: (в поисках экспедиции капитана Джона Росса)
из книги John Murray. Sir George Back, 1836. Narrative of the Arctic Land Expedition to the Mouth of the Great Fish River, and Along the Shores of the Arctic Ocean, in the Years 1833, 1834 and 1835
с незначительными, касающимися в основном географических названий, правками.
В 1829-1833 годах Джеймс Кларк Росс исследовал Арктические районы под руководством своего дяди Джона Росса. В 1831 году ими был открыт Северный магнитный полюс. Экспедиция отправилась на крохотном суденышке Виктори, снабженном гребным колесом и маленькой паровой машиной.
Это была первая слабая попытка использовать механический двигатель на экспедиционном судне, но машина вскоре вышла из строя. Виктори проникла в пролив Принс-Риджент вблизи места гибели Фьюри (корабля из экспедиции сэра Вильяма Эдварда, английского контр-адмирала и исследователя Арктики, который, в 1827 году, организовал одну из самых первых экспедиций на Северный полюс).
Полуостров, вдоль которого они плыли, Росс назвал Бутией - в честь Феликса Бута, давшего денег на экспедицию. Джеймс Росс совершил вылазку на берег этого полуострова и впервые определил местоположение Северного магнитного полюса. Он же открыл Землю короля Уильяма King William Island*. Экспедиция провела в этом районе четыре зимы подряд. Льды повредили корабль, и его пришлось покинуть. Люди вышли к проливу Ланкастер, где их подобрало китобойное судно и доставило в Англию.
King William Island - На этом острове в 1847-1848 годах погибли оставшиеся члены британской арктической экспедиции Джона Франклина, включая и его самого. Могила Франклина на острове до сих пор не обнаружена.Какова бы ни была её настоящая важность для науки, останется памятной тем, что она подала повод к изумительному подвигу самоотвержения со стороны нескольких благородных людей, особенно капитана Back'а, которые отважились на страшные мучения, чтобы отыскать след своих соотечественников, затертых полярными льдами в неизвестном море.
Легко можно понять пожертвование своей жизнью в минуту страсти, отчаяния, восторга, когда скорая смерть одним ударом оканчивает все наши расчеты с чувством самосохранения; но добровольное, хладнокровное намерение подвергнуться двухгодичному ужаснейшему страданию и ужаснейшему труду, которые случай мог продлить на неизвестное число лет, но решимость путешествовать по оледенелым странам и незнаемым снегам к мечте, тоже незнаемой и неопределенной, с опасностью погибнуть там от голода и стужи или, на лучший конец, только от стужи, вот поистине черта великодушия, достойная всякого удивления!
В древней Греции поставили бы храм в честь такого подвига, и капитан Back с докторам King'ом причислены были бы к лику богов.
Капитан Back неизвестен всем, кто с любопытством следовали за экспедицией Franklin'а и Richardson'а в полярные воды. Он постоянно разделял с ними все труды и опасности. Эти экспедиции имели предметом расширить пределы наших географических сведений о самом северном береге Америки, проверить рассказы Hearne’а и Mackenzie, которые первые их посетили, и решить вопрос о сообщении Берингова пролива с Гудзоном: в этих предприятиях капитан Back отличился при двух случаях.Между описаниями подобных предприятий едва ли можно встретить что-нибудь трогательнее и проще рассказа Franklin’а о тех почти невообразимых страданиях, которые он и его спутники перенесли в своих странствованиях: среди метелей в мороз, без крова, без огня, без пищи, доведенные до такого недостатка в жизненных припасах, что для утоления голоду они принуждены были пожирать свои башмака и кожаные ружейные чехлы, употребляя вместо салата к этой пище горький мох, растущий на скалах.
Надо припомнить себе подробности этих опасных предприятий, чтобы удивиться твердости духа, с какой капитан Back, добровольно отваживаясь на отчаянное путешествие, о котором мы будем говорить, весьма хорошо знал всё предстоящие опасности, трудности и лишения. Оно не остановило его, когда, в 1832 году, находясь под роскошным небом Италии, он услышал, что по трёхлетнем отсутствии капитана Ross’a и его спутников, всё еще судьба их остается неизвестной: он поспешил в Англию с намерением предложить свои услуги правительству и, если угодно, принять начальство над экспедицией для отыскания их.
В то самое время в Англии уже приготовлялась экспедиция с этой целью: но он составил другой проект, по своим понятиям о деле и о средствах успеха, в предложил его Королевскому географическому обществу: проект был одобрен и капитану поручено начальство над экспедицией, которая взялась достигнуть, если нужно, последнего предела Северной Америки сухим путем.
Согласно своей инструкции, капитан Back 17 февраля 1833 года отправился из Ливерпуля, в сопровождении господина King'а в качестве врача и натуралиста, и трех человек, из которых двое служили и приобрели опытность под начальством Franklin’а. По тридцати пяти днях плавания, они прибыли в Нью-Йорк, где жители всех классов наперерыв старались оказывать смелым путешественникам живейшее участие и гостеприимство.
Владельцы одного парохода, который ходил по реке Огайо, увлекаясь общим восторгом, предложили ему свое прекрасное судно для переезда в Олбани. Девятого апреля капитан Back достиг Монреаля, где знатнейшее граждане также ничего не жалели, чтобы доставить путешественникам всевозможные удобства.
Однако эти изъявления участия имели также свои невыгоды: в двух из его провожатых они возбудили страх необыкновенных опасностей. Чтобы не дать им времени раздумать и оставить его службу, он вынужден был тотчас отправить их вперёд, в самое дальнее поселение Гудзонского общества, которое также деятельно помогало экспедиции.
Увеличив число своих служителей четырьмя артиллеристами, и наняв в la Chine несколько человек, так называемых вояжёров, voyageurs, капитан Back оставил это место среди ружейной пальбы и прощальных приветствий обывателей.
Экспедиция начала свое плавание в маленькой лодке вверх по реке Святого Лаврентия (Saint Lawrence River), и скоро вступила в реку Оттава (Ottawa), мутные волны которой, долго по соединении двух рек, не смешиваются с прозрачной водой Святого Лаврентия. Оставив Оттаву, они направили путь дальше на север по реке, впадающей в нее с левой стороны, и берега которой поражали путешественников своими навислыми, угрюмыми скалами.
Эта река привела капитана в озеро Ни́писсинг (Lake Nipissing), из которого он спустился в озеро Гурон (Lake Huron), наконец, достиг местечка Святой Марии, лежащего в оконечности этого озера, крайнего предела этого образования. Здесь встретили его с тем же участием, какое он находил по всему штату Нью-Йоркскому. Не ограничиваясь обыкновенными учтивостями, начальник поселения прислал в подарок экспедиции множество дичи, копчёных языков и других припасов. Перерезав северную оконечность Верхнего Озера, 26 мая экспедиция достигла Форт-Вилльяма (Fort William).
Наконец после месячного странствования, 17 июня, капитан Back прибыл в Norway-house. Дополнив тут потребности экспедиции, 28 июня он пустился в дальнейший путь с шестнадцатью человеками сопровождения: с ним были два лоцмана, три плотника, четыре артиллериста, два рыбака, переводчик и несколько voyageur’ов.
Впоследствии присоединилось еще человек восемь. «Этот день, - говорит капитан Back, - был счастливейшим в моей жизни: сердце мое трепетало надеждой и радостью, когда караван наш отчалил от берега. Я чувствовал, что наступило время, когда мне надлежало оправдать ожидания моих друзей: все предварительные препятствия были побеждены; и я наконец настоящим образом приступил к выполнению человеколюбивого поручения, которое было на меня возложено. Рассуждая о важной цели своего предприятия, я одушевлялся каким-то необыкновенным восторгом».
21 июля капитан прибыл в Portage La Roche (Канада), где внезапно глазам его представляется необыкновенно живописный ландшафт. «В тысяче футах под нами, развернулся самый удивительный вид миль на тридцать во всем великолепии своей летней одежды. Даже самые утомленные из моих спутников, когда внезапно явилась их глазам эта очаровательная картина после скучных мрачных лесов, через которые мы пробирались, даже они забыли свою усталость, не думали о тяжести, которой обременены были их плечи, и невольно остановились как вкопанные, пораженные восторгом при виде такого величествен наго зрелища».
21 июля капитан прибыл в Portage La Roche (Канада), где внезапно глазам его представляется необыкновенно живописный ландшафт. «В тысяче футах под нами, развернулся самый удивительный вид миль на тридцать во всем великолепии своей летней одежды. Даже самые утомленные из моих спутников, когда внезапно явилась их глазам эта очаровательная картина после скучных мрачных лесов, через которые мы пробирались, даже они забыли свою усталость, не думали о тяжести, которой обременены были их плечи, и невольно остановились как вкопанные, пораженные восторгом при виде такого величествен наго зрелища».
В Pine-Portage он познакомился с господином Mac-Leod’ом, состоящим на службе при Гудзонской компании; и хотя этот чиновник возвращался в Канаду для поправления своего здоровья, однако, услышав о человеколюбивой цели экспедиции, он тотчас изъявил великодушное желание присоединиться к капитану Васк'у, с женой, тремя детьми и слугой. Из крепости Chipewyan, куда экспедиция прибыла 29 июля, они направили путь к Salt River, где попалась им часть поколения индейцев, которое скитается около Невольничьего Озера.
«Скоро после того, мы встретили целый флот лодок индейских, которых приближение было предвозвещено ужасным концертом голосов всех полов и возрастов. Главой этого каравана был старик, с выразительным лицом, прозванный Le camarade de Mandeville. Толпа эта представляла нечто необычайно дикое и странно сгроможденное: одна лодка особенно привлекла мое внимание. Она была менее даже обыкновенного индейского челнока.
«Скоро после того, мы встретили целый флот лодок индейских, которых приближение было предвозвещено ужасным концертом голосов всех полов и возрастов. Главой этого каравана был старик, с выразительным лицом, прозванный Le camarade de Mandeville. Толпа эта представляла нечто необычайно дикое и странно сгроможденное: одна лодка особенно привлекла мое внимание. Она была менее даже обыкновенного индейского челнока.
Каким образом восемь мужчин, жен и детей ухитрилась разместить свои ноги на пространстве едва достаточном для трёх европейцев, это покажется неразрешимым для того, кто не знаком с гибкостью членов американского дикаря. Несмотря на сильный жар, который доходил до 15° Реомюра (18.75° Цельсия) в тени, полунагие, с растрёпанными длинными волосами, укрытые циновками, в поту, в грязи, они сидели в своих челноках как сельди бочонке.
В довершение этой занимательной картины, собаки их, по уму едва одним градусом ниже этих людей, составляли, как бы фланговое войско по обеим сторонам реки; и когда их челноки быстро неслись с потоком, все это животное собрание, люди и собаки, оглашало окрестности самым пронзительным криком».
От главы этого индейского племени, Le camarade de Mandeville, капитан получил важное сведение, что далеко на севере, за Большим Невольничьим Озером есть несколько озер и потом две широкие реки, Тлюви-чо и Те-лон, которые текут почти параллельно к северо-востоку и впадают в море в близком друг от друга расстоянии.
От главы этого индейского племени, Le camarade de Mandeville, капитан получил важное сведение, что далеко на севере, за Большим Невольничьим Озером есть несколько озер и потом две широкие реки, Тлюви-чо и Те-лон, которые текут почти параллельно к северо-востоку и впадают в море в близком друг от друга расстоянии.
По его описанию, река Тлюви-чо узка, исполнена отмелей, порогов к опасных водопадов, и неудобна тем, что почти вовсе нет средства добыть лесу для топлива. Опечаленный этим известием, капитан Back продолжал свое плавание по течению Невольничьей Реки (Slave River). Восьмого августа он достиг Большего Невольничьего Озера, и радушно был принят начальником крепости Resolution, которая служит складочным местом для Гудзонской Компании.
Тут капитан Back старался собрать более точные сведения об этих двух реках. Bсе индейцы единодушно не одобряли его намерения плыть по Тлюви-чо; однако он не устрашился их рассказов. Он разделил своих людей на две части: пять человек оставил под начальством Mac-Leod'а, которому поручено было расположить и устроить зимнюю стоянку в крепости Reliance (Форт-Релайанс); а с остальной частью, состоящей из его слуги англичанина, одного канадца и четырех индейцев, 11 августа пустился в путь в маленькой лодке.
Тут капитан Back старался собрать более точные сведения об этих двух реках. Bсе индейцы единодушно не одобряли его намерения плыть по Тлюви-чо; однако он не устрашился их рассказов. Он разделил своих людей на две части: пять человек оставил под начальством Mac-Leod'а, которому поручено было расположить и устроить зимнюю стоянку в крепости Reliance (Форт-Релайанс); а с остальной частью, состоящей из его слуги англичанина, одного канадца и четырех индейцев, 11 августа пустился в путь в маленькой лодке.
Плавание по Большому Невольничьему Озеру не представляло много занимательного. Плавучий лес, который в таком множестве попадался от Невольничьей Реки до реки Макензи (Mackenzie), и по берегам самого озера, не являлся; вода, вместо мутного желтоватого цвета, была прозрачно-зеленовата, левый берег постепенно терял свой утесистый вид, и живописность правой стороны более и более поражала своим диким величием и смелостью своих громадных утёсов. «Ни среди Альп ни между Апеннинами не случалось мне видеть таких величественных утёсов и скал», говорит капитан Back.
Весь берег, подымаясь отвесно на 1200 футов, казалось, был изорван страшным потрясением; отовсюду виднелись глубокие пропасти и трещины, недоступные даже для самых легконогих животных. Засохшие сосны, поседевшие от старости, с вершины утесов простирали над пропастью свои обнажённые ветви, и порой отважный орел, несмотря на крики людей, спокойно сидел на обнажённом дереве, как будто наслаждаясь этою дикой природой, над которой он царь единодержавный.
В восточной оконечности озера, они вступили в новую реку, которая имела дно каменистое, но почиталась единственным путём в нагорные стороны. Она получила название река Инея, Hoar Frost River. В самом её устье находится величественный и необыкновенно живописный водопад, глава целого ряда грозных каскадов и порогов, которые лежат позади его. Капитан Back вынужден быль на руках перевести здесь свой челнок и весь груз, по весьма скользкой и негладкой покатости.
В восточной оконечности озера, они вступили в новую реку, которая имела дно каменистое, но почиталась единственным путём в нагорные стороны. Она получила название река Инея, Hoar Frost River. В самом её устье находится величественный и необыкновенно живописный водопад, глава целого ряда грозных каскадов и порогов, которые лежат позади его. Капитан Back вынужден быль на руках перевести здесь свой челнок и весь груз, по весьма скользкой и негладкой покатости.
Далее, надобно было повторять эту операцию на каждом шагу. Река так загромождена порогами и стремнинами, что путешественникам пришлось перетаскивать на себе, через крутые вершины берегов, через болота, поросшие засохлыми елями, по пустынным и диким местам, где утес возвышался на утесе, иногда до двухсот футов вышины.
К довершению тягостного труда, с каким сопряжена была подобная работа, они страдали ужасно от несчётных роев москитов и одного рода мошек, который зовут «песчаными», sand-flies.
«Надо признаться, что в числе множества неудобств, каким подвержена здесь скитальческая жизнь путешественника, едва ли есть другое, которое было бы нестерпимей и досадней, как страдание, которое причиняют ему эти крошечные, злые, презренные кровопийцы.
«Надо признаться, что в числе множества неудобств, каким подвержена здесь скитальческая жизнь путешественника, едва ли есть другое, которое было бы нестерпимей и досадней, как страдание, которое причиняют ему эти крошечные, злые, презренные кровопийцы.
Защищаться от них нет возможности; напрасно одним движением руки раздавишь их целые тысячи: вслед за ними являются новые тысячи, и наконец они остаются победителями человека, так, что выбившись из сил от чрезмерной боли и усталости борения с ними, он в отчаянии бросается лицом на землю, и задыхается под покрывалом, чтобы хоть немного отдохнуть от этой пытки.
Тщетно стал бы я искать выражений, чтобы дать ясное понятие о мучениях, какие мы терпели от несносных песчаных мошек. В тесных, удушливых ущельях, через которые нам случалось проходить, или в болотистых сосновых лесах, они тучами подымались и действительно помрачали воздух: смотреть открытыми глазами, или говорить, решительно было невозможно, потому что они мгновенно наполняли собой рот, покрывали каждую обнаженную часть тела, и впивались своим ядовитым жалом.
Кровь текла ручьями по лицу, как от пиявиц; жгучая боль, сопровождаемая воспалением и головокружением, доводила нас почти до безумия. Когда мы останавливались для отдыха, что по свойству страны должно было часто делать, многие из нас, в том числе даже привычные индийцы, бросались ниц наземь и стенали от боли.
Надев надёжные перчатки и закрыв лице вуалью, я беспрестанно обмахивался ветвями, но и тут не мог избежать их жестокого жаленья. Эти мелкие ядовитые насекомые во сто раз хуже москитов. На зиму они скапливаются в плотные массы и остаются в этом положении до весны: тогда первый теплый луч солнца пробуждает их от омертвения и воздух кипит их алчными тучами.
Сэр John Franklin имел обычай никогда не бить мух; посещая этот край, он не отступал от своего правила и один из моих индейцев рассказывал мне, что даже вовремя своих астрономических наблюдений, когда песчаные мошки ему чрезвычайно надоедали, он хладнокровно оставлял занятие, сдувал этих наглых кровопийц со своих рук, и приговаривал: - для нас обоих довольно места в мире.
Сэр John Franklin имел обычай никогда не бить мух; посещая этот край, он не отступал от своего правила и один из моих индейцев рассказывал мне, что даже вовремя своих астрономических наблюдений, когда песчаные мошки ему чрезвычайно надоедали, он хладнокровно оставлял занятие, сдувал этих наглых кровопийц со своих рук, и приговаривал: - для нас обоих довольно места в мире.
Эта черта кротости его характера сделала глубокое впечатление над индейцами, которые находились на его службе. Старый индеец, Мафели, заметив, что я временами наполняю мою походную палатку дымом, и потом, подняв передний полог, начинаю ветвями обивать кругом все бока, чтобы выгнать отуманенных мух, с удивлением заметил мне, что я далеко не похожу на его старого начальника, который не обижал даже москитов.
Плавание с каждым шагом становилось затруднительным от беспрерывных порогов и водопадов. «Достигнув одного узкого водопада футов в двадцать вышиной, мы наконец принуждены были прекратить наше плавание по этой бурной, неугомонной и неприязненной реке.
Надо признаться однако, что нет реки, которая бы представляла более видов разнообразных и истинно романтических чем эта; тут огромные скалы подымаются в виде башен из порогов, там утесы покрытые разноцветными мхами, поражают вас своими странными формами, в другом месте река являет зеркальную поверхность озера - далее встречаете вы целую цепь пенящихся каскадов».
Исправив свой пострадавшей челнок, путешественники 20 августа вступили в другую область: холмы, нечувствительно возрастая, амфитеатром окружали гладкую поверхность озера, которое они назвали Куковым, Cook Lake. Двадцать второго августа экспедиция прошла в другое обширное озеро: капитан дал ему имя озера Walmsley (Уамсли). Но тут их проводник сознался, что почти вовсе не знает страны: он ходил здесь еще ребенком, и совершенно забыл местоположение. Несмотря на то, они продолжали продвигаться вперед.
Исправив свой пострадавшей челнок, путешественники 20 августа вступили в другую область: холмы, нечувствительно возрастая, амфитеатром окружали гладкую поверхность озера, которое они назвали Куковым, Cook Lake. Двадцать второго августа экспедиция прошла в другое обширное озеро: капитан дал ему имя озера Walmsley (Уамсли). Но тут их проводник сознался, что почти вовсе не знает страны: он ходил здесь еще ребенком, и совершенно забыл местоположение. Несмотря на то, они продолжали продвигаться вперед.
Термометр опустился до нуля, однако москиты и песчаные мошки роились над ними, и не переставали их беспокоить. Кроме этих неотвязных насекомых, они тут не видали ни одного живого существа; воздух был тих, озеро спокойно; казалось, будто оставленная жизнью природа находилась при своем последнем издыхании; их окружала тишина - страшная тишина и неподвижность, подобная смертному сну.
Наконец проводник увидел вдали несколько песчаных холмов, и позади их огромное озеро; при этом виде лице его прояснилось: «Эти места, кажется, мне знакомы», сказал он. Перетащив челнок через песчаные холмы, они отважнее пустились по новому озеру, которое сообщалось с другим обширнейшим всех предыдущих. Капитан дал ему название Озера Aylmer, в честь генерала-губернатора Канадского.
С высоких песчаных холмов, лежащих у восточной оконечности этого озера, он открыл несколько потоков, которые все текли к небольшому озеру. По его соображению, казалось, что тут должен быть исток реки, о которой ему говорил Le camarade de Mandeville: дальнейшее показало, что он не обманулся.
Капитан скоро удостоверился, что наконец им удалось открыть реку Тлюни-чо, которую географическое общество потом назвало Бак, Back River. Август был уже на исходе; экспедиция находилась теперь подле 65° северной широты; надобно было удовольствоваться на этот раз открытием, чрезвычайно для неё важным, потому что оно доставляло средство к дальнейшему походу на север, и капитан счел за полезное, даже за необходимое, возвратиться на зимнюю стоянку.
Они пошли в обратный путь. Капитан избрал другую дорогу, и другую реку, которая впадала в длинное и узкое озеро, лежащее к востоку от прежнего их пути. Это озеро они назвали Артиллери (Artillery Lake), и оно привело их обратно к восточной оконечности Большего Невольничьего озера, недалеко от Reliance и того места, куда послан был господин Mac-Leod для устройства зимней квартиры.
По прибыли туда, они нашли на краю небольшого залива уже построенный обруб для дома, защищаемого сзади густым сосновым лесом. Они весело принялись за окончательное сооружение своего зимнего жилища.
«Вся моя свита разделена была на отряды, и каждому я поручил особое занятие: одни рубили деревья, другие кое-как обтесывали их на балки и стойки, третьи пилили доски. Несколько человек трудились над обсечением безобразных обломков гранита, чтобы дать им более удобную форму; другая партия занялась собиранием и доставкой мха, песка и вязкой тины, которые служили нам вместо цемента.
Все одушевлены были необыкновенной деятельностью. Полотняные палатки и дымные, покрытые, кожаные юрты индейцев, резко отсвечиваясь от дикой гористой природы в зелени лесов, придавали нашей стоянке вид весьма живописный».
Но при всей их деятельности, устройство зимних квартир приведено было к концу не раньше 5 ноября. Капитан Back провел здесь зиму не без страданий.
Стечение неблагоприятных обстоятельств было причиной преждевременного недостатка в съестных припасах. Хотя беспрестанно появлялись целые стада оленей, диких коз, лисиц и диких быков, однако путешественники не могли извлечь из них пользы: погода вообще была не сурова; эти животные еще находили повсюду мох, который составляет их главную пищу, и не думали удаляться от степей и отрытых пустынь, где не было возможности к ним подкрасться. В рыбной ловле экспедиция также, против чаяния, имела неудачу.
Эти причины заставили капитана Back’а еще в октябре уменьшить ежедневную порцию. Забота о средствах к прокормлению была бы еще для его не так тягостна, когда бы она ограничивалась одними членами экспедиции; но больные и престарелые индейцы, умирая с голоду в пустыне, толпами стекались к нему, в надежде получить пособие, которого им не давали собственные их братья.
В характере индейцев есть замечательная черта: они обнаруживают необыкновенно сильную привязанность и любовь к своим детям, но совершенно равнодушны к страданиям больных и престарелых. Следующий пример покажет, могло ли человеколюбие храброго моряка, который шёл спасать своих земляков в неизвестных льдах, отказывать в помощи несчастным туземцам.
«Однажды мы увидели огонь на другой стороне залива нашего озера: желая узнать, что это значит, я послал лодку с несколькими людьми; мы надеялись, что они нам привезут груз съестных припасов, но вместо этого они привезли бедную старуху, которая вдвойне удручена была, - летами и болезнями. Голод и болезнь привели ее в ужасное положение. Одежда её состояла из оленьей шкуры.
Она едва имела вид человеческий. Представьте себе ведьму, с выпученными глазами, с косматыми и грязными волосами, сморщенную, опертую обеими руками на палку и согнутую вдвое от дряхлости, боли и истощения, она походила на зверя. Она была так жалка и отвратительна, что я не желал бы в другой раз встретиться с нею. В коротких словах рассказала она свою историю.
На удрученную летами старуху взирали как на тягостное бремя, даже женщины её племени. Прежние её труды и услуги были забыты: наконец они предоставили ее судьбе, и хладнокровно сказали: «Хотя ты еще дышишь, но ты уже умерла. Вон там живут белые; поди к ним: белые люди умеют врачевать, и могут спасти тебя».
Это случилось месяц тому назад. С тех пор она скиталась в пустыне, по скалам, питаясь одними ягодами; еще день, два, и её страдания прекратились бы смертью».
Когда река и края озера покрылись льдом, недостаток в съестных припасах сделался ощутительнее: несчастные индейцы, особенно их жены и дети, толпами стекались к стоянке капитана. Появление индейца Акаичо, старого знакомца капитана Back'а, с небольшим запасом сушёного мяса, утешило на короткое время вопли индейцев.
Помня доброе отношение г. Franklin’а, которого подарок, - серебряную медаль, он всегда носил на шее, этот отличный охотник обещал капитану, что его люди не потерпят недостатка в съестных припасах, пока он, Акаичо, умеет стрелять. Целая толпа индейцев отправилась вместе с ним на ловлю.
Хотя капитан придумывал всякие средства добывать рыбу и дичь для уменьшения общего бедствия, хотя он ограничился небольшим числом людей, однако все его заботы не устранили ужасов голода, который свирепствовал ужасно между индейцами, и угрожал даже самим путешественникам.
До сорока человек отличнейших охотников между чинвианами погибло от недостатка пищи; другие пропали без вести; остальные должны были бороться с голодной смертью и суровостью зимы.
Тщетно, говорит Back, мы старались оживлять упавший дух индейцев, и возбудить их к деятельности: страдания их были слишком тяжки, и отнимали у них последнее мужество. Не успевала одна толпа оставить нас, как появлялась другая, еще более истощенная: впалые щеки, тусклые взоры, подтверждали рассказы об их страданиях.
Впрочем они мало говорили, и молча толпились около огня, как будто желая насладиться этой последней отрадой. Нуждаясь сами безмерно, мы раздавали им по горсти толчёного заплесневелого мяса, которое у нас хранилось для собак; эта нездоровая и безвкусная пища, и трубка табака, которой мы всегда их угощали, на минуту заставляла их забывать свое бедствие, и даже по временам оживляла лицо их неопределенной надеждой.
«Мы знаем, говорили они, что вы так же бедны, как и мы, чувствуем, что вы очень добры». Конечно, это зрелище было печально; но утешительно тем, что они без ропота покорялись своей судьбе, не изрыгали богохулений, не предавались тем омерзительным порывам, которые, в других местах, набрасывают мрачную тень на характер дикого Американца.
Капитан Back начал беспокоиться об отряде индейцев, который отправился под предводительством Акаичо. Господин Mac-Leod, побуждаемый человеколюбием, пустился их отыскивать, чтобы одушевить их своим присутствием.
Капитан Back начал беспокоиться об отряде индейцев, который отправился под предводительством Акаичо. Господин Mac-Leod, побуждаемый человеколюбием, пустился их отыскивать, чтобы одушевить их своим присутствием.
Вскоре по его отбытии, явился один индеец из племени Акаичо с грузом сушёного мяса, которое он тащил на себе восемь дней. Показания его о множестве красного зверя, попадавшегося ему на пути, оживили несколько их надежды, которые помрачены были возвращением с пустыми руками рыболовной партии: целую неделю она едва добывала столько, чтобы поддержать свое собственное существование. Между тем, изнуренные голодом индейцы не переставали приходить в их поселение.
«Наша стоянка, говорит Back, была похожа на инвалидный дом, где до крайности доведенные индейцы толпились около огня, поджаривали и глотали куски своих оленьих тулупов, которые и в цельном своем виде недостаточно защищали их против мороза в 57° Реомюра (-102° Фаренгейта).
Отец, дрожащий от холода, с онемелыми членами, в отчаянии; мать глухим гробовым голосом тщетно старающаяся успокоить визг своего ребенка, который сосёт её иссохшую грудь, - вот группы, которые нас окружали ежедневно. Доктор King, имел неослабное попечение обо всех несчастных, которые прибегали к его помощи.
Я сам нередко разделял последний кусок с детьми, которых беспомощное состояние и крики раздирали мне душу».
Капитан Back и доктор King, сами должны были ограничиться полуфунтовой третью дневной порции. Несмотря на такое уменьшение пищи, спутники его сохранили веселость и бодрость духа. Для развлечения их в скуке, они, по примеру старого своего начальника Franklin’а, учредили вечернюю школу.
Сам капитан весьма часто занимался астрономическими наблюдениями, и когда термометр, в конце декабря, понизился до 39° Реомюра холода, он делал опыты над действием этой стужи на разные эфирные жидкости. Средняя температура января 1834 года была не выше 32° Реомюра ниже нуля; начало февраля было еще суровей: необыкновенная стужа удалила от их стоянки всех живых тварей; даже белые куропатки, которые так легко переносят холод, вконец исчезли.
4 февраля холод достиг 35°: при сильном ветре стужа сделалась до того нестерпимой, что, поддерживая постоянно на очаге огонь восемью добрыми поленьями, они едва могли нагреть свою избу до 20° Реомюра ниже нуля. Чернила и краски превращались в лед; ящики с инструментами все растрескались; тело страдало также, потому что кожа, особенно на руках, сохла, лупилась и разрывалась.
Для облегчения нестерпимой боли, они намазывались жиром. Однажды стужа достигла до того, что лицо капитана Back’а, в трех футах от огня, покрылось ледяною коркой, мокрые волосы на голове превратились в сосульки, прежде нежели он успел отереться полотенцем.
В продолжение всей остальной части зимы старый Акаичо, глава их племени, был настоящим другом белого человека. С рассветом каждого дня он снаряжался на охоту, собственным примером одушевлял своих единоземцев к трудам, и если не мог совершенно помочь бедственному состоянию путешественников, то, по крайней мере, весьма облегчал его.
9 февраля прибыл господин Mac-Leod с партией индейцев, нагруженных сушёным мясом: это несколько обрадовало страдальцев. Лицо его покрыто было болячками, - следствие сильных морозов, - и все его индейцы, числом до четырнадцати человек, явились не в лучшем виде. Описывая свои страдания от холода, он, между прочим, сравнивал ощущение от прикосновения к стволу своего ружья, с тем, какое производит раскаленное железо; боль была так остра и жгуча.
До девяти человек индейцев в том племени, из которого он пришел, пали от голода; прочим предстояла быть может такая же участь, если бы не переменилась погода в то время, как подоспел к ним Mac-Leod.
Один индеец рассказывал о себе, что в жестокую зиму 1831 года, он находился со своей семьёй среди пустынных лесов в самом бедственном положении: жена его, мать детей, обессиленная голодом и стужей, впала в беспамятство и умерла; старшая дочь их скоро за ней последовала; двое сыновей, оба уже юноши, в которых он надеялся иметь подпору в старости, также погибли; в заключение, и младшие его дети, которых он какое-то время кормил обрезками тулупов замерзшего семейства, заснули смертным сном.
«Что мне оставалось делать?» - вскричал он с таким бешеным взором, что заставил содрогнуться слушателей: мог ли я долее призывать Великого Духа? Мог ли я равнодушно дожидаться пока я паду? Нет, нет! Еще один ребенок оставался. Я призывал на помощь. Но леса молчали. И как молчали! Теперь я здесь». Повествование индейца не прерывалось ни одним словом, ни малейшим знаком со стороны его соотечественников.
Но когда он перестал говорить; глухой шёпот поднялся между столпившимися индийцами: один из них вышел на середину, и начал говорить речь, прежде тихим голосом, потом громко, с силой, с раздражением, и в заключение речи назвал его злодеем и каннибалом.
В продолжение всей остальной части зимы старый Акаичо, глава их племени, был настоящим другом белого человека. С рассветом каждого дня он снаряжался на охоту, собственным примером одушевлял своих единоземцев к трудам, и если не мог совершенно помочь бедственному состоянию путешественников, то, по крайней мере, весьма облегчал его.
Когда индейцы стали упрекать его в том, что он более заботится о помощи белым людям, чем своим соплеменникам он однажды сказал им на это: «Да ведь Великий Начальник (капитан Back) ваш гость!
Пусть лучше погибнут десять наших, нежели чтобы один белый человек пострадал от вашей небрежности или вероломства». Мафели, глава другого племени, находившийся в отсутствии уже несколько месяцев, прибыл также к ним с доброй вестью, что он убил для них пять штук красного зверя, не далее как на расстоянии двух дней пути.
Эта неожиданная помощь доставила им приятный случай, впервые через три месяца съесть кусок свежего мяса. Вскоре воротилась партия фуражиров из людей самого капитана Back’а, после четырнадцатидневного странствования: они принесли небольшой груз полу сушёного мяса, проголодав однако несколько дней, прежде чем его достали.
Наконец явился также в их стоянку Le camarade de Mandeville с двумя салазками сушёного мяса, которое он привёз сам с одним молодым индейцем из своего племени, стоявшего в пяти днях пути оттуда.
Около 20 апреля надежды капитана Васк'а начали просветляться. Появление двух воронов служило знаком наступления весны, и они мало-помалу начали делать приготовления к новому походу. Но 25 апреля внезапно явился к ним посол с пакетом из Англии: экспедиция получила приятную весть о благополучном возвращении капитана Росса в отечество.
Около 20 апреля надежды капитана Васк'а начали просветляться. Появление двух воронов служило знаком наступления весны, и они мало-помалу начали делать приготовления к новому походу. Но 25 апреля внезапно явился к ним посол с пакетом из Англии: экспедиция получила приятную весть о благополучном возвращении капитана Росса в отечество.
«При этом неожиданном и радостном известии, мы все упали на колени и воздали благодарение благому Провидению. Мысль о таком чудесном спасении, на какое-то время прервала все наши помышления о себе. Мы только что расположились завтракать: но аппетит исчез мгновенно, и мы весь день провели в каком-то лихорадочном волнении.
Я и доктор King редко прибегали к пуншевой чаше, но на этот раз, радость заставила нас забыть экономлю: приготовив вазу пуншу, мы задали пир себе и своим людям».
Это известие изменило планы капитана Back'а. Имея на три месяца запаса для десяти человек, он решился пуститься на географические открытия в полярных землях и плыть до самого моря только в одном челне.
Выбрав надежнейших людей, он поручил прочих начальству Mac-Leod'а, которому он дал наказ перевезти на реку Бак из крепости Resolution всё припасы, заготовленные для них Гудзонской компанией, и около половины сентября ожидать его на берегах этой реки. Весь запас, и багаж перенесли на берег озера Артиллери, где плотники между тем окончили построение лодки. 7 июня капитан в сопровождении доктора King'а оставил зимнее обиталище.
Легко вообразить, с какими чувствами этот отважный путешественник отправлялся на открытия в пользу науки и, как ему приятно было избавиться от сцен страданий и смерти, от скучного бездействия и однообразия.
«Меня оживляло, - говорит он, - новость предмета и слава подвига; надежда, любопытство, и страсть моя к таким предприятиям сопутствовали мне с той минуты; даже ожидание неминуемых опасностей, и мысль ответственности, которая обыкновенно падает на начальника экспедиции, не уменьшали моего удовольствия».
Не станем следовать за ним по тем же местам, которыми он уже проходил в прошлом году. Довольно сказать, что 28 июня лодка была перенесена через последнее узкое пространство, отделяющее воды, текущие на юг от тех, которые стремятся к северу и образуют реку Бак. В тот же день к вечеру они, наконец, имели удовольствие спустить лодку на реку Бака, которая, по их соображениям, должна была привести их к полярному морю.
Не станем следовать за ним по тем же местам, которыми он уже проходил в прошлом году. Довольно сказать, что 28 июня лодка была перенесена через последнее узкое пространство, отделяющее воды, текущие на юг от тех, которые стремятся к северу и образуют реку Бак. В тот же день к вечеру они, наконец, имели удовольствие спустить лодку на реку Бака, которая, по их соображениям, должна была привести их к полярному морю.
Весьма замечательна разница северных климатов в Европе и Америке под одинаковыми широтами. В это время экспедиция находилась между 64° и 65 градусами, то есть, под широтою Архангельска, и погода в продолжение всего июня была очень сурова; попеременно господствовали туманы, снеговые метели и дожди; ртуть в термометре всегда стояла ниже 14° холоду.
Между тем в конце мая месяца, за неделю до их отправления в поход температура возвышалась до 32° тепла, и составляла резкую противоположность с январским холодом, который достигал до 40° Реомюра. Здесь капитан Back распрощался с Mac-Leod'ом, который прежде его прибыл со своей партией и багажом на это место. Господин Mac-Leod с частью экспедиции отправился в обратный путь на юг, в Resolution, а капитан Back со своими людьми пустился на новые открытия.
Невозможно было бы перечислить здесь все затруднения и опасности, с которыми капитан каждый день должен быль сражаться в своем плавании вниз по реке Бак, наполненной порогами и водопадами: он поминутно боялся, что лодка его разобьется вдребезги о скалы, торчащими из воды, среди кипящих пеной порогов.
Невозможно было бы перечислить здесь все затруднения и опасности, с которыми капитан каждый день должен быль сражаться в своем плавании вниз по реке Бак, наполненной порогами и водопадами: он поминутно боялся, что лодка его разобьется вдребезги о скалы, торчащими из воды, среди кипящих пеной порогов.
Достигнув раз одного страшного порога, в таком месте, где река, нагроможденная огромными камнями, стеснена была, еще ледяной стеной и оттого воды её неслось с неимоверною быстротой, они убедили себя в необходимости облегчить груз лодки.
«Я стоял на скале, когда бот пустился к порогам, и с тяжелым сердцем ожидал поминутно крушения нашего челнока. Один удар мог разрушить весь план похода. Скоро лодка скрылась с глаз моих, среди пены и торчащих скал. Наконец послышался дикий крик.
Я в страхе побежал к тому месту, но к неизъяснимой радости моей оказалось, что это был победный возглас моих людей, которые благополучно пристали в маленьком заливе».
Пройдя еще опасный ряд водопадов, длиною версты в три, экспедиция стала быстрее продаваться вперёд, в 19 июля вступила в озеро Мак-Алпайн (MacAlpine Lake), необыкновенно длинное, почти без течения, и с множеством глубоких заливов.
Пройдя еще опасный ряд водопадов, длиною версты в три, экспедиция стала быстрее продаваться вперёд, в 19 июля вступила в озеро Мак-Алпайн (MacAlpine Lake), необыкновенно длинное, почти без течения, и с множеством глубоких заливов.
Они находились под 66° широты. Долго искали они выхода из этого пространного озера: хуже всего было то, что глаз на бесконечную даль видел впереди грозное, непрерывное, ледяное поле. Наконец 22 июля, им удалось в юго-восточной оконечности этого озера открыть выход среди ледяных груд, между которыми воды озёрные быстро стремились к двум грозно возвышающимся скалам, от пятисот до восьмисот футов вышиной.
Здесь опять начался ряд водопадов: путешественники должны были на руках переносить чрез значительное пространство весь груз своей лодки. Невольный ужас обнимал их при виде этих страшных каскадов, которые в своем падении увлекали в бездну огромны глыбы льда и опять выбрасывали их на воздух в тысяче раздробленных кусках.
С помощью канатов они кое-как спустили порожний челн, но с большой для него опасностью. При последнем водопаде, пришлось вытащить и саму лодку на берег, и на руках с неимоверным трудом перенести ее по суше. Капитан и доктор в подобных обстоятельствах личным примером одушевляли истощённые силы своих людей.
25 июля, когда они неслись через один порог, где вода крутилась с необыкновенной быстротой, люди и лодка дважды едва не погибли: спасением своим они обязаны были единственно тому, что неумышленно не послушали наставлений кормчего. 28 июля, при обозрении одного порога, капитан увидел отряд эскимосов, состоявший из тридцати пяти человек: ему давно хотелось столкнуться с этим народом.
25 июля, когда они неслись через один порог, где вода крутилась с необыкновенной быстротой, люди и лодка дважды едва не погибли: спасением своим они обязаны были единственно тому, что неумышленно не послушали наставлений кормчего. 28 июля, при обозрении одного порога, капитан увидел отряд эскимосов, состоявший из тридцати пяти человек: ему давно хотелось столкнуться с этим народом.
Эскимосы немало были изумлены при виде людей, столь отличных от тех, которых они привыкли видеть. Когда капитан хотел причалить лодку к их берегу, они бросились к реке, махая своими копьями и давали ему знать телодвижениями и криком, чтобы он не приставал к берегу. «Наконец, видя, что лодка причалила, они стали все в полукружье, шагах в двадцати пяти: их непонятные слова, крик и попеременное поднимание и опускание распростертых рук, показывали их неудовольствие.
Я решился один выйти на берег и, скрыв ружье, осторожно стал подходить к ним; по их примеру я поднимал обе руки, кричал им тима, тима - мир, мир! В туже минуту они побросали копья, сложили руки на груди и также закричали - тима. Я старался растолковать им, что мы не индейцы, но каблунды, то есть, европейцы, и пришли не с тем, чтобы причинять им зло. Потом в знак приязни, я потрепал их по груди, по их обычаю, и дал им понять как мог, что белые люди всегда друзья эскимосам.
Несколько медных пуговиц, удочек и других безделок скоро возбудили в них доверие. Они не скрывали своего изумления, видя, что я непрестанно заглядываю в маленький словарь, которым меня снабдил один чиновник Гудзонской компании, и помирали со смеху, когда я начал коверкать их слова, которых они не понимали, потому что я не умел произносить их». Эскимосы эти жили в нескольких юртах из шкур, и имели пять челноков.
При всех были ножи, стрелы и копья. С помощью словаря однако, капитан Back получил от них нужные для себя сведения. Один из них, подогадливее своих собратьев, провел на бумаге черту, желая означить ею правый берег реки: черта шла по направлению к северу, и потом дугой склонялась к югу.
Эскимосский гидрограф взял Back’а за руку и повел на высокую скалу, где он описал рукой дугу от запада к востоку, и несколько раз повторил - териоки, териоки море, море, потом указывая рукою на юго-восток, он сказал - териоки нага, моря нет. Последствия оправдали его показания. Эти добродушные и ласковые люди оказали важную услугу капитану.
Эскимосский гидрограф взял Back’а за руку и повел на высокую скалу, где он описал рукой дугу от запада к востоку, и несколько раз повторил - териоки, териоки море, море, потом указывая рукою на юго-восток, он сказал - териоки нага, моря нет. Последствия оправдали его показания. Эти добродушные и ласковые люди оказали важную услугу капитану.
Когда его спутники донесли, что падение воды в порогах так быстро, что ни какой бот не устоит против него, и что они не в силах одни перетащить лодку по высокому берегу до удобного места, капитан Back начал знаками просить эскимосов помочь ему в беде. Они с радостью поспешили на помощь, и с их помощью, экспедиции удалось перетащить бот мимо порогов и спустить его опять на воду.
Так, что достижением моря, главной цели похода, путешественники совершенно обязаны дружелюбию эскимосов. Расставаясь с ними, капитану вздумалось написать портрет одной из их красавиц.
Эскимоска, которая удостоилась чести видеть себя в портрете, до такой степени довольна была моим выбором, что она ловила каждый мой взор, из опасения, чтобы я не проронил ни одной красы её краснощёкого лица; она угадывала по моим глазам, какую часть я рисовал, и тотчас ее повертывала и выставляла вперёд, чтобы отнять у меня всякое право на извинение, если мне не удастся представить её в полной красоте.
Так, например, заметив, что я смотрю на её голову, она ее нагнула вперёд; когда я обрисовывал глаза, она придала им сердечный вид; раздула свои щеки, когда до них дошла очередь; и наконец, увидев, что я рисую уста, разинула рот так широко, как только челюсти могли раздвинуться, и высунула свой язык до самого корня, с тем, чтобы я мог изобразить с надлежащей отчетливостью наружность и внутренность, - губы и язык.
29 июля, то есть, на другой день после свидания с эскимосами, когда густой туман рассеялся, они увидели далеко к северу грозный мыс, на восточной стороне реки, при впадении Тлюви-чо в полярное море. Они назвали его Мысом принцессы Виктории, в честь дочери короля.
29 июля, то есть, на другой день после свидания с эскимосами, когда густой туман рассеялся, они увидели далеко к северу грозный мыс, на восточной стороне реки, при впадении Тлюви-чо в полярное море. Они назвали его Мысом принцессы Виктории, в честь дочери короля.
По прибыли экспедиции к этому мысу, капитан говорит: «Так, мы наконец достигли устья реки Тлюви-чо, которая на протяжении 530 миль, стремительно и бурно извивается по стране пустынной, каменистой и болотной!
В этой ужасной стране, где по обоим берегам не встречаешь ни одного дерева, американская часть то расширяется в виде необозримых озер, затруднительных для мореплавателя, то мчится по порогам каскадами, которых мы насчитали слишком восемьдесят, и наконец, изливает свои воды в Полярный океан 94°30' западной долготы, от Гринвича, то есть, на 37 миль южнее устья Коппермайн (Соppermine River), и на 19 миль южнее устья реки Бак».
Самый северный предел, какого достиг капитан Back, это Мыс Ричардсон (Richardson Mountains), лежащий под 68° 46' широты и 96° и 207 долготы. Обелиск, который капитан Rose поставил в своей незабвенной Boothia Felix (Бу́тия - большой полуостров в канадской Арктике, южнее острова Сомерсет.
Полуостров открыт в 1829 году известным полярным исследователем Джоном Россом во время экспедиции по поиску Северо-Западного прохода из Атлантического в Тихий океан и назван в честь лондонского пивовара Феликса Бута, спонсировавшего экспедицию), находится под 69°31' широты и 99°7' долготы. Следственно, капитан Back был в 130 верстах от обелиска, от которого его отделяло море.
Из этого видно, что показание Ross'a, будто его Boothia Felix соединяется своим западным берегом с западным берегом Америки и образует с ней один материк, не совсем основательно*: берега разделяет перешеек - вероятно, пролив между Boothia Felix и Америкой, который в самой узкой части своей может иметь не менее 45 миль, так как это расстояние между мысом Ричардсон в Америке и Мыс Мерчисон в Бутии.
*Залив Бутия соединяется с морем Баффина через проливы Принс-Риджент и Ланкастер, с заливом Фокс - проливом Фьюри-энд-Хекла, с проливом Франклин - проливом Белло.
Цель была мужественно достигнута. Между тем предвестники грозной зимы начинали уже угрожать заточением неутомимых путешественников в самом диком и негостеприимном краю света. Им предстоял еще такой же длинный и трудный путь на зимние квартиры; путь, теперь еще труднее тем, что все эти пороги и водопады, которые до сих пор ускоряли их ход по течению реки, делались страшными преградами для обратного плавания.
Цель была мужественно достигнута. Между тем предвестники грозной зимы начинали уже угрожать заточением неутомимых путешественников в самом диком и негостеприимном краю света. Им предстоял еще такой же длинный и трудный путь на зимние квартиры; путь, теперь еще труднее тем, что все эти пороги и водопады, которые до сих пор ускоряли их ход по течению реки, делались страшными преградами для обратного плавания.
Но их ожидали еще другие бедствия. Капитану Back’у хотелось обозреть берег далее и собрать все географические сведения, какие позволяла погода и позднее время года. Мыс, описанный эскимосами, лежал прямо перед ним, чуть дальше Мыса Виктории; они назвали его Саре-Нау (?). Все устье реки загромождено было льдинами; и потому малейшее стремление обогнуть его, вовлекло бы их в неизбежные опасности, быть может, и погибель.
Плавучие льдины, спираемые в проливе Принс-Риджент (Prince Regent Inlet) западными ветрами и течением воды, поставили бы непреодолимую преграду их возвращению в реку. К тому же погода же 10 дней была холодна, сыра, туманна, и льды так стеснили лодку, что она не в состоянии была двигаться вперед.
Этого мало: олений мох и вид папоротника, который они употребляли для топлива, - единственное топливо этого бесплодного края, так отсырели, что не могли гореть; и, хотя им удавалось убивать оленей, они не имели средств изготовить себе пищи из добытого мяса. В течение уже восьми дней, один раз они ели горячее.
Ни мало неудивительно, что в таких невесёлых обстоятельствах без огня, без крова, под беспрерывным дождем или снегом, которые взаимно сминались, не видя ничего утешительного для себя впереди, даже самые крепкие и лучшие спутники капитана на минуту забылись и начали роптать на свои бесплодные усилия.
Одно маловажное происшествие отвлекло однако на некоторое время, их внимание от своего бедственного положения. 10 августа они проникли до 68°10' широты, следуя по западному взморью. Часть экипажа был послана для разведок по направлению к западу. «Вечером того же дня, - говорит капитан, - громкий запрос – Что это вы добыли? известил меня о возвращении партии. «Кусок северного полюса!» - отвечали посланные.
Этот странный ответ вызвал доктора King'а и меня из палатки: мы увидели, что они принесли с собой бревно в четыре аршина длиной и вершков в шесть в диаметре, несколько других поленьев потоньше, и часть какой-то лодки. Когда распили толстое бревно, я удивился, что оно мало промочено было водой - явное доказательство, что оно недолго носилось по морю.
По качеству дерева, которое было из роду сосен, замечательных своей не узловатостью, я вывел заключение, что оно росло где-нибудь в верховье этой страны, около реки Маккензи, потому что совершенно походило на тот род плавучего леса, который мне прежде попадался на этой реке.
Мы много причин имели радоваться этому неожиданному сокровищу: оно доставило нам возможность сварить добрый обед, которым мы не наслаждались уже несколько дней. Но и в других отношениях, оно имело для меня большую важность.
В нем я видел неоспоримое доказательство, что влево от нас существует морское течение с запада, которое стремится вдоль берега, и что следовательно мы достигли до крайнего предела твердой земли: всем офицерам, которые были с Franklin’ом в его обеих экспедициях, известен факт, что отсутствие плавучего леса всегда служило несомненным признаком, что мы удалились от материка в море или вошли между островов в какой-нибудь проход, подобный Нортумберленду, куда течение не проникает и следственно не заносит больших брёвен.
Вскоре после того доктор King нашёл на морском берегу несколько штук плавучего дерева, позвонков и ребер китовых. Без сомнения, все это принесено было течением с запада. Капитану весьма хотелось разведать направление берега; но затруднение состояло в том, как пробраться через лед, который наполнял собою все устье, в длину миль на двадцать, и в ширину, от мыса Виктории до мыса Ричардсона, на семьдесят.
Вскоре после того доктор King нашёл на морском берегу несколько штук плавучего дерева, позвонков и ребер китовых. Без сомнения, все это принесено было течением с запада. Капитану весьма хотелось разведать направление берега; но затруднение состояло в том, как пробраться через лед, который наполнял собою все устье, в длину миль на двадцать, и в ширину, от мыса Виктории до мыса Ричардсона, на семьдесят.
Наконец он решился отправить людей сухим путем. Им назначено было проникнуть как можно дальше и обозреть берег к западу. По возвращении, они донесли ему, что снег и болотистая почва, в которой ноги тонули до икр, с трудом позволили им пройти миль пятнадцать по берегу: они только достигли до одного зелёного холма, футов в восемьдесят вышиной (Mount Barrow), с которого увидели широкое отверстие в земле, по направлению к юго-западу, - вероятно устье другой реки, - к северо-востоку воду и лед, а за ним темно-серое небо; от востока до мыса Раймер (?) виднелось открытое море.
Вечером 13 августа, когда путешественники со всех сторон заперты были льдинами, вдруг, как бы магическою силой, двинулась вся масса льду, и быстро понеслась к западу. «Это меня еще больше убедило, - говорит капитан Back, - что в той стороне должно быть или открытое море или глубокая губа; иначе, куда бы могла стремиться такая страшная масса льда?»
Капитан обрадовался было, что открывшаяся часть моря позволит ему объехать весь берег, по крайней мере до мыса Тurnagain (?), но на другой день северо-западный ветер пригнал опять на прежнее место часть льдов. Капитан, к крайнему своему огорчению, почувствовал необходимость подумать об обратном пути, страшась, чтобы льды совершенно не запрудили ему дороги.
«Мне не раз приходила мысль разделить всю ватагу нашу на две части, оставить четырех человек для охраны лодки и поклажи, а с остальными и с доктором брести сухим путем к мысу Cape Race. Но в этот план не состоялся: я убедился в невозможности тащить с собой необходимые тяжести по почве топкой, в которой ноги на каждом шагу тонули по колени; почве совершенно обнаженной, где мы не могла достать ни хвороста, ни даже мха для разведения огня, и почти безводной.
Сообразив, что погибель неизбежна для каждого из нас, кто бы занемог в этом трудном странствовании, и подумать о проклятой реке, по которой надобно было возвращаться на зимнюю стоянку и которая соединяет в себе одной все, что есть опасного и дурного на прочих реках этой части света, я наконец собрал всех своих людей, и объявил, что цель, предписанная мне правительством, выполнена, что теперь мы имеем полное право возвратиться на родину, и что остается нам только распустить Британский флаг, прокричать троекратное ура в честь его величества (в честь правившего тогда британского монарха Вильгельма IV), и назвать по его имени эту часть Америки King William Island*.
Приказ мой был принят с восторгом, и исполнение долга службы заключилось добрым стаканом грога».
*На этом острове в 1847-1848 годах погибли оставшиеся члены британской арктической экспедиции Джона Франклина, включая и его самого. Могила Франклина на острове до сих пор не обнаружена.
 |
| The ships commanded by Sir John Franklin |
Обратный путь действительно сопряжён был с гораздо большими затруднениями, нежели плавание вниз по реке Бак. Они почти все время несли лодку свою на руках; погода сделалась ужасной: бури и метели не давали им отдыха.
По всему пространству края природа представляла унылую безжизненность: кой-где видели они на берегу бегущего белого волка, изредка оленя или дикого быка; даже москиты и песчаные мухи вымерли, или погреблись до нового воскресения на будущую весну; ягоды висели на кустиках недозрелые, зелёные. 21-го они опять увидели стойбище эскимосов, которые, однако, не решались к ним приближаться и путешественники, в память, оставили для них на берегу разные подарки, - лент, удочек и бус.
На озере Гарри они встретили новое стойбище эскимосов, состоящий из двенадцати юрт. Капитан попробовал подойти к ним с обычными приветствиями, но и тут испытал неудачу: дети, при его приближении, ужасно стали визжать, а отцы с воплями спрятались в юрты. В продолжение 35 дней, экспедиция делала только по 20 верст в сутки. 20 сентября, вступая в озеро Эйлмер (Aylmer Lake), она соединилась с господином Мас-Leod'ом, который с шестью человеками уже несколько дней ожидал её прибытия.
Отсюда до прежней зимней стоянки, то есть, до Reliance, они употребили только 7 дней. В последние сутки, чувствуя себя не в силах перетащить лодку через Гренландско-канадский порог, они вынуждены были бросить ее. Взвалив на плечи, каждый по 75 фунтов груза, они пошли к укреплению Reliance через горы, покрытые уже тогда на 15 см снегом.
Близ устья реки Св. Лаврентия (Saint Lawrence River), которая пронизывает целую цепь озер - Aylmer, Clinton-Golden, Artillery-Lake, и вливается в Большое Невольничье Озеро, глазам их внезапно явился величественный, грозный водопад, который предоставляем описать самому капитану Back’у:
«Река, круто огибая скалу, низвергается в верхний водоем, почти загороженный утесами: с шумом вырываясь отсюда, она цельным и широким полотном, летит в пропасть, футов в пятьсот глубиною. Издали она казалась нам очень узкою; но, приблизившись, мы увидели, что она имеет здесь до тридцати саженей ширины (70 м.).
Я посетил этот водопад, вторично, следующей весною. Путь, по которому я тогда пробирался к нему на лыжах, был неимоверно затруднителен: не говоря уже о крутых всходах, о расселинах между скалами, о глубоком снеге в долинах, нам нередко доставалось ползти на четвереньках по краям пропастей, весьма скользким и обледенелым. Но наша отвага вознаградилась великолепным зрелищем.
При первом взгляде, мне показалось, что я вижу перед собою ледяную гору Шпицбергена. Наличная сторона скал, образующих пропасть, покрыта была разноцветными ледяными сосулями, - голубоватыми, белесоватыми; присовокупите еще к этому пещеры, расселины и навислые верхи утесов, превосходящие разнообразием и живописностью форм все, о чем вам случалось читать или слышать.
Прямой путь к водопаду сопряжён был с видимой опасностью, в мы не могли видеть нижней части водопада, по причине утесов, выдающихся с западной стороны. Опустившись как можно ниже, мы всё же стояли в ста футах над уровнем реки, которая ревела под нашими ногами.
Цвет воды переливался от ярко-зелёного до весьма темно-зелёного; водяная пыль возносилась светло-серыми облаками. Ни ужасная Ниагара, ни Какабикка Верхнего Озера, ни Уилберфорс-Фолс на реке Hood's River*, ни водопады Швейцарии и Италии, не представляют ничего подобного этой величественной картине. Грознее и краше этого зрелища мне в жизнь свою не видать. В честь знаменитого мореплавателя, сэра Эдуарда Парри, я назвал этот водопад Parri's Falls».
*Река Худ была открыта в ходе экспедиции сэра Джона Франклина в 1819-1822 году. Река была названа в честь мичмана Роберта Худа убитого аборигенами на берегу реки во время возвращения экспедиции в Форт-Энтерпрайз.Прибыв в Reliance, экспедиция принуждена была опять провести утомительную зиму в своем скучном жилище. Индейцы по временам доставляли путешественника съестные припасы; старый Акаичо со своими товарищами явился снова их верным другом; капитан Back посвящал большую часть времени приведению в порядок своих заметок и наблюдений и составлял свою карту.
Сначала погода была весьма сурова, но в феврале наступило такое теплое время, что 21 марта капитан мог проститься со своим становищем. С некоторыми остановками, в конце июля он прибыл в Sault Ste. Marie, где с радушием был принят Американским комендантом, и 8 сентября явился уже в Ливерпуль, через два года и семь месяцев после своего отплытия из Англии.
***
Скажем несколько слов о результатах изысканий капитана Васк'а. Записки его о стоянии термометра в зимние месяцы, хоть и весьма тщательно ведёные, не представляют ничего решительного для определения средней годичной температуры этого ужасного края. Мы упомянули об опытах над действием холода на эфирные жидкости.
***
Скажем несколько слов о результатах изысканий капитана Васк'а. Записки его о стоянии термометра в зимние месяцы, хоть и весьма тщательно ведёные, не представляют ничего решительного для определения средней годичной температуры этого ужасного края. Мы упомянули об опытах над действием холода на эфирные жидкости.
Когда термометр Реомюра показывал 42° холода, - говорит автор, мы вынули из ящика четверо угольную бутылку, в которой было до шести унций серного эфира, и тотчас поставили бутылку, пробкой вниз, на снег под термометром. Через 15 минут, внутренняя верхняя поверхность боков бутылки покрылась льдом, и на дне бутылки оказался густой осадок; вообще спирт казался сгущенным и непрозрачным продолжении часа между тем как холод уменьшился до 41°, спирт оставался почти без перемены, или еще сделался несколько гуще.
В этом состоянии мы осторожно внесли бутылку в комнату и поставили на стол в 4,5 футах от огня: несмотря на близость его, при температуре в 1,5 градуса тепла, спирт получил свою прежнюю прозрачность и чистоту не прежде, как через сорок две минуты. Эфир селитры в бутылке, одинаковой величины с первой, выставленный на мороз в течение двух часов, также сделался липким и вязким, при температуре от 41° до 39 градусов холода.
Полторы драхмы серного эфира было влито в бутылку со стеклянною пробкой. Когда эфир сделался вязким, мы, вынув пробку, приставили к горлу зажжённую бумажку: эфир загорелся, производя треск и выпуская газ. При втором опыте, воспламенение последовало тогда только, когда огонь приведен был в соприкосновение с жидкостью, и сопровождалось подобным же тресканьем.
Ром сгустился в несколько минут, но не замерз.
Смесь двух частей чистого спирта с одной частью воды превратилась в лед в течение трех часов при температуре от 43° до 41° холоду. Другая смесь из четырех частей спирта и одной части воды только немного сгустилась в то же самое время.
Ртуть, в четыре дюйма толщиной, выставленная на холод в 40 градусов, превратилась в течение двух часов в твердое тело.
Важнейшие из наблюдений капитана Васк'а суть те, которые он делал над движением магнитной стрелки, и над влиянием на неё северных сияний, которые всегда уклоняли стрелку от магнитного меридиана.
Ром сгустился в несколько минут, но не замерз.
Смесь двух частей чистого спирта с одной частью воды превратилась в лед в течение трех часов при температуре от 43° до 41° холоду. Другая смесь из четырех частей спирта и одной части воды только немного сгустилась в то же самое время.
Ртуть, в четыре дюйма толщиной, выставленная на холод в 40 градусов, превратилась в течение двух часов в твердое тело.
Важнейшие из наблюдений капитана Васк'а суть те, которые он делал над движением магнитной стрелки, и над влиянием на неё северных сияний, которые всегда уклоняли стрелку от магнитного меридиана.
«Мы могли постоянно наблюдать северное сияние в продолжение шести месяцев в первой и пяти месяцев второй зимы. Однажды стрелка уклонилась на восемь градусов. Блестящие и движущиеся столбы с радужными цветами, при туманной атмосфере, всегда действовали на нее. Напротив того, те же столбы, блестящие и движущиеся, даже с темно-красными или желтоватыми цветами, при совершено ясном небе редко производили заметное изменение и стрелка только немного колебалась.
Густой туман, с ярким северным сиянием, обыкновенно имел на нее сильное влияние. Притом самые блистательные и игривые мерцания происходили всегда в самые жестокие морозы. В течение двух зим, ни при одном случае, игра северного сияния не сопровождалась каким-либо звуком. Сияние часто было видно в сумерки, то на востоке, то на западе. Часто даже среди дня, являлись облака, по форме и по расположению похожие на сияние».
Данные, которые он собрал, снова воскресили вопрос о существовании северо-западного прохода и возможности открыть его; вопрос, который прежде уже всем наскучил, а после издания знаменитого путешествия капитана Ross’а сделался предметом насмешек.
Но где же найти это открытое море?
Но где же найти это открытое море?
Доктор Richardson предлагает отправить экспедицию через страны уже пройденные, с тем чтобы она зимовала на восточной оконечности Большого Медвежьего озера (Great Bear Lake); отсюда она должна совершить обозрение берега, сперва к западу от реки Маккензи, а потом к востоку от мыса Turnagain.
Для этого он предлагает свой план, исчисляет число нужных людей и ботов, и даёт экспедиции работы по-крайней мере года на три. Однако он допускает, что в восточной части надо следовать плану капитана Franklin’а.
Этот план состоит в следующем: отправить один корабль, или два небольших корабля, с двумя ботами к реке Мус, которая не может быть далее сорока миль от оконечности Принс-Риджент; каждый бот должен поднимать до восьми человек с запасом на два месяца; один употребить на исследование берега к западу до той точки, которой достиг капитан Back, и далее до Мыса Cape Race; другому боту плыть восточным берегом залива Принс-Риджент, вверх, до пролива Фьюри-энд-Хекла.
Тут следуют подробные правила для руководства обеим партиям, и для возвращения их на корабль или корабли в Заливе Джеймс, и автор, приглашая всех читателей отправляться в эту невыразимо интересную экспедицию, предлагает для неё употребить капитанов Ross’а и Back’а; а если ни тот ни другой не согласятся, то сам доктор «за честь себе поставит» начальствовать над вами и править кораблем между ледяных гор, сколько бы их там не плавало.
из Библиотеки для чтения, 1837 г.. т. XXI
