими интересами и не благородными и великодушными побуждениями.
Итак, сила общественного мнения составляет не абсолютное, а относительное благо. Оно может назваться благом, когда оно просвещенно и в то же время прочно и умеренно. Но общественное мнение составляет зло, когда оно заблуждается в выборе цели и средств, становясь таким образом силой, которая противится правительству.
В обществе мужчины и женщины желают только нравиться друг другу и блистать. Вследствие этого зарождаются ложные идеи, поддерживаемые не в силу твердого убеждения лиц, распространяющих их, а как бы по безмолвному соглашению, состоявшемуся между ними для того, чтобы упрочить известные идеи.
Вследствие этого странного компромисса вопросы, обсуждаемые в обществе, дурно поняты во всех отношениях. Есть некоторый вещи, которые скорее могут быть поняты женщинами одним чувством, а иные скорее могут быть поняты умом мужчины. Но в смешанных собраниях, называемых обществом, женщины извращают или совершенно утрачивают чувства, желая возвыситься до разума, которого они не имеют и до которого никогда не достигнут.
Мужчины унижают свой ум, ослабляя его из желания сделать его легким, приятным и поверхностным.
Дело Спасского продолжает служить темой разговоров и суждений. До тех пор, говорят, пока личный состав судебных мест будет дурно организован; труд служащих худо оплачен и формы судопроизводства не будут изменены к лучшему, нельзя ожидать удовлетворительных результатов от той энергической заботливости, с какой правительство старается уничтожить гидру бюрократии, эту младшую сестру взяточничества.
Между тем, чем строже будут преследования, - что теперь даже необходимо, так как дело уже начато, - тем боле встретится препятствий к уничтожению зла, потому что, повторяют, самая многочисленность преследуемых будет причиной их безнаказанности.
Возможно ли требовать, чтобы какой-нибудь чиновник, избалованный роскошью и образом жизни нашего времени, устоял бы против соблазна и разыгрывал бы, весьма некстати, роль Катона, тогда как начальники его подают ему пример и загребают обеими руками? Известно и доказано, что за двести, и даже за сто рублей, можно подкупить судей в высшем судебном учреждении; поэтому, пока они останутся на своих местах, установление другого порядка вещей невозможно.
Между тем, последствием насильственных мер будет то, что неизбежные преследования, как уже бывшие, так и предстоящие, должны непременно увеличить число недовольных. Трудно, конечно, предположить, чтобы они решились на какое-нибудь покушение: они так всеми презираемы, эти взяточники и моты, - но они сильны своими денежными средствами и своими связями, таким образом, скандал, - который, уже сам по себе, вещь очень неприятная, - неизбежен, хотя цель - выгнать всех, не может быть достигнута скоро, если бы даже приняты были самые решительные меры для очистки этих авгиевых конюшен.
Уверяют, что адмирал Сенявин будет назначен главным инспектором флота и в этом качестве будет председательствовать в адмиралтейств-коллегии. Итак, нет больше министерства морского и главного штаба, - этих двух учреждений, которые, - пора в этом сознаться, - задерживают ход дел и запутывают управление. Прибавляют, что наследник престола будет облечен званием генерал-адмирала, и что церемония введения его в эту должность будет совершена с большой торжественностью в Кронштадте.
Назначение экспедиции в Архипелаг, под начальством Беллинсгаузена, одобряется всеми. Давно, говорят, пора, да и случай представляется удобный с пользой и почетом занять экипаж гвардии, - эту отличную часть относительно нижних чинов, но в которой состав офицеров совершенно заражен (участвовал в декабрьских делах).
Надеюсь, что это письмо будет последнее, что я пишу вашему превосходительству в Москву. С нетерпением ожидаю, известия о вашем отъезде и благополучном прибытии в Петербург, так как не знаю уже более о чем и писать. Фок.
Примечание. Напечатанные выше письма-донесения М. Я. Фока подарены "Русской Старине" в подлинниках, 19 апреля 1875 г., И. М. Дораганом, доводившимся Фоку родным племянником. Перевод писем принадлежит г. Казину.
