«Еще около 1818 г. в бытность поэта в Петербурге, одна славная тогда в столице ворожея сделала зловещее предсказание Пушкину, когда тот посетил ее с одним из своих приятелей. Глядя на их руки, колдунья предсказала обоим насильственную смерть. На другой день приятель Пушкина, служивший в одном из гвардейских полков ротным командиром, был заколот унтер-офицером. Пушкин же до такой степени верил в зловещее пророчество ворожеи, что когда впоследствии, готовясь к дуэли с известным Американцем гр. Толстым, стрелял вместе со мною в цель, то не раз повторял: «Этот меня не убьет, а убьет белокурый, — так колдунья пророчила». - И точно, Дантес был белокур».
Это рассказ А. Н. Вульфа.
О странном этом предсказании, имевшем такое сильное влияние на Пушкина, было упоминаемо до сих пор в печати три раза:
1) в «Москвитянине» 1853 года, стр. 52, том 10-й, в статье Льва Пушкина;
2) в «Казанских губернских ведомостях» 1844 года, 2-е прибавление, в статье г-жи Фукс;
3) в «Московских ведомостях» 1855 года, № 145, в статье Бартенева, который вполне передал в ней и рассказ г-жи Фукс. <...>
Вот свидетельство Льва Сергеевича Пушкина:
«Известность Пушкина, и литературная, в личная, с каждым днем возрастала. Молодежь твердила наизусть его стихи, повторяла остроты его и рассказывала о нем анекдоты». «Все это, как водится, было часто справедливо, часто вымышлено. Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В это время находилась в Петербурге старая немка, по имени Киргоф. В число различных ее занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с несколькими товарищами. Г-жа Киргоф обратилась прямо к нему, говоря, что он человек замечательный, рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь; потом начала предсказания сперва ежедневных обстоятельству а потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: «Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами». О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письмо с деньгами получить ему было неоткуда; деньги он мог иметь только от отца, но, живя у него в доме, он получил бы их конечно без письма. Пушкин не обратил большего внимания на предсказание гадальщицы.
Вечером того дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился с генералом Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся до службы и советовал Пушкину оставить свое министерство и надеть эполеты. Разговор продолжался довольно долго, по крайней мере это был самый продолжительный из всех, которые он имел о сем предмете. Возвратившись домой, он нашел у себя письмо с деньгами. Оно было от одного лицейского товарища, который на другой день отправлялся за границу: он заезжал проститься с Пушкиным и заплатить ему какой-то карточный долг, еще школьной их шалости.
Г-жа Киргоф предсказала Пушкину разные обстоятельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и наконец преждевременную смерть, предупредив, что должен ожидать ее от руки высокого, белокурого человека». «Пушкин, и без того несколько суеверный, был поражен постепенным исполнением этих предсказаний и часто об этом рассказывал». Это свидетельство Льва Сергеевича Пушкина.
Вот подробности, изложенные в статье г. Бартенева: «Кажется, к этому времени следует отнести столь известное предсказание гадальщицы, которое, к нашему горю, сбылось во всей точности. «Едва ли найдется кто-либо не только из друзей Пушкина, но даже из людей, часто бывавших с ним вместе, кто бы не слыхал от него более или менее подробного рассказа об этом случае, который потому и принадлежит к весьма немногому числу загадочных, но в то же время достоверных, сверхъестественных происшествий. Во всякой искренней беседе Пушкин вспоминал о нем, и особенно, когда заходил разговор о наклонности его к суевериям и приметам. Так между прочим в 1833 году, в Казани, он передавал его известной писательнице, Александре Андреевне Фукс, которая сообщила его публике в своих «Воспоминаниях о Пушкине».
«Поздно вечером, за ужином, разговорившись о магнетизме и о своей вере в него, Пушкин начал так рассказывать г-же Фукс и ее мужу: «Быть таким суеверным заставил меня один случай. Раз пошел я с Н. В. В. ходить по Невскому проспекту, и из проказ зашли к кофейной гадальщице. Мы попросили ее нам погадать и, не говоря о прошедшем, сказать будущее. «Вы, сказала она мне, на этих днях встретитесь с вашим давнишним знакомым, который вам будет предлагать хорошее по службе место; потом, в скором времени, получите через письмо неожиданный деньги; третье, я должна вам сказать, что вы кончите вашу жизнь неестественною смертью».
Без сомнения, я забыл в тот же день и о гадании, и о гадальщице. Но спустя недели две после этого предсказания, и опять на Невском проспекте, я действительно встретился с моим давнишним приятелем, который служил в Варшаве, при Великом Князе Константине Павловиче, и перешел служить в Петербург; он мне предлагал и советовал занять его место в Варшаве, уверяя меня, что Цесаревич этого желает.
Вот первый раз после гаданья, когда я вспомнил о гадальщице. Через несколько дней после встречи со знакомым, я в самом деле получил с почты письмо с деньгами; и мог ли я ожидать их? Эти деньги прислал мой лицейский товарищ, с которым мы, бывши еще учениками, играли в карты, и я обыграл: он; получив после умершего отца наследство, прислал мне долг, которого я не только не ожидал, но и забыл о нем. Теперь надобно сбыться третьему предсказанию, и я в этом совершенно уверен».
«Этот рассказ, в верности передачи которого ручается благоговейное уважение г-жи Фукс к памяти Пушкина, далеко неполон. Из достоверных рассказов друзей поэта оказывается, что старая Немка, по имени КиргоФ, к числу разных промыслов которой принадлежали ворожба и гаданье, сказала Пушкину:
«Du wirst zwei lahl verbannt sein, du wirst der Abgott deiner Nation werden; vielleicht wirst du sehr lange leben; doch in deinem 37 Jahre furchte dich тог einem weissen Menschen, einem weissen Rosse oder einem weissen Kopfe» (т.e. ты будешь два раза жить в изгнании; ты будешь кумиром своего народа; может быть ты проживешь долго; но на 37 году жизни берегись белого человека, белой лошади или белой головы). По свидетельству Льва Сергеевича, предсказана была и женитьба».
«Поэт твердо верил предвещанию во всех его подробностях, хотя иногда шутил, вспоминая о нем. Так, говоря о предсказанной ему народной славе, он смеясь прибавлял, разумеется в тесном приятельском кружку: «А ведь предсказание сбывается, что ни говорят журналисты».
По свидетельству покойного П. В. Нащокина, в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными обстоятельствами, он выразил желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в нeпpиятeльcкoм лагере находился кто-то по имени Вейскопф (белая голова), и Пушкин говорил другу своему: «Посмотри, сбудется слово Немки, - он непременно убьет меня»! «Нужно ли прибавлять, что настоящий убийца - действительно белокурый человек и в 1837 году носил белый мундир?» Из этих рассказов всех подробнее и вернее изложение Бартенева.
В многолетнюю мою приязнь с Пушкиным (замечу, что мои свидания и сношения с ним длились позже сношений и госпожи Фукс, и Вульфа, и Льва Пушкина), я часто слышал от него самого об этом происшествии; он любил рассказывать его в ответ на шутки, возбуждаемые его верой в разные приметы. Сверх того, он, в моем присутствии не раз рассказывал об этом именно при тех лицах, которые были у гадальщицы при самом гадании, причем ссылался на них. Для проверки и пополнения напечатанных уже рассказов, считаю нужным присоединить все то, о чем помню положительно, в дополнение прежнего, восстанавливая то, что в них перебито или переиначено.
Предсказание было о том:
во-первых, что он скоро получит деньги;
во-вторых, что ему будет сделано неожиданное предложение; в-третьих, что он прославится и будет кумиром соотечественников;
в-четвертых, что он дважды подвергнется ссылке;
наконец, что он проживет долго, если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека (weisser Ross, weisser Kopf weisser Mensch), которых и должен он опасаться.
Первое предсказание о письме с деньгами, сбылось в тот же вечер; Пушкин, возвратившись домой, нашел совершенно неожиданное письмо от лицейского товарища, который извещал его о высылке карточного долга, забытого Пушкиным. Товарищ этот был Корсаков, вскоре потом умер в Италии.
Такое быстрое исполнение первого предсказания сильно поразило Александра Сергеевича; не менее странно было для него и то, что несколько дней спустя, в театре, его подозвал к себе Алексей Федорович Орлов(впоследствии князь) и стал отговаривать его от поста плетя в гусары, о чем уже прежде была у него речь с П. Д. Киселевым, а напротив предлагал служить в конной гвардии.
Эти переговоры с Алексеем Федоровичем Орловым ни к чему не привели, но были поводом к посланию, коего конец напечатан в сочинениях Пушкина (издание Геннади, том 1, стр. 187), а начало в «Библиографических Записках» 1858 г., стр. 338. У нас ошибочно принято считать это послание - посланием к Михаилу Федоровичу Орлову, так как с ним Пушкин впоследствии очень сблизился. Вот это послание, в возможно полном виде:
К А. Ф. Орлову.
О ты, который сочетал
С душою пылкой, откровенной
(Хотя и русский генерал)
Любезность, разум просвещенный;
О ты, который с каждым днем
Вставая на военну муку,
Усталым усачам верхом
Преподаешь царей науку;
Но не бесславишь сгоряча
Свою воинственную руку
Презренной палкой палача,—
Орлов, ты прав: я забываю
Свои гусарские мечты
И с Соломоном восклицаю:
Мундир и сабля — суеты!
На генерала Киселева
Не положу своих надежд,
Он очень мил, о том ни слова,
Он враг коварства и невежд;
За шумным, медленным обедом
Я рад сидеть его соседом,
До ночи слушать рад его;
Но он придворный: обещанья
Ему не стоят ничего.
Смирив немирные желанья,
Без долимана, без усов,
Сокроюсь с тайною свободой,
С цевницей, негой и природой
Под сенью дедовских лесов;
Над озером, в спокойной хате,
Или в траве густых лугов,
Или холма на злачном скате
В бухарской шапке и в халате
Я буду петь моих богов,
И буду ждать.— Когда ж восстанет
С одра покоя бог мечей
И брани громкий вызов грянет,
Тогда покину мир полей;
Питомец пламенный Беллоны,
У трона верный гражданин!
Орлов, я стану под знамены
Твоих воинственных дружин;
В шатрах, средь сечи, средь пожаров,
С мечом и с лирой боевой
Рубиться буду пред тобой
И славу петь твоих ударов.
1819
Вскоре после этого, Пушкин был отправлен на Юг, а оттуда, через 4 года, в Псковскую деревню, что и было вторичною ссылкою.Как же ему, человеку крайне впечатлительному, было не ожидать и не бояться конца предсказания, которое дотоле исполнялось с такою буквальною точностью??? После этого удивительно ли и то, о чем рассказывал Бартеневу Павел Воинович Нащокин?
Прибавлю следующее: я как-то изъявил свое удивление Пушкину о том, что он отстранился от масонства, в которое был принят и что он не принадлежал ни к какому другому тайному обществу.«Это все таки вследствие предсказания о белой голове, отвечал мне Пушкин. - Разве ты не знаешь, что «все филантропические и гуманитарные, тайные общества, даже и самое масонство получили от Адама Вейсгаупта направление, подозрительное и враждебное существующим государственным порядкам? Как же мне было приставать к ним? «Weiskopf, Weishaupt, - одно и тоже».
Вот еще рассказ в том же роде незабвенного моего друга, не раз слышанный мною при посторонних лицах. Известие о кончине Императора Александра Павловича и о происходивших вследствие оной колебаний по вопросу о престолонаследий дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться туда; но как быть? В гостинице остановиться нельзя — потребуют паспорта; у великосветских друзей тоже опасно — огласится тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вел жизнь несветскую, и от него запастись сведениями. Итак Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же идет проститься с Тригорскими соседками. Но вот, на пути в Тригорское, заяц перебегает через дорогу: на возвратном пути из Тригорского в Михайловское - еще заяц!
Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг бедою горячкой. Распоряжение поручается другому. Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь! в воротах встречается священник, который шел проститься с отъезжающим барином. Все эти встречи - не под силу суеверному Пушкину; он возвращается от ворот домой и остается у себя в деревне.
«А вот каковы бы были последствия моей поездки, - прибавлял Пушкин. Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и следовательно попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я забыл бы о Вейсгаупте, попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые».
Об этом же обстоятельстве передает Мицкевич, в своих лекциях о Славянской литературе, и вероятно со слов Пушкина, с которым он часто видался. (Pisma Adama Mickiewicza, изд. 1860, IX, 293).
