Отрывки из живописного путешествия по Лифляндии

: без указания автора

ЗАМОК ТРЕЙДЕН

Здесь, посреди Гетмановой пещеры, сижу я за письменным столиком и спешу сообщить тебе первые, краткие замечания о моём путешествии. 

Долгое странствование по очаровательным долинам утомило телесные силы; разнообразные и прелестные картины, быстро мелькнувшие в наших взорах, обогатили воображение приятнейшими воспоминаниями. 

Товарищи мои отдыхают за флейтами, коими хотят пробудить дремлющее эхо; а я сижу за пером, сближаю настоящее с прошедшим и мысленно беседую с далекими друзьями.

Приятно отдохнуть здесь от скучного единообразия, которое представляли нам пески от Риги до Вангажей. Изредка встречали мы сосновые рощицы, разделяемые обширными, бесплодными степями, что простирались пред нашими взорами уединенно и печально, подобно жизни несчастливца. 

Несмотря на жар и глубокий песок, мы совершили путь довольно скоро и достигли, наконец, живописных окрестностей Гинценберга. Дорога была прекрасная; от Гинценберга постепенно шли вверх: наконец, начали мы опять спускаться и неожиданно открылась пред нами прелестная Кроненбергская долина, которую замыкают горы, одетые цветущим кустарником. 

Из средины их с шумом протекает река, мимо сельской гостиницы, представляющей в недрах долины спокойное и приятное убежище. Впрочем, мы недолго наслаждались красотами Природы. Цель нашего путешествия простиралась далее: мы спешили увидеть Зегевольд, который был от нас уже недалеко.

Бывают минуты в жизни, что действуют на человека с необыкновенной силой: минуты, когда самые горестные чувства становятся для нас наслаждением, когда язык немеет, но полное сердце говорит красноречивее всякого оратора. Эти минуты долго остаются неизгладимыми в памяти нашей. 

Я опишу тебе впечатление, произведенное во мне при виде моей родины. С нетерпением спешил я, по знакомому пути, к высотам Зегевольда. Эти горы, покрытые зелеными кустарниками; эти темно-красные обломки стен, грозно возвышающиеся на противоположной горе; река, каменистая пещера - все еще те же самые. Только мне одному говорит какой-то унылый голос: «Ты уже не то, что был прежде!» 

Откуда происходит это горестное, убийственное чувство? Что так непреодолимо влечет сердце наше к минувшему? Так, я вижу вас, златые игры моего детства, тихие забавы семейственного круга; цветущая весна, со своими певцами и цветами; желания юности, столь легко удовлетворяемые; мечты и надежды, кои представляли нам за ближними горами новый свет, прекрасный, подобно утренней заре, позлащавшей верхи знакомых холмов! 

Вот что украшало первые дни наши! Жизнь наша походила тогда на белую книгу, которой будущее содержание предначертал добрый Гений наш. Но после, судьба и опытность заступили его место и с важным видом продолжали наполнять страницы, кои начал он с живою улыбкой радости. 

Мудрено ли, что прелестная картина жизни навсегда исчезла; что счастье, которое лелеяло младенчество наше и увлекало юношей к прелестям Поэзии, оставило нам в мужеском возраст одну только надежду, найти его в другом, лучшем мире?

В таком расположении духа бродил я по долинам, за несколько уже лет мною оставленным. Некоторое очаровательное уныние покрывало для меня все окрестности, коих величественные и живописные виды восхищали мой взор и возбуждали сладостнейшие воспоминания в сердце.

Вообрази себе обширную, цветущую долину, по которой река Гауя извивается во всех направлениях. С Востока на Запад простирается живописная цепь гор. Древние дубы, липы, березы и сосны, в разнообразнейшем смешении, гордо возвышают чело свое над утесистыми их вершинами. Далее показываются развалины трех горных замков: Трейдена, Зегевольда и Кремона. 

Величественный вид сих поседелых свидетелей древности представляет прекрасную противоположность смеющимся долинам: здесь минувшее и настоящее приветствуют друг друга, одно уныло печалясь о прежнем своем величии, а другое с веселою улыбкой, подобно мирной стране, его окружающей. С левой стороны от Трейдена видны красноватые каменные стены Гетмановой пещеры, отовсюду почти заросшей деревьями и как бы выглядывающей из темной зелени. 

Из неё-то выходит источник, которой, образуя небольшой водоем, с шумом впадает в реку Гауя. Ключ сей подлинно заслуживал, быть посвященным Богу радости, как то и было, если верить преданию, в языческие времена Ливонии. Нам известно, что даже просвещённые греки боготворили свои источники, воздвигали им храмы и алтари и приносили в жертву цветы и вино. Кто будет осуждать грубых латышей, которые, из суеверия, бросают и поныне еще мелкие монеты в свои ключи и источники?

От Зегевольда переправляюсь я с тобою чрез реку, по которой беспрестанно ходит паром. Мы взойдем теперь на Трейденскую гору, выдавшуюся более других в долину. Дубовые, липовые и вязовые рощицы, встречающиеся на дороге, недалеко от господского дома, чрезвычайно живописны. От развалин, кроме некоторых полуразрушенных стен, уцелела еще круглая башня, построенная из красноватого кирпича. 

Двор замка очень мал. К разрушенным стенам прислонено новое строение, из коего открывается прекрасный вид в долину. Нельзя найти лучшего сельского местоположения! Никакая кисть не изобразит этой реки, этих холмов, этих рассеянных хижин! Как бы я хотел, чтобы сие тихое, сладостное упоение, которое наполняло мою душу на высотах Зегевольда, могло сообщиться моему описанию! 

Для чего, думал я, с такою жадностью желаем мы видеть чужие земли, когда в своем отечестве находим бесчисленное множество видов, которые смело могут поспорить с прославляемыми видами стран отдаленных? Зачем, по крайней мере, Искусство не познакомит с ними любителей всего отечественного, кои конечно не были бы равнодушны к подобным предприятиям? 

Может быть, опасаются, что виды эти не будут занимательны, потому что высотою гор не могут сравняться с величественными хребтами Швейцарии и Германии. Пожалеем о малодушии, которое судит о прекрасном по мере футов и саженей, которому неизвестно, что степени изящного бесконечны и что Идиллия также может быть превосходною, хотя нельзя не поставить ее гораздо ниже Илиады!

Может быть мне скажут, что Природа наша не так оживлена, не так богата, в сравнении с обработанными землями Южных стран. Напрасно будут искать у нас прелестных виноградных садов и обширных аллей, кои украшают живописные берега Рейна и Эльбы. 

Здесь увидит путешественник одни только густые кустарники, обширные поля и рассеянные хижины. Но и в этих жилищах воображению его не трудно представить счастливых обитателей. Друг изящной Природы не без удовольствия осмотрит эти страны, которые находят столь мало интересными. 

Сам вид дикости имеет для него нечто привлекательное: он будет мечтать о прелестях уединения, о первобытном состоянии младенчествующего мира. В самых пустынных окрестностях найдет он жизнь и согласие; немой их голос для него понятен, и каждое явление Природы имеет для него свое красноречие.

Замок Трейден, вскоре по нашествии немцев, был свидетелем достопамятных происшествий. Здесь правил тогда ливонский старейшина Дабрель, к которому Епископ Майнхард отправил, в 1187-м году, монаха Дитриха, для крещения ливов, в этой стране обитавших. Многие из них приняли уже благотворное это учение; но к несчастью, наступил голод. Суеверие, а может быть и корыстолюбие жрецов, приписали бедствие древним божествам, которые, по мнению народа, хотели наказать отступников. 

Надлежало умилостивить их кровавыми жертвами, и Дитрих, как первоначальный виновник, должен был пасть первый. Но и здесь видно, что этот народ не убивал из одной жестокости: он предоставил решение мнимым богам своим. Монах посажен был на белого коня, пред коим держали копье, и решение его участи зависело от того, которую ногу поднимет прежде сей конь. Правая нога означала жизнь, а левая смерть. 

Лошадь подняла наперед ногу жизни и бессмысленный оракул изрек странный приговор: «Оботрите спину у лошади. Христианский Бог невидимо ею управляет». Обряд начался снова, но и на сей раз окончился в пользу благочестивого монаха. Он отправился потом к Эстам, где имел не более успеха. 

В Иванов день случилось там солнечное затмение. Суеверные жители утверждали, что новопроповедуемый Бог мучит солнце и хочет истребить его. Но удачное излечение одного больного Эста спасло Дитриха от неминуемой смерти.

Помянутый Дабрель был одним из противников всех иностранных пришельцев. Прозорливость его конечно предвидела будущую судьбу народа и он выставлял сильные преграды немцам. Но кто может остановить неизменяемый ход человечества? Кто проникнет в неисповедимые пути Провидения, вращающего жребий народов в таинственной урне, низвергающего в ничтожество целые поколения, усмиряющего надменных владык земных и одним движением постановляющего новый порядок вещей? Дабрелевы усилия остались бесполезны. 

При нападении русских в Гальме (нынешнем Кирхгольме), заключил он сначала союз с Владимиром, князем Полоцким. Майнхард обратил на него свои силы, спешно высланы были войска, кои также расположились на берегах Гауи. Мост, построенный на реке пресек обратный путь судам Эзельским. Здесь-то началось упорное сражение. 

Напрасно любовь к независимости истощала свои усилия. Немцы, опытные в битвах и покрытые крепкою броней, презирали отчаянное мужество грубых варваров. Река покрыта была трупами защитников отчизны и - победа увенчала чужеземцев. Побеждённым оставалось искать спасения в бегстве и они укрылись в ближних лесах. Там ожидал их горестный конец: все они должны были умереть с голоду. Множество пленных, 2000 лошадей достались в руки победителей.

Эти исторические воспоминания занимали меня до захождения солнца. Между тем над Зегевольдскими развалинами собираются тучи; небо на востоке помрачилось; молнии рассекают воздух и отдаленные громы беспрестанно становятся слышнее. Картина ночной грозы прелестна в сей долине!

ЗАМОК КОКЕНГУЗЕН

Мы прибыли сюда поздно вечером. Дорога вела через холм Га́йзиньш, лежащий близ поместья Озельсгофа, - самый высокий из всех, которые встречались нам на пути. По сделанным измерениям, возвышается он над поверхностью Балтийского моря почти на 320 метров. Отсюда имели мы прекрасный вид.

Ты конечно не забыл еще величественного утра и грозы на Брокен и приятных вечеров, проведенных нами в Рюбеланде и при Ростраппе (окрестности города Гарца). Счастливые эти дни живо представляются теперь моему воображению. Безрассудно было бы сравнивать Лифляндские холмы с теми колоссами Природы, коих величественная высота поражает взоры наблюдателя и преисполняет душу его благоговением. 

Но Природа везде равно прелестна и холмы Лифляндии не менее пленительны. Повсюду, где мы только проезжали через холмистые места, сердце наше оживлялось каким-то веселым чувствованием, неизвестным на равнинах; какая-то неизъяснимая сила разливалась по всем нашим нервам. Душа довольна была собою и окружающим ее миром; мысли наши изъяснялись живее и свободнее. 

Так, друг мой; человек, угнетенный судьбой, потерявший доверенность к людям, человек, коему заботы жизни ослабили полет Гения, желает поспешить на высоту гор. Здесь-то, подкрепив себя чистым, легким воздухом, с новою бодростью возвратится он к тягостному шуму жизни, подобно туману, который, поднимаясь из долин тонкими испарениями, ниспадает потом из облаков в виде проливного дождя.

День склонялся уже к вечеру. Удвоив шаги наши, поспешили мы к мирным берегам Двины, наполняющей своими водами большую часть Лифляндии. Окрестности Штокмансгофа может быть знакомы тебе по происшествию, случившемуся здесь в 1803-м году, с известным писателем А. фон Коцебу. 

Описание этого события находится во 2-й части его книги: «Достопамятный год моей жизни», а посему считаю излишним об этом распространяться. Скажу только, что места эти имели для нас особенную привлекательность. Несчастье другого все еще трогает нежную струну чувствительного сердца и возбуждает в нем живейшее участие.

С правой стороны простиралась пред нами цепь холмов, покрытых соснами и лиственными деревьями. С левой мелькала Двина, то вблизи, то издали. Через несколько минут увидели мы на холме мызу Штокмансгоф, которой сад, окруженный валом, простирается до самой большой дороги. Мы имели еще довольно времени, чтобы осмотреть остатки развалин, лежащих влево дороги. На одной только стороне осталась стена, толщиною в четыре фута. 

Этот старый замок построен был на речке Локстинге, которая, соединяясь здесь с Двиной образует острый угол. Знатоки Лифляндских древностей полагают, что это был старинный замок Герцике, где правил российский Князь Всеволод. Епископ Альберт, желая отомстить за опустошения, причинённые этим Князем, напал на него в 1208-м году, победил его и разрушил замок и город. 

Княгиня и все дети взяты были в плен; но Всеволод спасся бегством. Этот несчастный князь, с противоположного берега Двины, увидел свой замок в пламени и произнес с горестью: «Герцик, любезный мой город! наследие предков! Горе мне, осужденному видеть неожиданную погибель моего народа»!

Расстояние от Штокмансгофа до Кокенгузена около двух миль. Чем ближе подъезжаете к последнему, тем живописнее становятся окрестности. Ежели вдруг перенестись от Трейдена, с прекрасных уединенных берегов Гауи на берега Двины; то найдете большое различие в сельских видах. В обоих местах протекают реки; но Гауя гораздо тише и течет приятнейшими излучинами по плодоносной долине. Здесь увидите одну только цепь холмов, ибо противоположный берег Курляндии имеет совершенно ровную землю. 

Там долина по обеим сторонам ограничивается беспрерывными холмами и как бы отделена от прочих частей земли. Здесь холмы не столько лесисты и имеют более острые очертания. Там они покрыты прелестными рощицами, между коими взор теряется в приятном разнообразии: то с обеих сторон, в некотором беспорядке, выдаются они в равнину; то разделяются на несколько отраслей и образуют множество небольших, прохладных долин. 

Здесь поражает глаз белая известковая скала; там, из трепещущей сени, с улыбкой проглядывает красноватый плитняк. Здесь весною и летом, множество судов несутся в Ригу, с богатым грузом отечественных произведений; там едва ли увидишь более одной рыбачьей лодки. Кокенгузен изображает собою усовершенствованную действительность, а Трейден идеальную, пастушескую Природу.

Всякий наблюдатель легко заметит различие, с какой бы точки ни смотрел он на места эти: с холмов, или из долины. Прелестный Парк, который сама Природа разостлала у высот Кокенгузена конечно не может равняться с живописными берегами Гауи; но и он имеет свои красоты. 

Сей увеселительный домик, лежащий на скате горы; осеняющие его кустарники, кои представляют некоторый цветущий купол; эти живописные группы дерев, рассеянные по долине; журчащая речка, которая образует два небольших водопада и стремится в Двину, недалеко оттуда протекающую. Все вместе составляет прелестнейшую картину. Если бы судьба осудила меня быть отшельником; то в этой долине уединение конечно не нашел бы я скучным или тягостным.

На другой день, рано по утру, взобрались мы на высоты Кокенгузена, которые со стороны Двины довольно круты. Замок построен из дикого камня, на известковом утесе, между коим и Двиной лежит большая дорога. Долина покрыта была еще мраком, между тем, как древние стены озарялись уже ярким блеском утренней зари. 

Наконец, появилось величественное светило дня. Мало-помалу, вершины дерев начали позлащаться его лучами; но сумрачная завеса простиралась еще над кустарниками долины. Казалось, что свет сражался с тьмой. Но гора бросала еще исполинскую тень свою на реку, у подошвы ее шумящую. Мы взошли на верх стены. 

С восточной стороны мелькали пред нами красные кровли пасторского дома и мызы Кокенгузен; наискось увидели мы, на другом берегу Двины, древние развалины замка Альтоны; еще далее Клауенштейн и Гритерсгоф; но за ними предметы сливались уже с небосклоном, в легком утреннем тумане. Это была одна из картин, достойных Клод-Лорренау, но гораздо живее, блистательнее и разнообразнее! 

Какое искусство может сравниться с прелестными произведениями Природы! Я хотел уже оставить свои сравнения; но мне пришла еще одна мысль: соглашусь, что берега Двины менее прекрасны; но воспоминания минувшего делают их драгоценными для моего сердца, придают им какую- то неописанную очаровательность. 

Места, кои лелеяли наше детство, подобно первой любви, впечатываются в памяти нашей неизгладимыми чертами. Вид оных исполняет душу живейшим восторгом, нежели образ совершеннейшей красоты на земле!

В любой стране есть места, кои, по воспоминаниям древности, для жителей ее сделались классическими. Для любителей Лифляндской истории берега Двины вообще примечательны. Здесь поселились первые немецкие колонии; здесь, в первый раз развевались знамена с образом Пресвятой Девы, покровительницы новопокоренной земли. Здесь происходили первые битвы немцев с жителями Лифляндии и соседними владельцами. 

Во время прибытия первых, Кокенгузен (прежде Кокенуа) имел уже Князя Вячко. Находясь в зависимости от Полоцкого Князя Владимира и чувствуя слабость свою, не знал он, к чьей стороне пристать. Неудачи Владимира решили его сомнение. Вячко заключил союз с Альбертом и уступил ему часть своей земли. Другая, вместе с замком Кокенуа, осталась в его владении, в качестве ленного поместья. 

Но человек, привыкший однажды владычествовать, неохотно покоряется необходимости. Вячко тайно старался вредить немцам. Рыцарь Аеннееаден, желая отмстить вероломному, напал на него в замке Кокенуа и взял его в плен. Альберт не одобрил поступок Рыцаря и не только дал ему свободу, но еще одарил его весьма щедро. Между тем дела отозвали Епископа в Германию. Как только Вячко узнал о том, то напал на чужестранцев в соседнем округе и побил их на голову. Безрассудный не предвидел, что сие вынудит епископа скорее возвратиться в Лифляндию, а немцы отомстят ему жестоким кровопролитием. 

Альберт явился в 1207-м году под стенами Кокенуа, и притом столь неожиданно, что Вячко едва успел зажечь свой замок и спастись бегством. Он удалился в Новгород к Великому князю Ярославу, отцу благочестивого героя Александра Невского. Отсюда никогда уже не возвращался он в удел предков своих. Альберт уступил гермейстеру Виппо Рорбаху третью часть завоёванного 

Княжества и восстановил сгоревший замок в 1210-м году. В 1229 г. епископ Николай отдал замок в ленное владение Тизенгаузенам, которые владели им до 1395 года. Тизенгаузены прославились своими распрями с архиепископами рижскими: в 1292 году Ганс Тизенгаузен заманил в замок архиепископа Иоанна II и в ожидании выкупа заточил его в подвале, за что был отлучён папой от церкви. Пленником Тизенгаузенов в Кокенгузене был и его преемник Иоанн III. Любопытные могут читать подробности тех лет в "Хронике Ливонии" Генриха Латвийского, который рассказывает это со всей чистосердечной простотой своего времени. 

В 1700-м году, во время войны Карла XII с Петром Великим и его союзниками, защищавшие замок, по недостатку пороха, должны были сдать его саксонцам. Но последние, по прошествии года, принуждены были оставить его и перед выходом своим взорвали замок на воздух. Полагают, что при сем случае разрушен был до основания и сам город. 

Ты может быть удивишься, что я о последнем не говорил доселе ни слова, между тем как во многих новых Географиях описывается он с довольною подробностью, как будто бы существовал и поныне. Но с сожалением должен я признаться, что не нашел даже никаких следов города. Самые древние Летописи столь мало говорят о нем, что неизвестно даже, в котором году он построен. 

Можно только положить наверное, что этот город никогда не был значительным, хотя в 17-м столетии особенный округ назывался его именем, и хотя находились там Ландгерихт и областная Консистория. Несколько обрушившихся сводов показывают, что он лежал на горе у самого замка. Теперь нашли мы там вспаханное поле. 

Этими историческими воспоминаниями заключу я свое описание Кокенгузена, может быть слишком уже длинное. Но с трудом расстаюсь я с этими местами, в коих провел первые лета моей молодости и которые, еще долго и приятнейшим образом, будут занимать мое воображение.

ЗАМОК ВЕНДЕН

После долгого странствования прибыли мы, наконец к древней столице лифляндских рыцарей. Венден, подобно сельской красавице, небрежно покоится на скате холма и дружественно приманивает путешественника своими красными кровлями. От Трейдена продолжали мы путь свой через холмы и долины. 

Все пространство от Гинценберга до Вендена не только доставляет приятнейшее занятие для любителей изящной природы; но и для геолога может служить предметом важных исследований. Холмы эти состоят частью из песчаного камня, смешанного с глиной. Во многих из них находится земля, смешанная с песком и кремнями и перерываема слоями извести и глины. Здесь часто встречаются окаменелости черепокожных животных и отпечатки растений. 

Эти свидетели давно минувших, великих явлений Природы, ясно доказывают, что горы, лежащие по берегам реки Гауи, образовались от частых наводнений. Но исследователь Природы, еще с большим удивлением, открывает здесь обломки гранита, рассеянные по полям и холмам всей Лифляндий, и по большой части находимые на вершинах холмов. Каким образом очутились они здесь, когда в Остзейских провинциях не находится гранитных утесов? 

Не занесены ли они сюда, как то некоторые полагают, потопом или другими, после, бывшими наводнениями? Но в таком случае, когда происходили эти последние, и кто, хотя бы по догадкам, осмелится определить эпоху их? Как бы то ни было, физическое свойство земли в Лифляндии показывает, что эти перемены не могут относиться к столь отдаленной эпохе, к какой принадлежат подобные, коих следы находим мы в Альпах и в Северной Азии. 

Стоит только взглянуть на превосходную карту графа Меллина, чтобы удостовериться, сколь великое множество озер, рек и болот заключает в себе Лифляндия. Можно смело сказать, что ни в какой части земли, исключая разве Америки, не находятся оные в значительном числе. 

При первом взгляде можно почесть воды эти остатками моря, которое выступило некогда из берегов своих, но возвратясь в оные, не совсем еще осушилось. Впрочем, я предоставляю дальнейшее исследование предмета опытнейшим наблюдателям Природы. Пусть они решат, основательна ли эта догадка. Между тем мы поспешим в город.

Венден возвышается на восточной части холмов, о коих упоминали мы выше. Он со всех сторон окружён холмами, коих окружность составляет 3 мили. Число жителей простирается ныне (примерно 1820 год) до 1200 человек. Все они довольствуются водой из двух колодезей, находящихся на обоих рынках, посреди города. К ним проведены трубы, но не известно, в какое время. 

Должно полагать, что по поводу бывших осад, жители принуждены были сделать эти водопроводы из двух обильнейших ключей, Штейнкуле и Изенпфорте, недалеко от города находящихся. Первый образует небольшой водопад; а последний восприемлет начало свое в пещере одной песчаной горы, где древние жители Лифляндии совершали свои жертвоприношения.

Признаюсь, что мы с горестным чувством вступили в городок, бывший некогда второю столицей Лифляндии. От стен его остались одни только развалины; а от прежних, обширных его предместий, нет даже и следов. Здесь-то живо представилась нам мысль о тленности всего земного. Да и может ли человек, сей минутный гость мира, надеяться на прочность своих произведений, когда и самые великие произведения Природы подвержены разрушению?

Солнце склонялось уже к Западу, когда мы остановились в здешней гостинице. Мы хотели воспользоваться приятным вечером, чтобы осмотреть окрестности города. Спутники мои взяли с собою рога и спрашивали: в которой части замка эхо несколько раз кряду повторяет звуки? - Я не знаю, - отвечал слуга гостиницы, молодой человек лет 15-ти; но потом, оправясь от своего замешательства, прибавил: - Подождите немного; я сейчас побегу к нашему бургомистру. Он верно все это знает

Мы посмеялись забавному ответу; и не дожидаясь его пошли сами отыскивать говорливое эхо. Мы спустились в долину по узкой, каменистой тропинке. Пройдя несколько шагов, увидели мы развалины древнего рыцарского замка, стоявшие в тусклом, торжественном величии, подобно Титану, падшему после битвы с Олимпом. Солнце уже закатилось; последние лучи его отражались на высоких шпицах башней. Глубокая тишина, вокруг нас царствовавшая, изредка была прерываема тихим веянием вечернего ветерка, как будто благословлявшего засыпающую Природу. 

Скоро мы нашли то место, откуда эхо наиболее было слышно. Для пробуждения спящей нимфы, Г... проиграл адажио; а мы, одушевленные вечернею прохладой, сели против замка, на скате холма, и расположились слушать странный дуэт. Проиграв несколько тактов, Музыка умолкла и эхо очень ясно повторило все звуки. 

В ту минуту, когда отголосок прекратился, услышали мы другой, слабее первого, а затем последовал третий, подобный самому тихому пиано и постепенно исчезнувший в воздухе. Некоторые искусные музыканты удачно подражали натуральным отголоскам; но сколь слабым находил я теперь это подражание! 

Действие Венденского эха можно назвать чудесным. Мне казалось, будто бы пробудились тени древних рыцарей; будто бы минувшие века отзывались в этих печальных звуках. Может быть, прелестный вечер и окружающие предметы содействовали очарованию; но, как бы то ни было, я никогда не забуду того удовольствия, с которым мы провели здесь около получаса: сердце мое сильно поражено было слиянием Природы и Искусства.

Вспомнились происшествия, случившиеся здесь 9-го сентября 1577-го года, когда жители, с частью замка, взорваны были на воздух. Осажденные отвергли предложение Царя Иоанна Васильевича, опасаясь, чтобы разгневанный неприятель не предал их такой же участи, какая постигла город. Они приняли мужественное намерение: или искупить жизнь свою храбрым сопротивлением, или найти славную - смерть с оружием в руках. 

Пять дней продолжалась осада; стены замка были наконец разрушены, а с ними погибла и надежда храбрых. Но на что может решиться отважный человек, которому нет более надежды к спасению? Колеблясь между двумя смертями, избрали они ту, которая казалась им скорейшей и достойной; но разлучаясь с миром, хотели успокоить себя в смертный час Причащением Святых Тайн! О сколь трогательны утешения Веры! 

Никогда может быть священное действие не совершалось с таким умилением, как в эти торжественные минуты. Триста несчастных жертв, в глубокую полночь собрались в одну комнату над сводом небольшой круглой башни, которая раздробленными остатками своими и теперь еще пугает зрителя. Здесь-то совершали они торжественный обряд с глубочайшим благоговением, между тем как гром пушек и крики осаждающих грозили им погибелью и мучительная смерть таилась в подземном своде. 

Прощания, вопли супругов, детей и друзей разносились по замку; один бросал последний трепетный взгляд на драгоценных его сердцу; другой, в немом отчаянии, ожидал близкого конца. И в эту минуту Генрих Бонемам, один из военачальников герцога Магнуса, из окна Рыцарской залы зажигает погреб, наполненный порохом.

Ужасный треск раздался в окрестностях; несчастные взлетели на воздух; земля вздрогнула и черное облако дыма поднялось над развалинами, как будто бы хотело скрыть искаженные остатки злополучных. Бонемам остался в живых для того только, чтобы известить Царя о сем происшествии. Немногие из жителей, скрывавшиеся в подземных сводах, ожидали также смерти от руки неприятеля.

Но отвратим взор от печальных картин прошлого и поспешим во внутренность замка. Торжественная тишина вечера возвышала впечатление, производимое видом величественных развалин. Не ожидай от меня описания разрушенных столпов и пышных памятников, подобных тем, какие представляют Афины и Рим. Развалины 

Лифляндские имеют совсем другой характер. Но и это готическое здание не менее любопытно для наблюдательного путешественника: оно есть верный отпечаток времен, ознаменованных героизмом и твёрдостью. Здесь видишь остатки разрушенных сводов, зал и комнат. Плафон огромной рыцарской залы обрушился. Остановимся еще раз над развалинами и бросим еще один взор на минувшее.

Ничто не питает горестных мыслей, как вид разрушенных зданий, где обитали некогда сила и могущество, роскошь и веселие. Но с другой стороны, ничто не возбуждает ум к важнейшим и поучительнейшим размышлениям. Судьба земель и народов зависит нередко от столь же странного стечения обстоятельств, как и судьба частных людей. 

Несколько немецких негоциантов, занесенных бурей к берегам Лифляндии, предназначены были ввести здесь христианство и покорить ее жителей. Орденское братство, возникшее в Ливане и вытесненное в Европу сарацинами, образует Государство в неизвестных странах Севера - и современные события благоприятствуют успеху оного. 

Внутренние несогласия ослабляют новое Государство, основанное Рыцарями; но, будучи уже близко к своему падению, поддерживается оно мужественною рукою Плеттенберга. Наконец сей знаменитый муж, до глубокой старости сохранивший всю деятельность юноши, при самой смерти своей, получает неожиданное право на королевскую корону! 

Как, от чего, для чего все это случилось ? Слабый смертный! Тебе ли исследовать непреложные пути Провидения в сем приливе и отливе народов, когда не можешь даже разрешить загадки собственного бытия своего?

Из древних преданий не известно, когда именно построен город Венден и принадлежащий к нему замок; но известно только, что они принадлежат к древнейшим поселениям в Лифляндии. При описанном нами взорвании замка, он, как кажется, был только отчасти разрушен; ибо русские войска поспешно его исправили и оставили в нем гарнизон. 

В декабре 1577-го года, Иоганн Бюртг, управитель Орденских имений из Трейдена, прибыл с небольшим числом людей к замку. Ночь способствовала его предприятию. С помощью веревочных лестниц, Бюртг и его дружина взошли на стены, и русский гарнизон, пробужденный из глубокого сна, увидел себя в руках неприятеля, прежде, чем успели они поднять оружие. Бюртг, не довольствуясь этим тайным вторжением, жестоко отомстил своим неприятелям: все пленные, найденные им в замке, преданы были мучительной смерти. Но судьба готовила и ему жесточайшие испытания.

В начале 1578-го года новый русский отряд появился под стенами крепости. Венденцы многократно и мужественно отражали осаждающих. Но недостаток в съестных припасах сделал дальнейшее сопротивление невозможным. Бюртг не лишился однако присутствия духа. Он побуждает храбрых защитников к новому, не менее отважному предприятию, которое и имело счастливый успех. 

Бюртг берет 40 человек из лучших своих всадников, и твердо уверенный в том, что храбрость может противостоять многочисленности, пробивается сквозь русское войско. Он достигает Риги; описывает бедствия, претерпеваемые в замке и город, наконец, получает помощь от польского генерала Дембинского. Но на сей раз была она излишней. Русские устрашенные приближением войск, сами сняли осаду.

На сей раз довольно. Тихий свет луны освещает уже Венденские развалины; мертвая тишина господствует повсюду, и унылые трели соловья, издали несущиеся, возбуждают в душе моей некоторую сладкую задумчивость. Сегодня, рано по утру, поспешно оставили мы свои комнаты и несколько часов бродили по окрестностям. 

Никогда еще не видели мы столь прекрасного весеннего утра. Чистая лазурь неба составляла прелестную противоположность со свежей зеленью долин и гор; цветы, окропленные росою, с улыбкой поднимали свои головки, как будто приглашая человека к участию во всеобщей радости; разнообразные песни птиц присоединялись к звону, который раздавался на древней колокольне. Справедливо сказано, что прекрасный день есть праздник, которой небо дает земле.

Мы любовались утром с круглой башни: из трех окон ее открывались нам восхитительные виды. Через остатки развалившихся стен, пробрались мы в маленькую готическую комнату, которая еще сохранилась от разрушения. Из окна открылся нам живописнейший вид. 

Гора, покрытая орешником, находилась пред нами; за нею увидели мы готические развалины церкви Св. Екатерины, от которой остались только боковые стены. Дальше возвышались строения поместья Глуде, за которыми, подобно амфитеатру, простиралась величественная, синеющая цепь холмов.

Жаль, что ель, которая несколько лет росла на древних стенах этого разрушенного храма, пала жертвой корыстолюбцев. Зелень ее, представляла разительную противоположность с царствующим вокруг разрушением. Но неумолимая Немезида и за нее отмстила. Один легковерный офицер, которому поручено было вести преступников, узнал от них, что под сим деревом хранилось сокровище. 

Они уверяли его, что слышали сие от достоверных людей и вызывались помочь ему, если он уступит им часть своей находки. Древнее предание о находящихся в сей стране сокровищах заставляло верить рассказам сих людей и офицер согласился. В следующую ночь, вместе с ними и взяв с собою несколько солдат, приходит он к развалинам, приказывает приставить лестницу и снять оковы с преступников, чтобы тем удобнее могли они работать. 

Срубают дерево; выламывают несколько камней, под которыми, по уверению обманщиков, скрывалось сокровище. Офицер уже заранее почитал себя счастливейшим обладателем большого имения, - как вдруг, с быстротой молнии, преступники сбегают вниз по лестнице, отнимают ее от стены и оставляют изумленных сынов Марсовых на верху развалин. Наши искатели счастья не только не нашли, чего желали, но и подвергнулись строгому, но достойному наказанию со стороны своего начальства.

Отсюда мы пошли к древней церкви Св. Иоанна, находящейся в городе, близ самого замка и построенной в 1281-м году магистром Виллекином фон Шауэрбергом. Во время Польского правления, когда епископ основал здесь свое местопребывание, церковь сия возведена была в степень Соборной. Из древних памятников, доныне уцелевших от всё разрушающего времени, приметили мы только полуистлевшие надгробные камни трех магистров: Лоринкгофена, Плеттенберга и Брюггеноэ. 

По левую сторону алтаря виден памятник, представляющий сидящего епископа, в приличной сану его одежде. Предание называет его старцем Иоанном; статуя сия действительно изображает первого Венденского Епископа Иоанна Патрикия, избранного в 1530-м году Стефаном Королем Польским.

Трогательно видеть этот ряд надгробных камней с полуизгладившимися надписями, почти подле самых развалин древнего замка!
перевод с немецкого В. Соколов

журнал Новости литературы, 1822 г.

Наверх