Аркадий Родзянка. Неизданные стихотворения


: опубликованные в журнале Благонамеренный (1818-22)


ПРИРОДА

     Закрытый от сует умеренности сенью,
     При входе в хижину две ивы посвятил:
     Одну — беспечности, другую наслажденью ,
     И славе дверь свою навеки затворил.
     В уединении скрываясь добровольно,
     Предостявляю я другим умом блистать,
     Смеяться глупости и век свой исправлять,
     А для меня и то довольно,
     Что можно мне читать подчас
     Ту книгу дивную, которая понятна,
     Проста, возвышенна и без прикрас приятна
     Всегда во всех веках, для всех умов и глаз;
     Которая в цветке, в животных, насекомых,
     В узорчатых лугах и в пропастях бездонных
     И сердцу и душе так сильно говорит;
     Под кистью Зевксиса пленяет,
     В фон Визине смешит, в Гомере удивляет,
     И только лишь одна нас мудрыми творит!

     1818

К ЭМИЛИИ
перевод с французского

     С прелестным личиком, прелестные глаза,
     Любезность редкую, ум здравый, просвещенный,
     Богатство, знанье жить, здоровья цвет бесценный,
     Все, милая, тебе послали небеса!
     Но мудрою рукой природы справедливой
     В подлунной все обделены равно:
     Жить в горе, кажется, мне Богом суждено;
     Кажусь забытым я судьбою прихотливой;
     Ничем; что в свете, ангел мой
     Зовется счастием, ничем я не владею! —
     Но я любим тобой!
     Скажи, Эмилия: не все ли я имею?!

     1818

КЛЯТВА

     Ты клятвы требуешь, Лилета!
     Порукою любви моей,
     Порукой, что уста Поэта
     Не изменят пред светом ей!

     Клянусь — любить одну Лилету,
     Одну Лилету обожать,
     И нежности взаимной свету
     Никак, ничем не открывать!

     Клянусь — не мщением бессмертных,
     Не Стиксом, не Тенаром их,
     Опасным менее для мертвых,
     Но боле страшным для живых.

     Клянусь — тем шалуном малюткой,
     Тем легкокрылым божеством,
     Который взором, часто шуткой
     Весь мир ворочает вверх дном.

     Клянусь — безмолвием той нощи,
     Той ароматной муравой,
     Тем уголочком скромной рощи,
     Где осчастливлен я тобой.

     Клянусь — той робостью стыдливой,
     Тем пламенем твоих очей,
     Который так красноречиво
     Блистал любовию твоей.

     Клянусь — тем страхом, тем желаньем,
     Той прерванною мольбой,
     Тем непритворным трепетаньем,
     С которым обнят был тобой!

     Когда ж обет свой позабуду,
     Тогда, ах! я боюсь сказать —
     Пусть ввек лишен надежды буду
     Тебе подобны клятвы дать.

     1818

МАНЕВРЫ
близ Петергофа в 1817 году

(Отрывок из Послания)

     Не говорю ни слова,
     Мой друг, о первых днях;
     На третий до рассвета
     С цепи передовой
     Тревога, сбора бой,
     Дружину и Поэта
     Вдруг подняли с бивака;
     Едва полупроснулись,
     Вскочили, потянулись.
     Дождь, холод, ночи мрак,
     Внезапность и досада
     И в голове отряда
     Чуть слышный барабан.
     Идем час, два и боле,
     И чуть подернул поле
     Предутренний туман,
     И рощи задымились.
     Войска соединились
     За гребенем холмов —
     Равнина - зыбь полков,
     Царь Гридней окруженный,
     Знамена распущенны
     И длинный ряд громов
     И шар горящий Феба
     Безоблачного неба
     На рдеющем краю! —
     Чудесный вид! — стою
     В безмолвном восхищенье!
     Чу! — выстрел! — рать в движенье!
     И с войском (мнится) вдруг
     Дол, холмы все подвиглось,
     Все битвой заклубилось
     И загремело вкруг! —
     И солнце потемнилось
     От пыльных облаков!
     Земля унывно стонет,
     В огне и дыме тонет! —
     За тучами стрелков,
     За конными полками,
     Стеснясь в глубокий строй,
     Мы беглыми шагами
     Проходим бор густой!
     И вот в опушке леса! —
     (Настал желанный час)
     И дымная завеса
     Пред нами поднялась! —
     Увитая огнями,
     Гора кипит врагами,
     И гул и треск кругом! —
     Молчим — вперед идем: —
     Вождь скачет пред рядами,
     В огонь готовый весть! —
     Ура! — помчались строи
     И вьючные герои
     Мы там, где бранна честь!
     Уступами дружины
     Дружинам быстро вслед,
     И огласил долины
     И рощи клик побед!
     И перестрелкой дальней
     Теряясь, стихнул бой! —
     - С плеча! — и я печально
     Усталою рукой
     Ружье на землю ставлю
     И непритворно славлю
     Разносчика лоток,
     Который вдруг пред мною
     С знакомой бородою,
     Прокравшись сквозь лесок,
     Явился, угощает
     И деньги обещает
     До Петербурга ждать.

     Конец войне! — опять
     Мы сделались друзьями
     С любезными врагами,
     Нам милыми давно,
     С которыми в сраженье,
     В свирепом исступленье,
     Заряды и вино
     По братски мы делили,
     Без страха отступили.
     Без славы — победили,
     Без крови — все решили.

     1818

ВЕСНА
Идиллия
(Подражание Сен-Ламберту)

     Сюда, о друг души! сюда свой взор склони:
     Любуйся; насладись, о счастливые дни!
     Весна во славе здесь льет блеск на все творенья;
     Здесь все животные и самые растенья
     Достигнули своей высокой красоты.
     В созвездье близнецов, Феб с горней высоты
     Потоки света льет на юную природу —
     Чуть легкий ветерок подергивает воду.
     Пока еще в пути огнистый царь светил
     И в пенистых волнах лучей своих не скрыл,
     Лилета, поспешим ветвистых рощ под кровы
     И сядем близ дубов на сей ковер дерновый.
     Взгляни на эту цепь синеющих холмов:
     Как яхонт, виноград здесь рдеет сквозь листов;
     Смотри на этот лес, нагнувшийся на воды,
     Как смело следует влеченьям он природы! —
     Ее дары везде тут случай расточил
     И роскошью сих мест искусства пристыдил.
     Взгляни на этот дол, рекою омовенный,
     Как будто рай другой иль светлый сад вселенны.
     Церере уступил сию долину Вакх;
     Там тени стелет лес пестреющий в плодах;
     Деревья здесь цветут — и ветер с их вершины
     Жемчужный свеял дождь на злачные долины.
     Вот алые листки от мака мчит зефир
     И с васильков летит оторванный сапфир.
     Вот тут шиповники означили собою
     Путь светлого ручья под тенью их густою;
     А дале, солнца шар, холмы и ближний сад
     В движение пришли и средь зыбей дрожат,
     От коих яркий блеск на зелень отразился -
     О, Лила! Кто бы сей картиной не пленился?

     1819

ДЕРЖАВИН
(с сокращениями)

     Смотри: безоблачных небес
     Полночный край воспламенился!
     Гром с треском в тверди прокатился!
     Скала дымится! вспыхнул лес!
     И в щепы лавр уединЕнный,
     Богиням Пинда посвящЕнный!

     Колеблется Делидов храм;
     Сто врат вдруг с шумом растворились
     Огни мгновенно погасились,
     И глас, глас бури по волнам
     Во сводах капища раздался:
     Увы! изыдем — он скончался!

     Трепещет жрец, повергся в прах;
     Кумир потуск и зашатался;
     Бессмертный лавр с главы сорвался
     И лира треснула в руках! —
     Кто, неба ветвь, иль смертных рода,
     О ком вся сетует природа?

     На дно ли орковых пучин
     Пал с трона царь богоподобный?
     Низвержен ли в вертепы гробны
     Побед, торжеств и славы сын?
     Иль ум парящий, к солнцу близкий
     Нисходишь в области стигийски?
.................................

     Как сладкими мечтами сна
     Собывшихся надежд прелестных,
     Видений прошлого чудесных
     Душа толпой окружена;
     Минувшего в Дедале мира
     Ей вождь твоя, Державин, лира!

     Звучит — и сонмы звезд златых
     Изводит имена геройски,
     Царей величит, движет войски,
     И в зеркале стихов твоих
     Блистает слава, дух народа
     И вся прекрасная природа.

     Сам Лель с тобою на пирах
     Поет вино, красавиц, младость,
     И в звуках арфы нега, радость
     И страстной девы на щеках
     Горит влюбленное лобзанье
     И тайное в глазах желанье.
..............

     Пусть червь презренный двух холмов,
     С пелен забытый Аполлоном,
     Тот камень оскорбляет стоном,
     Где лебедь спит Невы брегов;
     Пусть неутешная супруга
     Над урною рыдает друга.

     Я скиф — нет слез в глазах моих,
     Что слабый смертный жил не вечно.
     Но кто для славы жил, конечно
     Столетья жил, хоть жил он миг;
     Кто приобщился в лик бессмертный,
     О том виновны слезы тщетны.

     Прочь, ход плачевный похорон!
     В прах, смерти мрачны одеянья!
     Плач, вопли — слейтесь в восклицанья!
     В глас трубный — погребальный звон!
     Рассыпься лавром, ельник скорбный!
     Встань жертвенником, мрамор гробный!

     Сюда, о чада всех племен! 
     От вод Балтийских до Байкала,
     Всех Муза вас его пленяла;
     Да будет вами он почтен;
     Чтить славного отчизны сына
     Есть долг святейший гражданина.
......
     Что говорю в забвенье я?
     Где поприще? Где ликованье? —
     Кругом угрюмое молчанье;
     В пустынном храме тень твоя
     Неуспокоена блуждает
     И эхо стоны повторяет!

     Иль ум, достоинство хвалить
     Забыли чад полночных души? —
     Иль век от нас умчал минувший
     И гордость благодарным быть? —
     Иль Муз чужда Петра столица? —
     О дни бессмертны! — О Фелица!

март, 1819

ДРУЖБА
послание к А. С. Норову

     Пускай прекрасный пол мной будет недоволен,
     Но дружество познав я в выборе неволен
     И принужден его Любови предпочесть:
     Ах! что возвышенней, что благородней есть,
     Сего слиянья душ, сей связи бескорыстной,
     Нас к небу близящей, как небо столько ж чистой? —
     Где счастье двух сердец основано на том,
     Чтоб личности не знать и жить одно в другом —
     И где согласием и склонностей и мнений,
     Из круга рабского приличий, заблуждений,
     С победой вознесясь на крыльях смелых дум,
     Созиждет лучший мир удвоенный наш ум
     И торжествующий над веком и страстями,
     К великому течет гигантскими шагами!
     Вот дружество мое! и что любовь пред ним,
     С очарованием пленительным своим,
     Столь уповающим, столь нежным, столь горящим,
     Как юность пламенным - и столько ж преходящим?
     Ах! эта страсть, мой друг, душ пылких бог, тиран;
     В ней все иль нега чувств, иль грубый их обман;
     Питая гордость в нас, рождает униженье;
     Что с чернью обще мне, не есть уж наслажденье!
     Хочу не знать любви, хочу любовь забыть
     И дружеством любви порывы укротить,
     Опаснейшие тем в кипящи наши лета,
     Что ласка, слово, взор любимого предмета,
     Есть слава, есть восторг, есть счастье — все для нас!
     И страстный Амадис героем был не раз,
     И нежна связь сердец, боримая судьбиной,
     Всех доблестей была иль целью, иль причиной.
     Кто вас не вспомнит здесь воителей краса,
     О рыцари, любви и веры чудеса!
     Вы, кои с юных лет чуждаяся порока,
     С душою чистою, без страха и упрёка,
     Обетом связанны, с конца в конец земли,
     За честь, за красоту сражаяся текли!
     Роланд, Астольф, Ожьер, пять сыновей Эмона,
     Блеск Карлова двора, о солнце Альбиона,
     О братство славное Артурова стола!
     Вы все, что, для чудес нежнейша страсть возжгла:
     Саржиний, полотном кровавым покровенный
     И вдруг из юноши в героя превращенный!
     Цид, Гандифред, Куси, неверных бич Рихард,
     И ты, о витязей последний цвет, Баярд!
     Вержи, несчастнейший любовник Габриеллы!
     И вы, хранители их дел, о менестрели,
     Бродящие певцы Любови и побед —
     Украсясь перьями надменного павлина,
     Предстаньте пред меня и диво прошлых лет,
     Воспоете храброго, воспойте Паладина!
     Вот здесь в густом лесу, над древней сей стеной,
     За монастырскою решеткою святой,
     Душой небесная, любовию - земная,
     Внимает робко вам затворница младая
     И песнью в прежний мир на миг возвращена,
     На миг для счастия воскреснула она,
     Ланиты вспыхнули и сердце задрожало...
     Вздох из груди летит — и зыблет покрывало!
     О набожности дни! дни чести! дни волшебств!
     Любви, невежества, геройства и злодейств,
     Для пылкой юности о дни неоцененны!
     Пребудьте в повестях для нас всегда священны,
     И в Ариостовых воскресшие стихах,
     Обворожайте нас, питайте сладкий страх,
     Иль возрожденные Вольтеровым искусством,
     К Аменаиде, всех влеките жарким чувством,
     И прелесть воина, сокровище певца,
     Восторгом пламенным исполните сердца!

     Но в наши времена свободы просвещенной,
     Когда владеет ум землей преображенной,
     Поверю ль что любви и храбрости слепой
     К величью моему достаточно одной?
     И что копьем моим решенная победа
     Мне знаменитость даст Ренальда иль Танкреда?
     Другой дорогою в наш мудрствующий век
     В храм памяти идет великий человек;
     Другим урокам он, другим внушеньям внемлет,
     Вмещаясь в хижине, Вселенну он объемлет;
     Познаньем, опытом давно прошедших лет
     Он духу смелому парение дает,
     И взвесив средства, цель, их связи меж собою,
     Читает в будущем и властвует судьбою!
     Столь храбр как меч его; в нем доблести войны
     Последнее, чему дивиться мы должны.
     Так Фридрих, заключен во мрак Шпандавских сводов,
     В темнице познавал свой долг и долг народов,
     Готовил чудеса семи бессмертных лет,
     Семи веков труда и славы и побед.
     Честь Франции и стыд, и бич и оборона,
     Потряс Европою так ум Наполеона!
     Пусть скажут, в вихре дел, среди забот венца,
     Для дружеских связей иссохли их сердца;
     Пусть плески утомив всего земного круга,
     Льстецов имели тьму и не имели друга!
     Но больше ль от того должны не верить мы.
     Что дружество крепит, величит в нас умы,
     Сближает случаи, предупреждает лета;
     Лишь огнь сей пусть горит, что нужды до предмета?
     В двоих зря одного и мир весь в том одном,
     Все то же заключась, найду в себе самом -
     И друга лучшего в самом себе содетель
     Лишь в образе другом зрю ту же добродетель
     И дружество, везде (о возвышенный вид!)
     При колыбели душ великих приседит;
     С нежнейших дней избрав таинственников славы,
     Облагородствует их игры, их забавы;
     Из этих игр, забав, цветочных детства уз,
     Неразрываемый творит святой союз;
     Союз терпения, добра, трудов, боренья
     Противу стрел любви и чары наслажденья;
     Наградой чувственной душ и не оскорбит,
     Награды в сделанном добре искать велит
     И сердца чистого довольно одобреньем,
     Ум ропотный мирит заране с провиденьем
     И быв всегда при нас хранящим божеством,
     Растет опасностью, питается трудом —
     И выше ставя долг, очей прелестных взгляда,
     К Сократовым ногам ведет Алкивиада! —
     Величье, выспренность их дружеских бесед
     Дерзнет ли передаст стихам своим Поэт,
     Друг сих бесед, пером Платона освященных
     И вечным отзывом столетий повторенных?
     Я зрю, как сквозь туман, восторги тех часов,
     Когда пленяла их не тратя нежных слов,
     Не бесконечное любови уверенье;
     Но человечества добро и улучшенье,
     Наука первая: знать самого себя!
     О Софронисков сын, приветствую тебя!
     Ты ль к услаждению рожденный человеков,
     Мудрейший, ты ль идешь с прекраснейшим из греков?
     Одни, рука с рукой - пространна сень лесов,
     Храм, соприсутствие невидимых богов,
     С покровом на лице Изиды изваянье -
     Все любомудрия питает в вас Мечтанье,
     Возносит выспрь полет огнекрылатых дум -
     И скрывшейся земли немеет дольный шум.
     Гробам воззвали вы - и гробы голос дали,
     Минувшие века на зов ваш отвечали,
     Молчанье тысяч лет природа прервала
     И тайну дружеству, казалось, изрекла!
     Так, было дружество Сократа вдохновенье;
     Им, мудреца горе ширялось размышленье;
     Ум светлый близился к небесной красоте —
     И просвещенная душа в минуты те,
     Расторгшись с пепельным мгновенным покрывалом,
     Сливалася с своим божественным началом.

     Мой друг, служения дерзая в скользкий путь,
     Какому божеству в мольбах откроем грудь?
     Какой алтарь пойдем обнять благоговейно?
     О дружба! Вечный огнь, страж чистоты душевной,
     Не устающие в парении крыле
     Ты будь наш добрый дух, наш спутник на земле;
     Во всяком возрасте, в успехах, в злоключенье,
     Питай нас в мудрости, но более в терпенье,
     Чтоб честь отечества, любовь к нему, всяк час,
     В превратностях, в бедах поддерживали нас;
     В урок златой труда и в прелести досуга,
     Чтоб в рвении святом крепили мы друг друга,
     И слово каждое, страсть, мысли, все дела
     Да будут сограждан иль польза иль хвала!
     К сему стремимся мы, сим дышим, сим мечтаем
     И слабые к тебе из глубины взываем:
     Сойди, небесное! В сей мрачный мир предстань,
     Сердцам горящим знать простри живящу длань —
     Иль лучше возврати пред очи удивленны
     Великий дух Петра, Лефортом окрыленный;
     Представь России свет, и флоты и полки
     От мощной дружбы их родящие с руки.
     Представь нам, сблизив лет и царств круговращенье,
     Европы дружеством свершенное спасенье —
     И русского царя, вождя земных царей,
     Монархов образцом и образцом друзей,
     С тобою об руку на бранной колеснице
     Торжественно, врагов грядущего к столице —
     И внемлющей тебе вселенной общий клик
     Отгрянет с края в край: он истинно велик!
     Так ростры с высоты, честь слова и закона
     Гремело римлян вслух воззванье Цицерона:
     Сограждане, я спас отечество! — и глас
     Народа отзыв дал: отечество ты спас
     И будь его отцом! И мы ль столь слепы будем
     И лучшего отца в Царе своем забудем?
     1819

ПРИСТУП КО ДВОРЦУ ПРИАМА
(Отрывок из 2-й песни Энеиды)

     Священный Трои пепл! горящая могила!
     О ты, что Илион родной мой поглотила!
     Клянуся вами я: на встречу копий, стрел
     В ужасну ночь сию бесстрашно я летел,
     И если б смерть была мне суждена судьбою,
     То сколько заслужил ее я сей рукою!
     Уже весь полк мой пал от греческих мечей;
     Лишь древностию лет ослабленный Рифей
     И Пелеас, копьем Одисса уязвленной,
     Исторгнулись со мной из сечи разъярённой.
     И се! ужасный вопль тьмой ночи пробежал;
     В чертоги царские меня он призывал.
     Там, там пылает брань, там пиршество Беллоны;
     Казалось Тартар там отверз свой зев бездонный;
     Казалося лишь там кипел свирепый бой,
     И град глубокою объят был тишиной! -
     Теснятся там враги блестящими волнами;
     Возвыся медь щитов, как стену над главами,
     Вменяя ни во что стрел, копий, камней град,
     По лестницам на вал наперерыв летят,
     Хватаясь за зубцы бестрепетной рукою.
     Но Тевкры жизнь продать ужасною ценою
     Решились: их на брань отчаянье ведет;
     С обзоров пламенных Данаев смерть падет
     И истребляет вмиг сомкнутые дружины;
     Безгласен вижу я летящи стен с вершины
     Златые утвари, обломки алтарей,
     Престолы древние Дардании Царей! -
     В дали, во тьме я зрю собратий сонмы бледны,
     Толпящиесь внутри, врата хранящи медны.
     Сей вид, в груди моей уснувший будит гнев,
     Лечу я поддержать падущий трон царев. -
     Еще остался вход в чертоги осажденны,
     От зрения врага судьбами сокровенный;
     Во светлый, царственный он терем проникал,
     Его Приамидов с домами съединял.
     Чрез этот скрытый ход, в златые дни Пергама,
     Астианакса мать, преддревнего Приама
     Любила шествовать, да с сыном на руках
     Супруга славу зрит гремящего в боях. -
     Но днесь, чрез дверь сию взбегаю я на стены,
     Отколь сограждане, бессмертными смущенны,
     В Данаев сыпали безвредны тучи стрел.
     Ужасну мысль тогда я в злобе возымел:
     До неба вставшее зрю башни дряхлой зданье,
     С которой греков стан, их флотов волнованье,
     Битв поле, весь Пергам являлися в очах;
     Облек ее кругом одетый медью враг;
     Огромность башни сей подрыть под основаньем
     Решились мы; и се, неистовым стараньем
     Терзает стан ее решительный булат,
     И ребра древние распадшися дрожат;
     И пала наконец! - но мигом замененны
     Мы зрим громадою дружины подавленны.-
     Пылает, мечет смерть бесперерывный бой. -
     Пергам с одной страны, Axия с другой.
     Ахилла мощный сын, чертогов пред вратами,
     Красуется, блестит оружия лучами.
     Таков ужасный змей, порою вьюг и льдов
     Уснувший тяжким сном под глыбами снегов,
     Весны живительным дыханьем пробужденный
     И блеском юные одежды обновленный,
     Багровую главу возносит над травой,
     Играет, прядает, гордясь своей красой,
     Сверкает жалами и пурпурной бронею,
     Равняется небес с огнистою зарею. -
     За Пирром шествуют герой герою вслед;
     Все дышат яростью, у всех один предмет.
     Здесь, Перифас надмен гигантской высотою;
     А там, Автомедон, которого рукою
     В равнинах Фригии, средь бури ратных прей,
     Смирялась быстрота ахилловых коней и -
     И юность Сцирская, прикрытая щитами,
     На кровы мечет огнь дождящими струями.
     Пирр ей глава, пример; в руке его булат
     Разит, терзает, рвет, звенящи створы врат;
     Удар удару вслед их язву расширяет.
     Уже отважный взор Ахейца проникает
     В обитель древнюю Дардании владык.
     Зрит пышность древнюю, зрит древни троны их.
     На праге стражей сонм... во внутренности зданья
     Сражающихся крик, сражаемых стенанья
     Ужасный заглушал отчаяния вой! -
     В блестящих теремах испуганной толпой
     Блуждают бледные, трепещущие жены,
     В беспамятстве врата объемлют позлащенны -
     Лобзают их, прости последнее им гласят,
     И мнится, их уста слились со златом врат! -
     Словами, взором Пирр Ахейцев ободряет,
     В чертоги путь открыть все силы напрягает.
     Заклепы, стражей полк герою не оплот:
     Гремит, разит, дробит - и все пред ним падёт!
     Дождят ударами орудья стенобитны:
     В прах рухнули врата! убийством ненасытный
     Густою тучей враг вторгается, летит,
     За ним - рекою кровь, пред ним же - смерть бежит.
     Сперлись из края в край в чертогах греков волны;
     Обители царей огня и крови полны.
     Так горный, вешний ток, плотину одолев,
     Стремится с шумом вниз - далеко слышен рев -
     Кипящие валы со крутизны свергая,
     Крутится, пастыря и стадо увлекая. -
     Я Пирра зрел, я зрел Атреевых сынов
     В огне, в крови, в дыму, средь мертвых тел костров.
     С развеянными зрел Гекубу я власами;
     Зрел дочерей ее, сражаемых врагами;
     Троянского царя я зрел последний час,
     Как жертвенный огонь в крови его угас.
     Чертог, где пятьдесят сынов его витали,
     Где роскошь Азии, где добычи блистали
     Народов и владык чрез столько громких лет
     Бессмертным знаменьем одержанных побед,
     Богатство, слава, все пред мною погибает! -
     Что воин пощадил, то пламя истребляет!
     1818

под псевдонимом Аркадин

ЭЛЕГИЯ

     Напрасно изливал я миро пред богами,
     Обильный возжигал бессмертным фимиам:
     Дым жертвы не достиг ко гневным небесам,
     И я, отверженный, я мучусь все — зубами!
     Увы! окуренный ромашкой, камфорой, рядами склянок окруженный,
     Лежу недугом злым к постели пригвожденный,
     С распухшею, платком обвязанной щекой.
     Все средства испытал — нет пользы никакой!
     Вот третий день уже одним питаюсь чаем!
     Вот третий день уже страданьем прогоняем,
     Не посещал меня благотворитель сон!
     И тщетно жалобный мой стон
     Во мраке ночи раздается —
     Ему лишь иногда Антон мой отзовется!
     Ах, я подчас его от зависти бужу.

     Как часто в горести, поднявшись с изголовья,
     Я дни прошедшие на память привожу —
     Дни улетевшего здоровья!
     Как часто их назад желал бы воротить,
     По саду Летнему, по дачам побродить,
     За лакомым столом с друзьями отобедать,
     Шампанским жажду утолить,
     Десерта — хоть отведать!
     Но что я говорю? Каким вдаюсь мечтам?
     О суета суетствий вечных!
     Ах, не в прогулках ли беспечных
     По этим дачам и садам
     Подстерегла меня лукавая простуда?
     Не эти ль лакомые блюда
     Предуготовили свершенно eю зло?
     Таков-то человек! Так слепо своеволен!
     А между тем всегда собою недоволен:
     И несчастлив то он, и часто очень болен,
     И уверяет, что прошло
     Давным давно с Сатурновым правленьем,
     То радостей земных немногое число,
     Которое звалось сей жизни наслажденьем,
     Но разве он забыл, что сам всему виной?
     Что в век Сатурнов золотой
     Не так, как ныне люди жили:
     He знали гибельных страстей,
     И во сто раз теперешних простей
     В душе, в обычаях, в своих затеях были;
     А что всего важней,
     Умереннее ели, пили.
     Умеренность ручалась им
     Зa постоянное здоровья сохраненье.
     О лучшее из благ! Что значат перед ним
     Все наши выгоды, все наше Просвещенье?
     Я первый то могу собою доказать:
     Хотелось бы в театр — зубная боль мешает,
     Ha бaл, иль в Общество, ни в церковь не пускает,
     Ах, даже не дает мне книжки почитать!
     Убийственное положенье!
     И хуже выдумать конечно мудрено;
     Но я утешен тем, что может быть оно
     Другим послужит в поученье.
     Так, с этого одра, преодолев мученье,
     Торжественно ко всем теперь взываю я:
     Не ешьте сладкого, друзья!
     Моею участью казнитесь,
     А более всего простуды берегитесь!
    1821

К КАЛЬПУРНИЮ

     Ты говоришь, Кальпурний милый,
     Что наше счастье на земли
     Есть только призрак легкокрылый,
     Едва мелькающий вдали?

     Мой друг! мы слишком прихотливы:
     Желаньям нашим нет конца;
     Но всех ли замыслы кичливы
     Ведут от плуга до венца?

     Я сам, ты знаешь, от фортуны
     Умел немногое снискать,
     Одно — искусство лирны струны
     Моей игрой одушевлять.

     Я сам равно знаком с нуждою;
     Далек от славы и честей;
     Живу под кровлею простою
     Отшельником мирских затей.

     Но я обрел всему замену
     В Любви и Дружестве святом;
     Постигнул ими жизни цену;
     Теперь у Счастья под крылом.

     Ищи того ж — увидишь вскоре,
     Что ропот твой несправедлив!
     Не веришь мне — читай во взоре
    У Делии, сколь я счастлив.

СОН ФИЛЛИДЫ
Идиллия

     Зефиры кроткие! в листочках не шепчите;
     Вы птички резвые! усядьтесь по кустам;
     Тихонько, пастухи! отсюда отгоните
     Стада свои к другим, дальнейшим берегам;
     Палящий солнца луч! умри в тени дубравы;
     Ты эхо! в глубине пещеры замолчи;
     И ты, краса лугов, источник! не журчи;
     Катись с холма на дол, но откажись от славы
     Шум говорливых вод распространять вокруг;
     Пускай в природе все спокойствие вкушает:
     Здесь, в этой рощице — боюсь промолвить вслух —
     Здесь, в этой рощице Филлида* почивает.
     Из Беркена


*здесь: влюбленная пастушка.
Наверх