Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке (Иоганна Доротея, рожденная Гротгус) о повсеместной суровости зимы и о турецкой войне
31 марта 1770 г.
Милостивая государыня, я только что получила ваше письмо от 23-го марта, в котором вы очень жалуетесь на суровость весны. Я думала, что такая погода бывает только у нас; вы увидите: скажут, что климат России сопровождает наш флот; мне пишут из Италии, что там зима такая холодная, какой не было уже пятнадцать лет.
Будьте уверены, милостивая государыня, что я очень чувствительна ко всем изъявлениям дружбы с вашей стороны и к участию, какое вам угодно принимать в успехах обеих кампаний, летней и зимней.
Не смотря на все это, Мустафа не хочет и слышать о мире (здесь русско-турецкая война 1768-1774); тем хуже для него: бедняжка, обманутый в своих надеждах, достоин сожаления. Прошу вас, милостивая государыня, верить неизменности моих чувств, которые давно вам известны.
Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о дне своего рождения, об иностранных принцах, о камне для пьедестала к статуе Петра Великого
21 мая 1770 г.
Пожелания, которые вам угодно было высказать мне по случаю дня моего рождения, служат для меня новым доказательством вашей дружбы; вот уже мне сорок один год, однако ж, мне кажется, что не слишком много тому лет, как я была в Гамбурге и как со мной обращались как с ребенком.
Я очень рада, что вы довольны наказом, данным мною для составления нового уложения, но оно все-таки еще не готово. Я надеюсь, что в том и другом не будет ничего, чем бы честный человек мог быть недоволен.
Не забудьте, пожалуйста, что вы обещали мне описание принца Карла Шведского (?): он из всего своего семейства наиболее уважаем и любим; я прошу вас сдержать свое слово. Сын принца епископа любезен ли? Он отправляется путешествовать.
Два сына принца Георга (Георг III?) будут очень милы: их чрезвычайно хвалят, и особенно в них нет того воинского духа, от которого многие, им подобные, одичали. Большой камень, о котором пишете вы, послужит пьедесталом для конной статуи Петра Великого; он очень громаден.
Не стоит труда обтесывать и полировать всякие булыжники; но так как нашлись люди, которые сочли нужным произвести эту работу над обломками этого камня, то не удивительно, что ювелиры, по своему расчету, находят выгодным говорить, что это драгоценные камни; но я вам скажу на ушко, что, по моему мнению, это простые шлифованные булыжники, местами довольно красивого цвета; для доказательства посылаю вам из них безделушку, которая нисколько не противоречит тому, что я вам рассказываю.
Прощайте, милостивая государыня, будьте здоровы и верьте в продолжение моих известны х вам чувств.
Екатерина
(адрес рукою Императрицы: A madame de Bielke a Hambourg)
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о финляндских каменоломнях и петербургских постройках и пр.
13 июля 1770 г.
Милостивая государыня, Я очень рада, что камень, который я вам послала, вам нравится, и особенно, что он доставил вам удовольствие. Эта драгоценность из Финляндии, в которой два года тому назад начали открывать каменоломни самого лучшего мрамора всевозможных цветов; его постоянно станут употреблять на строения, как снаружи, так и внутри.
Август говорил, что он нашел Рим построенным из кирпича, а оставил его построенным из мрамора; я же скажу, что я нашла Петербург почти деревянным, и оставлю в нем здания, украшенные мрамором.
Ибо, не смотря на войну и вельхов (шуточное название, которым Вольтер, а по примеру его и Екатерина II называли французов, державших, по политике Шуазеля, сторону Турции в войне ее с Россией), мы строимся.
Пленный турок на днях говорил фельдмаршалу князю Голицыну (Александр Михайлович): Вы должны для блага обеих империй отослать кого-нибудь из нас домой, чтобы он мог сказать, что в Петербурге строятся, веселятся и не чувствуют войны; так как у нас все в беспорядке, то думают, что и у вас тоже, а я вижу совершенно противное.
Эти слова ясно показывают, что здравый смысл достояние всех стран; дай Бог, чтобы страсти ему покорялись. Знаете ли вы, милостивая государыня, что небрежные манеры сына принца-епископа, рассеянный вид, желание показать, что все ему наскучило, мне совсем не нравятся.
Все это может основываться на большом честолюбии и быть очень неуместным, и если в нем есть эта страсть, то родительский дом его погубит, и любовь матери не приведет его ни к чему.
Нет, милостивая государыня, я не могу надивиться кожаным панталонам, ботфортам и куртке; эта одежда почтальона, признаюсь вам, очень легка, но слишком мало покрывает наготу для дамы (речь идет о молодой датской королеве Каролине Матильде Великобританской, которой страсть к верховой езде в таком костюме была описана в письме г-жи Бьельке от 6-го июля).
Дай Бог, чтоб ум у нее не был такого хаотического семейства, как у ее матери (здесь Августа Саксен-Готская, троюродная сестра Екатерины II). Происки никогда не должны быть принадлежностью царей и цариц (здесь из-за душевного заболевания Кристиана все правительственные решения принимались его советниками. Они менялись по мере того, кто выигрывал борьбу за близость к престолу).
Они не могут быть главой одной части своих подданных, не отказавшись от господства над другой; и так эта роль не может к ним идти. Прощайте, милостивая государыня, будьте здоровы; сохраните мне вашу дружбу и не сомневайтесь в моей.
Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о турецких делах и французском посланнике в Константинополе и пр.
13 сентября 1770 г.
Милостивая государыня, если бы мои успехи на суше и на море молодили вас в самом деле, то они доставляли бы мне новое удовольствие. Не находите ли вы, что Мустафу отделывают со всех сторон? Неудивительно, что он не в духе. До сих пор он еще слушает вельхов (французов), но его народ, напротив, ненавидит их.
Французский посланник уже не раз был в опасности быть убитым, и не миновал ударов плетью (летом 1768 г. Шуазель отозвал из Константинополя графа де Верженна, которого он подозревал за его переписку, а на его место назначил Гиньяра, гр. де Сен-При). Его превосходительство, однако ж, не проронил об этом ни слова; он советовал молчать господину Броньяру, венскому интернунцию, который умер от побоев, получениях им при выносе знамени Магометова (Броньяр умер 22 января 1769 года, на его место назначен был известный Тугут).
Вероятно, посланник не захотел поступить непоследовательно; он сам полагал, что турки не способны понимать международного права цивилизованных стран; итак он терпеливо лечил свою спину; чего не сделаешь для своих друзей!
Ужасы в Дании, о которых вы мне рассказываете, поистине превосходят в некотором смысле поступки Мустафы и французского посланника. Хотелось бы отвратить взоры от предметов столь неприятных. Когда молодые люди делают глупости, то в этом нет ничего необыкновенного; но когда повсюду встречаются следы дурного сердца, тогда легко рождается общественное негодование.
Признаюсь вам, я очень огорчена этим. Особенно я не люблю Эмилевского воспитания (Руссо в 1762 году издал свой философский роман о воспитании: "Эмиль" (Emile)); в наше доброе старое время думали иначе, а так как между нами есть однако ж удавшиеся люди, то я и держусь этого результата и никогда не подвергну дорогих отпрысков сомнительным и недоказанным опытам.
Принц Генрих Прусский (здесь младший брат Фридриха II Великого) приедет сюда через две или три недели. Его с таким почетом принимают в Швеции, что случится одно из двух: или его там утомят празднествами, или он здесь будет скучать. Милостивая государыня, смело изобличайте во лжи тех, которые говорят вам, что после мира я отправлюсь в Гольштейн; мне нигде не может быть так хорошо как в России.
Итак, я остаюсь здесь, но может быть я предприму путешествие в некоторые области этой империи после заключена мира; вот почему думают, что я поеду на край света, и ошибаются на счет места, куда я отправлюсь.
Прощайте, милостивая государыня. Будьте уверены, что я принимаю нежное участие в вашем здоровье, и продолжайте иметь ко мне то расположение, которое вы оказываете мне при всяком случае.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о делах при датском дворе и о приезде в Петербург принца Генриха
8 октября 1770 г.
Милостивая государыня, чтобы несколько развеселить вас и отвлечь от грустных картин, которыми наполни теперь датский двор, с тех пор как необузданность графа Ранцау (здесь Иоганн Фридрих Струэнзе, любовник королевы Каролины Матильды) подала повод к удалению людей заслуженных и искусных министров, во главе которых конечно стоит достойный граф Бернсторф (другие с трудом отыскивают подобных ему людей, этот король-дитя (Кристиан VII) отставляет их, но тем хуже для него: возвратимся к тому, что я хотела вам сказать), - неделю тому назад сюда прибыл принц Генрих прусский.
Он попросил позволения не стесняться, это и нам по душе. Он любит беседу, а я болтовню. Мне кажется, что ему не совсем не нравится здесь. Этого я и желаю. Нужно ему отдать справедливость, этот герой нисколько не роняет своей громкой репутации; независимо от своего рождения, он человек высокого достоинства. Если б он был королем датским, он не присылал бы молокососов для личных объяснений со мною.
Это письмо вас рассмешит; но не удивляйтесь: сравнение, возникшее из случайного стечения обстоятельств, так поразительно, что я не могла смолчать об этом. Если граф Ранцау изменит систему, как вы мне сообщаете, то он сделает образцовую глупость, и мы увидим, кто больше будет кусать себе пальцы.
Прошу вас, милостивая государыня, продолжайте писать мне и сохраните мне вашу дружбу, которой, как вы знаете, я дорожу.
Екатерина.
Вам вероятно известно, что крепость Бендеры взята.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о лицах и делах при датском дворе, о принце Генрихе прусском и о взятии Браилова
В С.-Петербурге, 26 ноября старого стиля 1770 г.
Милостивая государыня, граф Бернсторф один из тех людей, которых я наиболее уважаю; его уважение для меня лестно. Я была истинно огорчена его опалой; его труды и заслуги давали ему право на лучшую долю.
Я все боюсь, чтобы принц Генрих не соскучился здесь; он оказывает мне столько же внимания, сколько и дружбы; его заслуги так известны, что и не стану вам говорить о них. Он отправляется на десять дней в Москву, чтобы взглянуть на этот обширный город, который имеет некоторое сходство с Испаганью.
Всеми ребячествами датского Двора Их Величества навсегда испортят свою репутацию. Мне кажется, что с этим бедным королевским принцем обращаются как с приемышем; я лучше воспитываю у себя двух маленьких негров, которые пользуются полной свободой и сделались в высшей степени оригиналами.
Г. Остен, я думаю, настолько умен, что не поддастся всем затеям графа Ранцау; он имеет возможность знать меня, и если, в самом деле, обладает этим знанием, то должен понимать, что нельзя заслужить мое доверие, ведя интриги против тех, кому я доставила место, но сумасшедшие, молокососы и дети могут судить о других по себе и жестоко обманываться.
Это в порядке вещей; но если г. Остен не потерял в Неаполе здравого смысла, то я должна предполагать, что он не решится на подобные странности; а если решится, то я ручаюсь, что он не успеет и приобретет только репутацию интригана, который напрасно хлопотал.
Я ответила датскому королю по своим понятиям и по своей совести; он поступит, как знает. Слухи об отсылке дофины, я думаю, преждевременны; но все остальное может быть правда. Сейчас я получила важное известие о взятии Браилова, который турки оставили про появлении моих войск 10-го ч. сего месяца.
Когда вы представите ваши прошения, прошу вас известить меня об этом, чтобы я к ним присоединила свои для подкрепления их. Прощайте, милостивая государыня, любите меня всегда и будьте уверены в продолжении моих известных к вам чувств.
Е.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о положении дел при датском дворе и о подробностях праздника, данного в Петербурге принцу Прусскому
11 декабря 1770 г.
Милостивая государыня, я только что получила ваше письмо от 4-го декабря нового стиля. Меня нисколько не удивляет более все то, что происходит в Копенгагене. Я знала уже, что г. Шеффер не был доволен пребыванием шведских принцев при датском дворе. Если хвастают там, что громко говорят про меня, то это так говорят только у них, потому что на самом деле там приняли со мною очень приторный тон. Все это жалкий ряд ребячеств.
Так как описание праздника, который я давала принцу Генриху прусскому в Царском Селе, доставило вам удовольствие, то надо мне рассказать вам и о празднике, данном ему мною здесь, в городе.
На 28-е ноября был объявлен придворный маскарад; было роздано 5000 билетов, и по этим билетам явилось три тысячи шестьсот лиц. Двадцать одна комната были переполнены; танцевали в большой галерее и в зале.
Пред ужином услышали трубный звук, за которым последовало прибытие Аполлона с четырьмя временами года и двенадцатью месяцами: это были дети от 9-ти до 10-ти лет высшего дворянства в империи, привезенные из двух воспитательных заведений, мною учреждённых, именно, из института девиц н кадетского корпуса.
Аполлон обратился ко мне с речью, приглашая меня к ужину в залу, украшенную, как он говорил, временами года; потом он приказал временам года и месяцам раздать свои дары; тогда времена года и месяцы стали говорить коротенькие приветствия некоторым лицам и поднесли им небольшие подарки. После этого они раздали двенадцати лицам, которые должны были угощать посетителей за двенадцатью столами, билеты для гостей; за каждым столом было только по 10-ти человек.
Потом пошли ужинать, когда подошли к зале, двери отворились, и глазам представилась комната, в которой было подлинно что-то волшебное. Она имела форму овала в 19 саженей (40,5 м) длины; кругом в двенадцати нишах стояло по накрытому столу; каждая ниша представляла один из месяцев, а вся зала четыре времени года; она была освещена более чем двумя тысячами свечей; вверху над нишами шла широкая галерея, где находились четыре оркестра и множество масок.
По знаку Аполлона вышли из нишей те, которые должны были служить при столах; когда заняли места, четыре времени года составили балет; затем явилась Диана со своими нимфам, к которым присоединился сам Аполлон. По окончании балета, Аполлон объявил, что он удалится для приготовления нового празднества и что между тем собранию будет предложена симфония; тогда началась перемешанная хорами музыка, которая всем очень понравилась.
Перед концом ужина Аполлон пригласил собрание в соседнюю комнату, где был устроен небольшой театр, и дети представили комедию Оракул, причём игра сменялась балетом. Было уже за полночь, когда комедия кончилась; однако все собрание нашло, что разнообразные зрелища, продолжавшиеся более четырех часов, были слишком коротки; с досады начали танцевать и проплясали до 5-ти часов утра.
Так кончился этот маскарад, которым все казались очень довольны; прилагаю вам при сем речи Аполлона и его свиты; конечно, в них много детского, но между ними есть такие, где нет недостатка ни в уме, ни в замысловатости.
Вы скажете, что ребячествами нельзя забавлять героев и что этот праздник был для забавы принца прусского; но знайте, что он наслаждался им и что перед принцем прусским ничто не пропадает; вот почему я довольна моим праздником, и если вы также одобрите его, то я буду совершенно довольна. Прощайте, милостивая государыня, любите меня.
Екатерина.
Чтобы лучше дать вам понятие о месте, где происходил этот праздник, нужно вам сказать, что покойная Императрица Елизавета начала строить здесь в Зимнем дворце большую залу в 30 сажен длины, которая еще долго не будет кончена; я велела в этой каменной зале устроить деревянную, которой приблизительно вот рисунок; сзади нишей было место для столовой прислуги, а в нишах потаенные двери.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о датском короле и его царствовании; о Прусском принце Генрихе
25 декабря 1770 г.
Милостивая государыня, при виде постоянных смут, происходящих в Дании, можно бы подумать, что эта страна кишит людьми, способными занимать высокие посты; там беспрестанно переменяют и перемещают, сажают и увольняют с такой же легкостью, с какой королева переменяет юбки, если она еще носит их.
Мне бы хотелось, чтобы поскорее сделали Ранцау великим визирем датским, если он причиной всего зла, которое там происходит, потому что тогда с ним непременно случится то, что обыкновенно случается с визирями через несколько времени; визири льстивы так же как и он; они изобретают все нелепые титла, который употребляют султаны; этот уверяет своего государя, что ему удивляется вся Европа.
Молокосос (молодой датчанин В., присланный курьером к Екатерине II) вероятно сказал правду, и вот причина его несчастья; нынче нехорошо жить в датской Турции; его датское величество не похож на меня; что бы ни говорили ему, стоит только прочесть мою инструкцию для уложения, чтобы убедиться, что мы расходимся в принципах.
Чем более помощников королева дает Струэнзе, тем более можно надеяться, что она к нему охладеет; итак помощники нисколько не вредны в эту минуту; во всякое другое время они были бы излишними; это и оргии короля приводят в ужас, и вот молодые люди, которые заслуживали бы исправительного наказания. Эта страна очень несчастна; были страны, которые делались несчастными постепенно: эта страна погибает вдруг, если уже и не погибла. Один милосердый Бог может спасти ее.
Принц Генрих отправился десять дней тому назад в Москву; мы сегодня ждем его возвращения; по-видимому, ему довольно нравится здесь.
Прощайте, милостивая государыня, сохраняйте мне вашу дружбу и будьте уверены, что я очень ценю ее.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о датском короле и его царствовании; о Прусском принце Генрихе
4 января 1771 г.
Милостивая государыня, человек, уволенный своим господином, не обязан ему более отчетом; король датский, кажется, не знает этого справедливого правила, так как он осмеливается посылать с запросом к графу Бернсторфу, которому он сам дал отставку, и он более не в праве требовать от него отчета о прошедшем.
Это царствование начинает страшно походить на царствование Петра III. Желаю, хотя и не надеюсь, чтобы оно кончилось благополучно. Я думаю, что г. Остен ограничится одним своим ведомством и будет вмешиваться в остальные только тогда, когда будет уверен в успехе.
Будущность этой страны представляется далеко не в приятной перспективе: этот наследный принц сделается маленьким дикарем, тщедушным н молчаливым, если будут и впредь так воспитывать его, как теперь. С нетерпением жду обещанного вами описания шведских принцев; старший настоящий вельх (француз в дурном значении).
Дяде их, кажется, довольно нравится здесь; я на веку своём не видала человека, который бы мыслил так согласно со мною; мы часто хотим заговорить в одно время, и оказывается, что оба сбирались сказать одно и то же. Вот, может быть, почему он приятно проводит время со мною; признаюсь вам, что никакой другой принц не мог своим посещением доставить мне такое удовольствие: с ним ничто не пропадает, и в самом деле он очень достоин уважения: у него нрав веселый, характер честный н человеколюбивый, ум образованный и блестящий, словом, это герой, который оказывает мне много приязни.
Прощайте, милостивая государыня, извините несвязность этого письма; три раза мне мешали, пока я писала его. Верьте моей дружбе и не сомневайтесь, что я очень ценю ваше ко мне расположение. Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о воспитании шведских принцев, о французском министре Шуазеле, об отъезде принца Генриха
21 января 1771 г.
Милостивая государыня,
Я очень обязана вам за ваше поздравление с новым годом, который желаю вам провести хорошо и счастливо. Думаю, что шведские принцы очень любезны (здесь сыновья шведского короля Адольфа Фредерика, дяди Екатерины II, близкие родственники), так как они понравились вам; было бы желательно, чтобы их воспитывали так, чтобы всякая партия всегда была ими довольна; я всегда держалась того правила, что в отношении к своим подданным государь должен быть только судьей, а не начальником, еще менее приверженцем партии.
Это правило, поверьте мне, хорошее; я знаю это по опыту; оно хорошо по всех странах и при всяком образе правления. Поистине я так мало сержусь на г. Шуазеля, что сожалею о его ссылке; этот человек, думая делать мне величайшее зло, всегда ошибался, потому что его льстецы вечно говорили ему только приятное и скрывали от него правду; это завлекло его в лабиринт неправильных действий, которые окончательно послужили только к моей славе.
Я не чувствую никакого желания вредить ему; он был чрезвычайно ветреный человек; чиновники, служившие при нем здесь, были чудовищно злы; но что такое злоба? она становится смешной, когда обнаруживается в подобных лицах.
Принц Генрих (младший брат Фридриха II) выехал отсюда третьего дня вечером; по-видимому ему здесь понравилось. Он снискал общее уважение, все сожалеют о его отъезде, и я первая: он был так любезен со мной, что я не могу не быть ему очень благодарной за это; мы угощали его, как могли, и кажется, нам часто удавалось угодить ему; пожалуйста, напишите мне, когда он возвратится, доволен ли он своим пребыванием в Петербурге. Я очень рада, что мой праздник вам понравился (см. в пред. публикации).
Прощайте, милостивая государыня, продолжайте ко мне вашу дружбу и будьте уверены, что я высоко ценю ее. Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о дне рождении императрицы, о московской чуме и предполагавшемся свидании с королями шведским и датским
18 мая 1771 г.
Милостивая государыня,
Отчего все эти болезни, на которые вы жалуетесь в этом году? Прошу вас избавиться от них, потому что они мне не нравятся и беспокоят меня. Я очень обязана вам за празднование дня моего рождения (2 мая) и за все, что вы говорите мне по этому поводу; но согласитесь, что я уже так давно родилась, что простительно было бы и забыть этот день: сорок два года уже прошло.
Знаете ли вы, что я делаю? Я всякий год бегу из города около времени этого праздника: прекрасное удовольствие праздновать день, в который становишься годом старее!
Я желаю счастливого разрешения датской королеве (Каролина Матильда Великобританская) и многочисленного потомства королю. "Все обстоит хорошо в лучшем из возможных миров" (цитата из "Кандида" Вольтера).
Тому, кто вам скажет, что в Москве моровая язва, скажите, что он солгал: там были только случаи горячек гнилой и с пятнами, но для прекращения панического страха и толков я взяла все предосторожности, какие принимаются против моровой язвы.
Теперь жалуются на строгие карантины, окуривание и прочее; я очень рада тому (жалею о том?), но они будут продолжаться, потому что это в другой раз научит, что значат карантинные прелести и пр., и голова не вскружится так легко у людей, склонных к подобному изуверству: в самом деле, не изуверы ли те, которые видят моровую язву там, где ее вовсе нет?
Со всех сторон слышатся большие похвалы шведскому королю (здесь Густав III). Мне очень досадно, что я не могла видеть моих собратьев, Божью милостью северных государей. Оба хотели быть сюда, но тому и другому встретились препятствия, и я также не поеду к ним.
Таким образом мы рискуем увидеться только "на том свете"; там, если пожелаете, и вы можете присутствовать при нашем свидании, которое будет не безынтересно, и я вам обещаю, что рассмешу вас, если это будет возможно не смотря на требования благоприличия.
Но время закончить, потому что с тоном, принятым мною в этом письме, я пожалуй наговорю много диковинок; будьте уверены, милостивая государыня, что я очень ценю все доказательства вашей ко мне дружбы, и что мое к вам расположение не изменится. Екатерина
Я поговорю с вами в другой раз о вашем друге графе Б. (Бернсторфе)
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке об успехах армии князя Долгорукого в Крыму, о Сведенборге и о датской королеве
26 июня 1771 г.
Милостивая государыня,
Я получила ваше письмо от 18 июня, и в ответ на него сообщу вам новость, которая доставит вам удовольствие, потому что вы интересуетесь всем, что до меня касается.
Князь Долгорукий (Василий Михайлович) со своей армией 14 июня старого стиля пробился сквозь Перекопскую линию и вступил в Крым; при отправлении курьера князь оканчивал капитуляцию Перекопа, и депутаты этой крепости были в нашем лагере. Итак, я с минуты на минуту ожидаю известия о сдаче этого города.
Крымский хан с 7000 турок и 50000 татар защищали линию, но боясь быть отрезанными другим посланным корпусом, они отступили.
Пожалуйста, скажите мне, сочинения Сведенборга (Эммануил), о которых вы мне говорите, есть ли на другом языке кроме шведского: я много слышала об этом "мечтателе".
В качестве английской принцессы датская королева, конечно, меня интересовала, как все, что принадлежит к этой стране (т. е. Англии), но мне говорили, что она презирает свое отечество, и с тех пор признаюсь, я часто жалела об ошибках, которые ей приписывают.
Она слывет чрезвычайно твердой и смелой, но я не знаю, как согласить это с ее опасениями и паническим страхом, которым, как говорят, она предается в виду своего разрешения. Мне пишут, что у графини Прованской, хотя и несколько смуглой, прекрасные глаза и что она приятна; итак утешьтесь на счет вашей протеже.
Прощайте, милостивая государыня, будьте здоровы и верьте, что я принимаю в вас живое участие и дорожу вашей дружбой. Екатерина
В Петергофе, 26 июня нового стиля 1771 г. Сегодня ровно год со дня совершенного истребления турецкого флота. Мое адмиралтейство выбило, поэтому случаю, очень красивую медаль в честь графа Орлова (Алексея Григорьевича); если вы любопытствуете взглянуть на нее, то я вам ее пришлю.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о бывших наводнениях, о болезни великого князя, о событиях при датском дворе и о завоевании Крыма
30 июля 1771 г.
Милостивая государыня,
Чтобы утешить вас при ваших наводнениях, которые впрочем, как мне пишут, уже уменьшились, скажу вам, что некоторые местности и у нас пострадали значительно от воды, между прочим Рига и город называемый Тверь, на дороге отсюда (Санкт-Петербург) в Москву, который я построила каменный с 1763 года.
У нас были, кроме того, пожары, болезни, война (здесь русско-турецкая); в последнее же время наделала нам много хлопот болезнь моего сына (Павла Петровича): это была простудная лихорадка, которая продолжалась около пяти недель.
Благодарение Богу, он выздоровел, осталась только слабость; другие говорят, что эта лихорадка была необходима для роста бороды; я никогда не любила бород, но если это правда, то я возненавижу их от души.
Не хочу и думать об ужасах, происходящих в Дании; это очень прискорбно. Радуюсь, что принадлежу к числу безумцев, которые верят в Бога. Слыхали ли их величества о Ньютоне и Локке? Вряд ли они просвещеннее этих великих людей, которые основывали свои знания на неоспоримом правиле, что "дважды два четыре".
Я жалею об этой стране и смело предсказываю гибель злым, потому что род человеческий, к чести его, так устроен, что он не позволяет отдельным лицам доводить зло далее известного предела. Я надеюсь, милостивая государыня, что вам более понравится, если я буду говорить вам о завоевании Крыма, чем утомлять ваше внимание вещами столь неприятными.
Хан лично явился к князю Долгорукому с предложением капитуляции: его зовут Селим-Гирай; князь Долгорукий занял своим гарнизоном все укрепленные места; а теперь, окончив свою кампанию "и плача, как Александр что ему нечего более покорять", возвращается с остатком своей армии, чтобы поспеть к августу месяцу на зимние квартиры.
Allegory of the Victory of the Russian Fleet over the Turks in the Turkish War of 1768-1774
Все это завоевание совершилось от 14-го июня по 7-е июля ст. ст., хотя страна довольно обширная. Наш азовский флот погнался в Черном море за четырнадцатью турецкими кораблями, которые туман скрыл от них.
Прощайте, милостивая государыня; будьте здоровы и продолжайте оказывать мне те чувства, которыми, как вам известно, я так дорожу.
Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о выздоровлении великого князя; об опрометчивости датского двора; о землетрясениях и петербургских постройках
29 августа 1771 г.
Милостивая государыня,
Пожалуйста, успокоитесь на счет здоровья моего сына, который совершенно поправился. Это была не изнурительная болезнь, но простудная лихорадка; все беспокойства и опасения прошли и он снова является в публике.
Он чрезвычайно вырос в эту болезнь, и у него начинают пробиваться усы. Русская пословица говорит, что ни у кого ус не растет без болезни (есть две поговорки, которые Императрица могла тут разуметь, именно: "болезнь на усу" и "парень на усу лежит"); не знаю, справедливо ли это правило, но относительно Великого Князя мы сильно были встревожены; благодарение Богу, - все прошло.
Я нахожу, "что у датского двора ума палата", потому что он чрезвычайно решителен в своих определениях, в таких случаях, когда все другие европейские правительства не раз сломали бы себе голову, прежде чем решились бы на что-либо. Время покажет, столько ли же благоразумны молодые люди, сколько они скоры на произнесение оракулов.
Я вам послала, милостивая государыня, медаль, выбитую в честь графа Алексея Орлова; ее взял с собою некто Лукин, который отправился в Голландию.
Правда ли, что у вас было землетрясение? Мне совсем не нравится, что они приближаются к северу, потому что досадно будет, если они уничтожат мою невскую набережную и мои прекрасные мосты из нетёсаного камня и столько других построек, которые я постоянно возвожу, потому что, не смотря на войну, страсть к постройкам не оставляет меня.
Прощайте, милостивая государыня, будьте уверены в живом участии, какое я принимаю во всем, что вас интересует. Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о выздоровлении великого князя; о московской чуме и убиении архиепископа Амвросия
3 октября 1771 г.
Милостивая государыня,
Надеюсь, что теперь вы получили уже мое письмо и приложенную к нему медаль, о которой я вам писала (см. выше). Мой сын, благодарение Богу, поправился совсем и много вырос: исключая волос, почти не заметно никаких следов болезни.
Я говорю вам это для большей точности, потому что очень обыкновенное дело, что после тяжкой болезни волосы лезут: это всегда случалось со мною, даже после каждых родов; а в пятнадцать лет, после воспаления в боку, я припоминаю, что у меня голова была гладкая, как рука.
Это несчастье прошло, но я еще не совсем спокойна на счет прилипчивых болезней, которые уносят очень многих в Москве, не смотря на все принятия там предосторожности; это гнилые горячки, злокачественные, горячки с пятнами и без пятен.
Наш простой народ не может привыкнуть и примениться, по суеверию и невежеству, к предосторожностям, необходимым в подобных обстоятельствах. Граф Орлов, видя быстрые успехи этой заразы, умолял меня позволить ему ехать туда, чтобы на месте принять меры, какие окажутся нужными к прекращению бедствия.
Я согласилась на такой прекрасный и усердный с его стороны поступок, хотя это мне и очень больно в виду опасности, которой он подвергается. Едва прошло двадцать четыре часа после его отъезда, как фельдмаршал Салтыков (Петр Семенович) написал мне о "катастрофе", случившейся от фанатизма в том же городе с 15-го на 16-е сентября старого стиля.
Когда архиепископ московский узнал, что в продолжение нескольких дней толпы черни собираются перед иконой, которой приписывали силу исцелять болезни, между тем как народ издыхал у ног Богородицы, и что туда приносили много денег, то он приказал запечатать этот ящик (для сбора приношений).
Тогда часть этой сволочи стала кричать: "Архиерей хочешь ограбить казну Богоматери, надо убить его". Другие вступились за архиепископа; от слов перешли к драке; полиция хотела разнять их, но обыкновенной полиции было недостаточно.
Самые ярые побежали в Кремль, выломали ворота у монастыря, где живет архиепископ, разграбили этот монастырь, перепились в погребах, и не найдя того, кого искали, часть из них направилась в Донской монастырь, откуда вывели этого старца и бесчеловечно умертвили его; оставшаяся часть вступила в драку при дележе добычи.
Наконец генерал-лейтенант Еропкин (Петр Дмитриевич), за отсутствием графа Салтыкова, прибыл в Кремль с тридцатью солдатами и приказал толпе разойтись; видя же, что она его не слушалась и сбиралась обороняться, он стал стрелять в нее, что и заставило чернь поспешно рассеяться. Главные бунтовщики были взяты, много других убито и ранено.
Вот прибавление к главе о превратно-понимаемой ревности, от которой уже пролито столько крови на свете. Однако я должна сказать, что этого не случилось бы, если б, по несчастью, фельдмаршал Салтыков не был на ту пору в деревне; Москва - особый мир, а не город.
Признаюсь вам, я очень страшусь, чтобы не произошло какой-нибудь сумятицы в Дании. "Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову положить", говорила часто мадмуазель Кардель, моя гувернантка.
Прощайте, милостивая государыня, будьте здоровы, любите меня и верьте моей дружбе. Екатерина
Граф Орлов сейчас извещает меня, что болезнь в Москве заметно уменьшается.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке об ослаблении московской язвы, о мерах принятых против нее гр. Орловым и увольнении Салтыкова; об удачах в Турции и Польше; о частных лицах; Шеле, Капельмане, Ребиндере
13 (24) ноября 1771 г.
Милостивая государыня,
Благодаря неусыпным заботам и ревности графа Орлова, болезнь в Москве значительно ослабела, и так как настали морозы, то можно полагать, что через несколько дней все кончится разом; таков, говорят, ход этой болезни; граф Орлов оставит Москву дней через десять; князь Волконский (Михаил?) займет его место.
Я поблагодарила г. фельдмаршала Салтыкова за попечение его об этой столице, отставив его от управления ею: он, бедный, пережил свою славу. Я бы рада была щадить его старость, но несовместно было с общей пользой, чтобы он оставался на этом месте.
Хотя граф Орлов много подвергался опасности, но и сам он и его свита здоровы, и вообще эта болезнь ходит только между чернью; люди высших сословий изъяты от язвы, потому что их предохраняют принимаемые предосторожности, или что таково свойство болезни. Всевозможные предосторожности берутся к весне, из опасения, чтобы эта скверная болезнь не возобновилась.
Фанатизм, жертвой которого сделался бедный московский епископ, прошел; граф Орлов ловко забирает тамошний народ в свои руки; он не только запретил хоронить в городе, но даже не иначе позволяет народу слушать литургию, как оставаясь вне церкви во время богослужения.
Наши церкви малы, все молятся стоя, и обыкновенно бывает большая давка; притом и извне слышно очень хорошо, так как обедня всегда громко служится и поется. Народ от таких увещаний сделался так благоразумен, что даже не поднимает денег, если они попадаются ему под ногами.
Этот год был для меня несколько тяжелее предыдущим; болезнь Великого Князя, эти московские истории много озабочивали меня, однако я имела и добрые вести. Вот те, которые я получила недавно.
Генерал-майор Вейсман (Отто) перешел Дунай; он снова взял крепость Тульчу, подвинулся на тридцать верст по другую сторону реки; взял город и крепость Бабадаг, атаковал великого визиря в его укрепленном лагере, выгнал его оттуда, разбил бывший там корпус, овладел его прекрасным лагерем, с огромной добычей, и увез с собой пятьдесят пушек, вылитых прошлого года в Константинополе бароном Тоттом.
Оттуда он пошел к крепости Исакчи, которую взял, взорвав замок и укрепления, такие как в Бабадаге и в Тульче. Между тем как г. Вейсман приводил это в исполнение, генерал-майор Милорадович (Андрей Степанович) также отправился на другой берег Дуная и сделал то же в Мачине и Гирсове. Все это происходило от 20 ч. старого стиля по 23-е; в то же время генерал-лейтенант Эссен атаковал турецкий корпус, который шел в Валахию; он разбил его на голову и снова овладел крепостью Журжей.
Эти дни были для нас вообще счастливы; разбойники Пулавский (Казимир) и Коссаковский (Михаил) были также разбиты в Польше и в Литве, не смотря на советы (я хотела было сказать «французских собак», который командуют ими, но это слишком сильное выражение, итак скажу :) опытных французских воинов, к ним присланных.
Бедный граф Шель сделался жертвой всех огорчений, которые он перенес в течение года: он умер на днях (граф Христиан Шель, датский посланник при русском дворе); это был честный и хороший человек.
Вас обманули, сказав, что я уже сделала выбор для Великого Князя (здесь поиск невесты); но конечно надо будет приступить к тому. Стоит только посмотреть на госпожу Капельман, чтобы убедиться, как мало рассудка у ее супруга; они были здесь несколько лет тому назад; не понимаю, как могли так несчастно вверить этому человеку двух принцев, которыми я так интересуюсь.
(г-жа Бьельке 29 октября между прочим писала Императрице, что воспитание молодого и болезненного принца Эйтинского совершенно запущено по вине его наставника Капельмана).
Я очень вам обязана, милостивая государыня, за живое участие, принимаемое вами во всем, что до меня касается; пожалуйста, сохраните мне это участие и будьте уверены, что ваша дружба очень ценятся мною и что я отвечаю на нее искренно. Екатерина
Мой унтер-шталмейстер г. Ребиндер (Иван Михайлович?) удостоился чести быть обласканным их датскими величествами; это послужило и к умилению и к назиданию его; он особенно восхищается прекрасным воспитанием наследного принца. Вам известно, я думаю, о смерти миледи Каткарт (супруга бывшего в то время английским посланником в Петербурге лорда Генри Каткарта), это была дама великих достоинств.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о победах в Турции; об ослаблении моровой язвы в Москве; о неизбежных людских толках; о г. Клингштете, о датской королевской фамилии; о приезде в Петербург калги-султана
12 декабря 1771 г.
Милостивая государыня,
Благодарю вас за поздравления ваши с новыми победами войск, находящихся под предводительством графа Румянцева (здесь Петр Александрович), и не могу не сообщить вам своей радости, что политические болтуны, которые против нас, по большей части проигрывают свои пари. Г(осподин) голландский посланник, который в Гамбурге, может быть также ошибается на счет состояния Москвы.
Граф Орлов (Григорий Григорьевич) , который возвратился оттуда цел и невредим, знает, что там делается, поближе этого подкомандного превосходительства; в последних рапортах показано, что из 1965-ти больных умерло только 38 человек 4-го числа сего месяца; дворянство отовсюду туда возвращается; болезнь переменила свой характер.
Итак, вероятно, что через несколько дней все кончится к нашему удовольствию, и что злые толки замрут вместе с язвой; свет полон болтовни; надо поступать с нею также, как поступают англичане с пересудами своих газет: они презирают их.
Очень жалею об вас, милостивая государыня, что вы, по любви ко мне, несколько времени тому назад имели пред собою такой неприятный предмет, каков г. Клингштет (Тимофей Иванович); вообразите себе, что этой весною нашлась смелая девушка, которая решилась выйти за него замуж; одна мысль об этом, по-моему, возмутительна.
(г-жа Бьельке в письме от 6-го декабря рассказывала, что встретила в каком-то обществе состоящего в русской службе и уволенного за границу г. Клингштета и что ей приятно было говорить с ним об Императрице, хотя сам он не показался ей приятным)
Не знаю, почему мне кажется, что герцог Камберлендский должен бы был поселиться у своей сестры, королевы Датской. Я люблю англичан, но мне больно, что они дали такое плохое воспитание этим людям.
Прощайте, милостивая государыня, продолжайте вашу ко мне дружбу и верьте, что я очень дорожу ею. У нас здесь калга-султан, род крымского дофина (здесь Шагин-Гирей?). Это, я думаю, самый любезный татарин, какого можно найти: он красив, умен, образован более чем эти люди вообще бывают; пишет стихи; ему только 25 лет; он хочет все видеть и знать; все полюбили его.
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к г-же Бьельке о затерявшейся почте; о свойствах необходимых государю; о делах датского двора
Без указания числа (1771?)
Милостивая государыня,
Ваши три последние письма помечены 15-м января, 22-м февраля и 4-м марта; итак я надеюсь, что новых от вас писем не было потеряно с этою почтою, которая не могла быть разыскана, потому что почтальон сочинил один за другим три романа.
Боясь признаться в потере почты, он утверждал, что четыре человека похитили ее у него в городе, и тотчас полиция привела в движение все свои пружины, чтобы отыскать ее, но по истечении суток обер-полицмейстер догадался, что этой почты не было в городе. Стали искать повсюду: новый допрос, новый роман; но наконец, время прошло, и мы узнали то, что уже знали, то есть, что почта потеряна.
Я думаю, что какой-нибудь финн, который ее нашел, - боясь быть заподозренным в воровстве, закуривает ею трубку в своей хижине среди болот, и вот вся мудрость правительства не впрок из-за глупца. Это, я думаю, не в первый раз случается на белом свете.
Ваше воспаленье в боку чрезвычайно расстроило меня. По вашим письмам, нельзя бы сказать, что вы больны или слабы: почерк у вас твердый, и так как дух ваш нисколько не страдает от болезни, то и желаю от всего сердца, чтобы это письмо нашло вас вполне поправившеюся.
Сказав, что "государь должен быть судьей и никогда не превращаться в предводителя партии", я не думала отнимать у державных страсти: я знаю, что это невозможно; напротив я хочу, чтоб они были у монарха, но были бы согласны с его положением; я хочу, чтобы он был страстен к общественному благу в частности и ко всякому благу вообще; я хочу, чтобы эта страсть поглощала в нем все другие.
Внезапная смерть шведского короля (здесь Густав III) очень меня огорчила; говорят, что королева неутешна. Датские истории не прекращаются; эти истории настоящая пища для злословия публики, и в самом деле, только что зайдет речь об этой стране, вокруг себя видишь насмешливые улыбки. Если окажется возможным, Карстенс будет ландфизиком (?). Что бы ни говорили злые языки, король прусский (здесь Фридрих II) и принц Генрих любят и уважают друг друга, и они в том совершенно правы.
Мне бы хотелось, чтобы ваш друг граф Бернсторф (Андреас Петер фон) совсем оставил службу, в которой он состоял, и тогда я знаю что сделаю; люди ему подобные редки; как вы об этом судите? Прощайте, милостивая государыня, будьте здоровы и верьте, что я никогда не изменюсь.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о расположении Государыни к англичанам; о предлагаемой ей покупке коллекции по естественной истории и о делах датского двора
4 января 1772 г.
Милостивая государыня,
Премного благодарю вас за выраженные вами желания по случаю нового года. Я в свою очередь желаю вам здоровья, хорошего расположения духа и благополучия; что бы ни случилось с вами, я во всем принимаю искреннее участие.
Записка английского посланника, который называет меня "своею дорогою Императрицей", доставила мне удовольствие (г-жа Бьельке, поздравляя Государыню с наступлением нового года, между прочим, писала ей 31-го декабря, что после Каткарта английским посланником в Петербурге назначен Ганнинг (Gunning) и что тогдашний английский министр в Копенгагене (Кейт) не может утешиться, что не он поедет ко двору Екатерины.
Чтобы позабавить Ваше Величество, прибавляла г-жа Бьельке, принимаю смелость послать Вам лоскуток записки, которую он написал мне по этому случаю, где вы увидите его горе. Примите милостиво выражение "дорогая Императрица". Оно ему внушено конечно его сердцем; нельзя более его быть почитателем Вашего Величества, и он не мог предвидеть, что эта записка попадёт в Ваши руки).
Я так привыкла к дружбе англичан, что смотрю на каждого из них, как на лицо, желающее мне добра, и действую, насколько от меня зависит, соображаясь с этим. Если б Англия была так близко ко мне, как Швеция, я бы давно предприняла туда поездку, но по настоящему ее положению я отказываюсь от этого.
Чтоб я могла купить коллекцию мелочей по естественной истории, которую вы мне предлагаете (здесь некоего профессора Рока (Roques) пастора Целле), надо чтоб мне прислали каталог, и тогда я его покажу графу Орлову, который любит подобные вещи; я часто с ним воевала за то, что он думает заключить "природу в кабинет", тогда как и огромный дворец не мог бы вместить ее.
Дания жалка. Там большие дети не умеют сами вести себя; как же вы хотите, чтоб они управляли другими (речь о докторе Струэнзе)? В них нет ни мудрости змеиной, ни силы львиной. Господин Пилюль по мне (здесь Струэнзе) жалкий господин: он производит адское несварение желудка в государстве, которым управляет.
Происшествие с полком, который не повинуется и которому уступают, вместо того чтоб наказать его, доказывает как мало они понимают из каких нитей свит канат. Будем за них молиться Богу; все к лучшему в лучшем из миров. Будьте уверены, милостивая государыня, что я очень люблю вас (это истина) и чувствую всю цену вашей дружбы.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о положении при датском дворе
3 апреля 1772
Милостивая государыня,
Я не знаю, с чего взяли английские газеты, что у меня лихорадка; вероятно,они сказали это, чтоб только наполнить свои огромные листы; я совершенно здорова. Я не писала вам потому, что у меня болели пальцы на правой руке: я два раза сряду обрезалась на том же месте, обстригая себе ногти, уж если сказать правду.
Мир не заключен, но возможно он состоится. Мне кажется, что нельзя без грустного впечатления обращать взоры на Данию. Я до смерти боюсь, чтобы этому ребенку королю не внушили мысли рубить головы; если он это сделает, то будет делать это часто, я вам ручаюсь в том, в сущности же он будет карать их за то, что сам он человек слабый, который им все дозволил.
Все, что вы мне говорите об Остене (тогдашний министр иностранных дел в Дании) похоже на него как две капли воды. Эта бедная графиня Шель внушает мне большую жалость; с вершины счастия она вдруг была повергнута в ужаснейшее бедствие (смерть своего мужа).
Рассказала ли она вам свое последнее свидание со мной? Мы были так поражены, что обе вдруг зарыдали: так мы и расстались, не могши выговорить ни слова. В жизнь мою не была я так смущена. Прощайте милостивая государыня, будьте здоровы и любите меня хоть немножко; я обещаю вам любить вас вдвое.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о приготовлениях к миру с Турцией; о казнях в Дании; о любви к садоводству
28 апреля 1772 г. (Царское село)
Милостивая государыня,
Я угощу вас по вашему вкусу; вы желаете, чтоб мир не замедлился: мои оба посланника, фельдцейхмейстер граф Орлов и г. Обресков (Алексей Михайлович), на этой неделе уехали на конгресс (здесь в Фокшаны); турецкие послы тоже в дороге.
Но так как ни в каком деле нельзя быть уверенным, пока оно не осуществится, то я не ручаюсь вам за успех; но если турки не заключат мира, я скажу, что они одержимы бесом по их положению и по тому, сколько нам остается взять, чтоб принудить их к миру.
Датские дела наводят ужас: как можно рубить головы этим несчастным? Ужели их хотят наказать за то, что их властелин не умеет властвовать? Если б он был таковым, как бы все это могло случиться? У них стороны служат и судьями; волосы становятся дыбом, когда думаешь об этом; тут нет здравого смысла, как не видно его и ни в одном из виновных. Ужасно иметь дело с расстроенными мозгами; я знаю чего это стоит; я сама была в таком же положении.
Сожалею об участи ваших персиковых и абрикосовых деревьев, и разделяю вашу печаль о них. Я совершенно понимаю вас, так как и сама одержима плантоманией: я бы не могла жить в таком месте, где нельзя было бы ни садить, ни строить; без этого самое красивое в мире место делается для меня скучным.
Я здесь с этой целью; я часто привожу в бешенство своих садовников, и не один садовник-немец говорил мне на своем веку: - Но, Господи, что же изо всего этого выйдет? Я нахожу, что это большей частью педанты-рутинисты; удаление от рутины, которое я часто им предлагаю, выводит их из себя, и когда я вижу, что рутина берет верх, я употребляю в дело первого послушного садового мальчика, который попадется под руку, а мастер остается в стороне, что, признаюсь, ему неприятно; но сад мой мне принадлежит, и я желаю, чтоб он мне нравился.
Никого моя плантомания так не смешит, как графа Орлова; он за мною следит, он мне подражает, он надо мной смеется, он меня критикует; но, уезжая, он таки поручил мне свой сад на это лето, и я сама этот год буду там проказить по-своему; его имение близко отсюда; я очень горжусь, что он признал мое садовническое искусство.
Никогда ни одна комедия не потешала меня более, как та, где есть барон и его план; я в ней узнала себя, я говорила при каждой новой сцене: это я, это я; это совершенно я. Но довольно мне разыгрывать ее вам на свой счет. Любите меня, не смотря на мои недостатки, и будьте уверены, что вы не неблагодарную любите.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о жестокостях, происходящих в Дании; о победе в Польше; о невежестве турок
12 мая 1772 г.
Милостивая государыня,
Если датчане сговорились довести до возможной степени развития
естественное расположение к злобе своего молодого короля, то они не могли придумать лучшего образа действий. Я содрогаюсь перед юридическими убийствами, когда их сопровождают те жестокие подробности, которые там только что совершились. Одна самая гнусная злопамятность может доводить дела до такой крайности.
Теперь беда головам: пусть только всякий бережет свою; я очень ошибаюсь, или под всем, что там происходит, кроется план запереть Его Величество. У него, против его воли, отняли жену, и Бог знает еще, что он сделает и как с ним поступят; эта страна теперь только и заслуживает того, чтобы отвести от нее глаза.
У меня ум и сердце возмущены против жестокостей и жестоких. Знаю, они в оправдание себе говорят, что боялись произвести волнение, если б предпочли кроткие меры; но это плохое оправдание: много было бы дела, если б всегда соображаться с понятием и вкусом всякой сволочи; это самая несчастная и жалкая роль, какую только можно выбрать.
Г. Остен, ради лести, однажды писал, что мое мнение руководить мнением народов: если это правда, то вы видите, что ему приговор произнесен. Вы скажете, что я сегодня очень не в духе; кто же, в самом деле, устоит против жестокости? Я ее ненавижу везде, где она ни является, а тут она во всей наготе. Я уже знала подробности, которые вы мне сообщаете.
Но переменим разговор: скажите-ка мне, так ли нынешняя весна холодна у вас, как у нас? Восточный ветер преследует нас уже месяц; он мешает мне гулять, садить и сеять. Я не люблю восточного ветра; вы скажете опять, что я в дурном расположении духа - может-быть. Ну, поведем же речь о другом.
Краковский замок, не смотря на множество гнездившихся в нем ветрогонов, сдался в полную нашу волю (15 апреля Суворов взял Краков, незадолго перед тем попавший в руки французских офицеров). Вы ведь любите такие новости.
Я имею известие от моих ангелов мира: они проехали Москву и вероятно теперь находятся уже в Киеве, - молитесь Богу за них; вы желаете мира, и я тоже.
Прекрасно иметь дело с турками; вот образчик их знакомства с современными обстоятельствами. С одним из их министров, который уже сорок лет был на службе, а прожил семьдесят, говорили о Римском императоре. Он сказал, что слыхал о нем, но когда заговорили об императрица-королеве, то он отвечал, что не знает, что это за дама, и невозможно было растолковать ему, что она - мать императора и соседка турецкой империи.
Хорошо, сказал он, вы хотите провести меня; я знаю всех наших соседей, но никогда не слыхал имени этой госпожи. Не прелестно ли это? Я хотела этим рассказом заставить вас забыть мою нелюбезность; желаю, чтоб он потешил вас так, как насмешил меня.
Впрочем, прошу вас сохранить мне вашу дружбу и быть уверенною в моей приязни.
Екатерина.
В Царском селе, которое я люблю, как зеницу ока, не смотря на порицателей, которым это местопребывание не нравится. 12 мая ст. ст. Благодарю вас за торжество 2-го мая (21 апреля старого стиля, день рождения Екатерины II); около полувека уже празднуют этот день; как стареешься, когда долго живешь!
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о жестокостях в Дании; о мирных переговорах с Турцией и графе Григории Орлове; о Царском селе, Петергофе и образе жизни императрицы
25 июня 1772 г.
Милостивая государыня,
Я не знаю, добрее ли у меня сердце, чем у вас; я очень дорожу соблюдением справедливости, но, признаюсь, я при этом держусь правила, что злым надобно делать как можно менее зла: зачем следовать примеру злых? Зачем в отношении к ним становиться жестоким? Это значит нарушать обязанности к самому себе и к обществу, и вот что случилось в Дании.
Эти люди, если сказать напрямик, поступили как сумасшедшие, позволив уму, склонному к тирании, действовать по его естественному расположению, и от этого непременно произойдёт одно из двух: либо король будет заключен, либо мы увидим, что еще много голов полетит с плеч.
Я не знала, что мадам Бентинк у вас: она должна быть очень стара, потому что уже около двадцати девяти лет тому назад не казалась молодою. Меня не удивляет, что вы не добрая Датчанка: вы воспитывались с людьми, которые вовсе не были истыми Датчанами.
"Мои ангелы мира", я думаю, теперь беседуют лицом к лицу с этими гнусными турецкими бородачами. Граф Орлов (Григорий Григорьевич), который, без преувеличения, первый красавец своего времени, должен действительно казаться "ангелом" перед такими деревенщинами; у него свита блестящая и отборная, и мой посланник не враг пышности и блеска. Однако ж я готова биться об заклад, что его личность подавляет все его окружающее.
Этот посланник "изумительное существо": природа так необыкновенно щедра была к нему, со стороны его наружности, ума, сердца и души, что в этом человеке нет ничего приобретённого: все у него естественно, и, что еще важнее - "все у него хорошо", но зато природа и избаловала его, потому что ему всего труднее заставить себя учиться, и до тридцати лет ничто не могло принудить его к тому.
При всем том нельзя не удивляться, как много он знает; его природная проницательность так велика, что слыша в первый раз о каком-нибудь предмете, он в минуту схватывает всю его суть и далеко оставляет за собою того, кто с ним говорить.
С тех пор, как вы писали мне, что ваша весна никуда не годится, я совершенно довольна нашею. Я сегодня оставила мое любезное, мое прелестное Царское Село, и отправилась в отвратительный, ненавистный Петергоф, которого я терпеть не могу, чтобы праздновать там день моего восшествия на престол и день святого Павла.
После этих слов вы, может быть, захотите знать, откуда я вам пишу: милостивая государыня, я как школьник выбрала дальнюю дорогу, отправляясь из рая в ад: я заехала в охотничий дом, где ночую эту ночь, а завтра буду в Петергофе.
Никогда мы так не веселились в Царском Селе, как в эти девять недель, проведенные с моим сыном, который делается красивым мальчиком (здесь Алексей Григорьевич Бобринский). Утром мы завтракали в прелестной зале, расположенной близ пруда, потом расходились, нахохотавшись досыта.
После занятий каждого своими делами, обедали; в шесть часов прогулка или спектакль; вечером поднимали шум по вкусу всех "шумил", которые окружают меня и которых здесь большое число.
Невозможно буквально представить себе веселость безумнее, и безумие разумнее нашего; но так как эго прекрасное расположение духа оставило нас у ворот Царскосельского дворца, то я, тотчас по приезде сюда, заперлась в свою комнату, чтобы скрыть досаду, что покинула свое любимое жилище, и принялась марать бумагу.
Вы скажете, что неучтиво писать вам с досады; но вы ошибетесь в своем заключении, берегитесь: я искала доброго расположения в вашем письме и в ответе, который вам напишу.
Вы говорите мне, милостивая государыня, что вы измучились бы, следуя в продолжение восьми дней за Гессенскою принцессою (Каролина Луиза Гессен-Дармштадтская?), и сказавши это, вы желаете быть со мною в Царском Селе.
Знаете ли вы, что это желание может вам доставить много труда, потому что нет человека подвижнее меня в этой местности. Я была проворна, как птица, то пешком, то на лошади; я хожу по десяти верст пешком, как ни в чем небывало; это составит, кажется, полторы немецкие мили: не значит ли это испугать самого храброго лондонского ходока?
Примите, милостивая государыня, уверение в моей нежной благодарности за все знаки дружбы, которые вы мне показываете. Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о пребывании в Петергофе; о непринужденности при русском дворе; о жестокости бывших в Дании казней
9 августа 1772 г.
Милостивая государыня,
Никогда я не могла вообразить себе, что мое дурное расположение духа и досада моя покажутся вам прелестными, и вот, однако ж, "что" вы говорите мне в своем письме от 28-го июля. Сильные жары, которые были у нас в продолжение шести недель, принудили меня остаться здесь, потому что любезное Царское Село было бы невыносимо в такую погоду: там пришлось бы задохнуться.
Итак, я водворилась на житье у берега моря, и гадкий Петергоф сумел сделаться сносным, не смотря на мое решительное отвращение к этому месту. В понедельник уезжаю отсюда в возлюбленное мое жилище; очень радуюсь, что у вас потекли слюнки от желания увидеть тамошний мой образ жизни.
В самом деле, нет, я думаю, двора, где так много смеются и чувствуют так мало стеснения, как при моем, как скоро я перееду на дачу. В городе другое дело: там мы чиннее; впрочем, и там часто непринужденность берет верх.
Картина датского двора, которую вы мне рисуете, не соблазнительна. Теперь, прочитав апологию несчастных Струэнзе и Брандта (Эневольд), написанную ими самими, я более чем когда-либо убеждена, что они умерли невинными и что в делах их не было ничего такого, "за что бы и ребенка, по мне, стоило высечь".
Извините, если мое мнение противно вашему: у всякого свой взгляд; таков мой: много и много раз я прощала людей, гораздо более преступных, и особенно невиновен Брандт, который погиб за то, что шутя, вложил себе в рот палец короля. Вот голова отрубленная, по-моему, очень легкомысленно (напрасно). Сердце говорит мне, что ваш любезный шведский король (Густав III) и его милая маменька (Луиза Ульрика Прусская) не сделают ничего путного.
Но довольно не говорить "ничего"; одно дельное, что я вам скажу в этом письме, будет то, что я вас очень люблю и прошу вас также любить меня.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о неаполитанской королеве, о происшедшем в Швеции перевороте, о сыновней нежности великого князя Павла Петровича
24 августа 1772 г.
Милостивая государыня,
Я очень жалею, что вас так часто заставляют напрасно тревожиться на мой счет: ни одно из известий, о которых вы мне пишете, не имеет основания. Я не верю и тому, что вы мне сообщаете о поведении Неаполитанской королевы (г-жа Бьельке от 14 марта писала, что до ней дошел слух о бывшем против Императрицы заговоре, который к счастью был во время открыт и уничтожен, и что "она очень соболезнует о подобных попытках, хотя они, как говорят, и делаются только пажами и лакеями, а потому не опасны".
В том же письме она сообщала предосудительные слухи о поведении Неаполитанской принцессы (здесь Мария Каролина Австрийская, дочь австрийской императрицы Марии Терезии).
Я нахожу, что молодой шведский король не придает большого значения самым торжественным клятвам и уверениям, которые он высказывает. За день до революции он объявил бунтовщиками и виновными кристианстадский гарнизон, а на другой день принял их сторону (речь идет об известном перевороте, который Густав III (двоюродный брат Екатерины II) совершил в Стокгольме 8 (19) августа 1772 года, захватив всю власть в свои руки, после чего объявлено было новое государственное устройство. В Кристианстаде комендант объявил себя независимым от сейма по внушению братьев короля).
Никогда законы, ни в какой стране не были так нарушаемы, как в Швеции при этом случае, и я вам ручаюсь, что этот король такой же деспот, как сосед мой, султан: ничто не удерживает его. Я не знаю, это ли средство долго пользоваться любовью нации, рожденной и воспитанной на началах свободы, но предполагаю, что я не одна в Европе буду держаться этих мыслей.
Во вторник я снова отправляюсь в город с моим сыном (Павел Петрович), который уже не хочет оставлять меня ни на шаг, "и которого я имею честь так хорошо забавлять", что он за столом иногда подменивает записки, чтобы сидеть со мною рядом; я думаю, что мало можно найти примеров такого согласия в расположении духа.
Прощайте, милостивая государыня, сохраняйте мне вашу дружбу и будьте уверены, что я дорожу ею.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке об интригах шведского короля в Норвегии; о предстоящем замужестве Пармской принцессы и вообще о браках по расчёту
8 декабря 1772 г.
Милостивая государыня,
Мне бы очень приятно было в этом письме, которое служит ответом на ваше последнее письмо от 20-го ч. ноября, сообщить вам "о заключении мира"; но хотя он и подвигается успешно, однако не заключен.
Искренно вас благодарю за все ваши нежные заявления и знаки дружбы, который вы мне показываете. Этот молодой шведский король, которого вы считаете "благоразумным", не таков по-моему: он в Норвегии вел тайные интриги, которые открылись, дают мало веса его словам; я по всему вижу, что он мало уважает свои заверения, и если нужно сказать напрямик, для него "нет ничего святого"; после этого доверяйтесь ему, если можете.
Без сомнения вы знаете, что я отказалась от опеки над моим сыном в Голштинии (?). Говорят, что принцесса Пармская (?), о которой вы мне пишете, чрезвычайно дурного характера. Ландграф Гессенский (?) женится для того, чтоб иметь деньги, а принцесса выходит замуж, чтобы пристроиться, после чего они заживут, как сумеют.
Во всяком случае, это будет сочетание довольно странное, без участия любви; это супружество, которое, кажется, называют благоразумным или, - браком по расчету. Сохрани Бог всякого человека со смыслом от подобного брака.
Прощайте, милостивая государыня, любите меня по прежнему и будьте уверены в продолжении моих к вам чувств, которые вам известны. Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке (без начала)
29 января 1773 г.
…в порядке вещей, и я не спорю о том; но мне всегда приходило в голову, что это похоже на пение петуха, который, когда побьет другого, тотчас спешить пропеть везде "кукарику".
Шведский король нашел, что прекрасное дело одеваться в публике; он взял пример с французского короля, и должен быть очень доволен, я его поздравляю. Переимчивый ум славная вещь, но по несчастью я лишена его.
Прощайте, милостивая государыня; не прелестное ли письмецо я вам написала? Кончаю, видя, что могу сказать вам одно только разумное слово, именно, что я по прежнему вас очень люблю.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о турецких делах, о французах и англичанах
16 февраля 1773 г.
Милостивая государыня,
Искренно благодарю вас за поздравление меня с "новым истреблением турецких сил", которые собирались напасть на мой флот и мои войска, расположенные в Паросе; граф Алексей Орлов, проведав об этих вооружениях во время перемирия и об их назначении спокойно выжидал окончания перемирия и спустя два или три дня по прекращении его, послал уничтожить их; пленные, которых он взял, засвидетельствовали и доказали, как мало можно полагаться на добросовестность и даже обещания турок, ибо, не смотря на перемирие, вот что они затевали:
Капитан-паша должен был выйти из Дарданелл, между тем как разрушенное нами вооружение соединилось бы с кораблями тунисскими, алжирскими и проч., и все это вместе должно было устремиться на Парос. Ветры удержали их; впрочем, не смотря на перемирие, граф Орлов имел бы их на руках; у них было восемь тысяч человек десантного войска; но этот бдительный и храбрый генерал смирил их гордыню.
Теперь они смеют жаловаться, что он нарушил перемирие; это неправда: оно кончилось 22-го октября, а это происходило с начала ноября до 9 числа того же месяца.
Все анекдоты, которые вы мне передаете, очень интересны; я премного вам за них обязана. Доверенность, которую вы, милостивая государыня, возложили на меня, не обманет вас: посылаю вам на устройство вашего сада две тысячи рублей, с которыми, я полагаю, вы можете устроиться в вашем новом жилище по вашему собственному расчету. Будьте уверены, что для меня было истинным удовольствием способствовать этим вашему здоровью и удобству.
Мне бы хотелось поручить общественным молитвам дело моего мира, о котором вы говорите; но оно прихрамывает, благодаря интригам вельхов (французов), "нечистого и его бабушки". Этот план сжечь Парос вышел также из адского вельхов, которые наносят только тайные удары и строят низкие козни, чем заслуживают еще большего презрения, и без того уже упав с высоты своего прежнего величия.
Наконец, лишь бы только жить, можно все превозмочь, и препятствия существуют только для того, чтобы честный человек устранял их со своего пути. Вы знаете на этот счет мой образ мыслей, и бесполезно было бы повторять вам о нем.
Правда, что английский король (Георг III) производит много детей; значит, он все же что-нибудь да делает. Мне кажется, что для супруги, отверженной мужем, эта королева Матильда (?) порядочно веселится.
Сабатье (здесь французский дипломат Сабатье де Кабр), которого вы ждете с таким нетерпением, бездельник, который будет вам лгать: что бы он ни сказал, никто не питает такой ненависти, как он, к России и ко мне в особенности: если он станет хвалить меня, будьте уверены, что он говорит неискренно. Я очень благодарна тому английскому министру, который так любит меня, и для которого я "дорогая Императрица", хотя он не знает меня.
Я естественно люблю англичан, но с прискорбием вижу в них так мало энергии в столь критическое время. Подумаешь, что они очень довольны, когда пошумят в своей нижней палате, у которой часто в кармане нет ровно ничего, кроме ее большинства голосов.
Прощайте, милостивая государыня, любите меня по прежде (sic), как я вас.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о соблюдении поста, об английской королевской чете, брауншвейгской принцессе, дармштадтском дворе и прочее
4 мая 1773 г., Царское село
Милостивая государыня,
Я здесь с 10-го апреля и здесь получила ваши два письма от 5-го и 25-го прошедшего месяца. Сожалею об опасениях ваших на счет поста: я переношу его почти всегда хорошо и принадлежу к числу тех, которые считают баловством не подчиняться этому церковному закону, к которому большинство у нас очень привязано; по мне это знак внимания, ничего мне не стоящий, потому что я люблю рыбу и особенно при тех приправах, с которыми ее приготовляют.
Конгресс прерван с окончанием перемирия (здесь русско-турецкая война 1768-1774); сроком его было равноденствие (здесь 21 марта); первые военные действия за Дунаем были в нашу пользу: наши отряды повсюду обращали в бегство неприятельские.
Я думаю, что мало таких счастливых супружеств, как супружество короля (Георг III) и королевы английской (Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая), так как по истечении десяти лет у них произошла первая размолвка, да и та отмечена характером невинности "наших прародителей в раю" прежде вкушения ими от запрещённого плода, который был "причиною всех наших несчастий".
(Г-жа Бьельке, в письме от 5 апреля, рассказывала, что поводом к этой размолвке была шутка, которую королева позволила себе во время послеобеденного сна короля, вычернив ему лицо углем; но неудовольствие было очень непродолжительно)
Описывают ли вам этих Дармштадских принцесс любезными? Есть между ними, кажется, одна красавица или, по крайней мере, не дурная собой (здесь речь идет о будущей первой супруге великого князя Павла Петровича, Августе Вильгельмине Луизе Гессен-Дармштадтской (великой княгине Наталье Алексеевне) и её семействе); были бы они добры, наш выбор будет тотчас же сделан; их мать (Генриетта Каролина Пфальц-Биркенфельдская) слывет за достойную женщину.
Отказ герцога Брауншвейгского, о котором вы мне говорите, не был приятен Шведскому королю (здесь Густав III; от 25 апреля, г-жа Бьельке писала, что Брауншвейгский герцог (Карл I) не согласился на замужество своей дочери с принцем Фридрихом Шведским (?) и что, по общему мнению, это - счастье для последнего, так как наследная принцесса Брауншвейгская ни наружностью, ни характером не может внушать привязанности); удивительно, что не удостоверились в его согласии прежде, нежели решились на предложение.
Что делает эта принцесса де Субиз (Виктория Гессен-Ротенбургская) в Kacceле? Странно, что она добивается там президентского кресла, и отказывает ландграфине (?) в титуле, который все за ней признают (в последнем письме г-жи Бьельке было рассказано, что эти две особы враждуют между собой из-за причины, означенной в письме Императрицы: принцесса де Субиз отвергала право молодой ландграфини Гессенской носить титул королевского высочества); в каком судилище будет она вести свое дело?
Радуюсь известию, что ваш ревматизм прошел и что вы надеетесь выздороветь на даче. Если это случится, как я того желаю, то я буду думать, что и я немножко к тому содействовал; впрочем пребываю к вам с большим к вам расположением.
Собственноручное письмо Екатерины IIк г-же Бьельке об удачах в Турции по ту сторону Дуная, о вооружениях англичан, о принцессах Дармштадских
1 июня 1773 г.
Милостивая государыня,
Так как наши успехи доставляют вам столько удовольствия, то я вам скажу, что мы имели разные удачи по ту сторону Дуная, которые очищают путь графу Румянцеву (Петр Александрович) для перехода этой реки; вы узнаете об этом подробности из газет. Наши "собратья-англичане" совершили смелое дело, вооружив свой флот; вот признак жизни и бытия, который меня всегда радует, потому что я люблю моих естественных союзников и уважаю эту нацию: этот поступок должен рассеять все сомнения на их счет.
По портретам, которые я видела и которые, говорят, сделаны без прикрас, эти Дармштадские принцессы недурны собою, и вторая слывет самою умною. Посмотрим, развернется ли у нас ее серьезный и сдержанный ум; два года тому назад она была жива и весела. Теперь они, должно быть, уже отправились из Любека. Скажу, как говорил Людовик XIV испанскому посланнику, который предлагал ему эту корону для его внука: увидим. Впрочем, передавайте мне; то, что услышите, и будьте уверены, что я живо чувствую вашу дружбу ко мне.
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к г-же Бьельке о приезде в Россию и приеме ландграфини Гессен-Дармштадтской с ее дочерями
7 июля 1773 г.
Милостивая государыня,
Я только что получила ваше письмо от 1-го июля нового стиля, и теперь на досуге отвечаю вам на него и на два предыдущие ваши письма. Ландграфиня прибыла 15-го июня со своими дочерями в Царское Село; для избежания затруднений первого свидания, князь Орлов (Григорий Григорьевич) отправился навстречу ландграфини, чтобы пригласить ее обедать в его гатчинском имении, которое, хотя в стороне от большой дороги, но сокращало, однако ж, на несколько верст путешествие ландграфини.
Она приехала туда после двух часов. Князь, встретив ее у кареты и ведя по лестнице, сказал ей, что она найдет у него несколько дам. Каково же было удивление ландграфини, когда она, войдя в комнату, увидала там меня вместе с одною графиней Брюс (Прасковья Александровна). Она отскочила и вскрикнула. Я подошла к ней и сказала: "Вы не ожидали меня увидать, милостивая государыня; не знаю, приятно ли вам это, но я сочла нужным устранить таким образом затруднения первого свидания".
Затем мы обнялись, принцессы прибыли несколько удивленные и немного дрожали. Князь Орлов сократил эту сцену: он попросил меня в другую комнату; принцессы пошли оправиться. Подали обед, и вот мы за столом, как будто бы весь век обедали вместе. Вставши из-за стола, я поручила предложить ландграфине ехать со мною в шестиместной очень удобной карете, которую я нарочно привезла с собою. Она согласилась, и мы поместились в ней - она со своими тремя дочерями, графиня Брюс и я.
Гатчина от Царского Села только в 22-х верстах, из 500-т сажен каждая; в 5-ти или 6-ти верстах от этого дворца мы встретились с Великим Князем (здесь Павел Петрович), который вышел из своего открытого восьмиместного фаэтона; мы вышли также из нашего экипажа; я представила одних другим, и без дальних церемоний мы уселись вместе с Великим Князем и графом Паниным (Никита Иванович), и прибыли очень проворно - в полчаса, к семи часам вечера, в Царское Село.
Мой сын с первого же свидания полюбил принцессу Вильгельмину; я дала ему три дня сроку, чтобы посмотреть, не поколеблется ли он, и как, в самом деле, эта принцесса во всем превосходит своих сестер, то я на четвертый день обратилась к ландграфине, которая, также как и принцесса, без больших церемоний изъявили согласие. Принцесса учится по-русски и решилась переменить религию. Мы ожидаем теперь согласия со стороны ландграфа (Людвиг IX).
С супругою его приятно познакомиться ближе: у нее сердце и ум возвышенные; это во всех отношениях женщина почтенная и с большими достоинствами; ее беседа мне нравится, и кажется, ни она, ни ее дочери не скучают с нами.
Старшая очень кротка; у младшей, по-видимому, много ума; вторая имеет все, что нам нужно: ее физиономия прелестна, ее черты правильны; она приветлива, умна; я очень ею довольна, а сын мой влюблен в нее.
История принца Эйтинского (Екатерина II была ему племянница?) указывает на мозговое расстройство, что я давно уже в нем подозревала. Вы, я думаю, знаете уже, что фельдмаршал Румянцев перешел Дунай, "покривлявшись, как Цезарь при переходе Рубикона". Прощайте, милостивая государыня, будьте здоровы и любите меня столько же, сколько вы заслуживаете быть любимою.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о бывшем обручении великого князя Павла Петровича с принцессой Вильгельминой Гессен-Дармштадтской и предстоящей их свадьбе
18 августа 1773 г.
Милостивая государыня,
По участию, принимаемому вами во всем до меня касающемся, спешу сообщить вам, что 15-го сего месяца принцесса Вильгельмина исповедала веру свою в греко-российской церкви по-русски, и что ей дали имя Натальи Алексеевны. На следующий день было обручение Великого Князя с этой принцессой: так как у нас этот обряд происходит в церкви, и с ним бракосочетание считается наполовину совершённым, то с этой минуты она получила титул "Великой Княгини" и "Императорского Высочества", акт, подписанный мною вчера.
Я ассигновала ей в то же время на булавки пятьдесят тысяч рублей в год; я получала только тридцать, будучи Великой Княгиней, но признаюсь, что этого было недостаточно. Молодые, кажется, очень довольны друг другом; я надеюсь, что свадьба будет в конце нашего сентября. Вот все, что имею сообщить вам сегодня, оставаясь, как и всегда много любящей вас,
Екатерина
Поклонитесь, пожалуйста, г. Сальдерну (Каспар), если он у вас.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о турецких делах, о шведском короле, о своём характере
5 января 1774 г.
Милостивая государыня,
Искренно благодарю вас за то, что вы говорите мне по случаю наступления нового года; желаю, чтоб он и вам принес счастье. Наши успехи за Дунаем не так были велики, как об этом рассказывали. Турецкий корпус разбит, но ни Варна, ни Силистрия, ни Шумла не взяты, и г. визирь нигде не показывался.
Очень жалею о нездоровье г. Сальдерна. Что, он своей дочери или воспитанницы лишился? Если молодой принц Эйтинский (?) (Густав III) не пленил вашего сердца, судя по тому, что я слышала об этом, то принцесса, его сестра, понравилась бы вам (здесь София Альбертина Шведская?).
Великая Княгиня и ландграфиня нашли ее очень милою; мы скоро узнаем, так ли это; его свадьба будет в мае месяце; после этого его шведское величество отправится путешествовать по провинциям своего королевства. Носятся слухи, что он приедет в Финляндию, но вот уже третий раз ходит подобный слух, и вместо того, в первый раз, он произвёл революцию, а во второй раз отправился в Норвегию.
Не знаю, что будет в третий раз; но все-таки если он приедет ко мне в гости, то по неравенству наших лет я предвижу, что он будет страшно скучать со мною. Кроме того, он "француз с ног до головы": подражает во всем французам и усвоил себе даже весьма скучный этикет французского двора; я же почти во всем составляю совершенную противоположность тому: сроду я не могла терпеть подражания, и уж если выразиться прямо, то я такой же оригинал как самый истый Англичанин.
Я не в состоянии круглый год заниматься стихами и песнями или щеголять остротами; у всякого своя фантазия, как вы видите; ни тот ни другой из нас не переменится, но из всего этого следует, что, наверное, Шведский король соскучится со мною. Прощайте, милостивая государыня, сохраняйте мне вашу дружбу и будьте уверены, что я дорожу ею.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины IIк г-же Бьельке о Пугачёвском бунте, о генералах Каре (Василий Андреевич) и Бибикове (Александр Ильич), о пожертвовании казанского дворянства, о покойном Бернсторфе
16 января 1774 г.
Милостивая государыня,
Я получила вчера ваше письмо от 11 -го ч. нового стиля и спешу вас успокоить. В Казани нет возмущения: в этой области спокойно, но в сопредельной с нею губернии Оренбургской завелись шайки грабителей; они очень многочисленны, и один из предводителей их выдает себя то за Петра Третьего, то за его представителя.
Они повесили в три месяца более пятисот человек всякого пола и возраста. Генерал-майор Кар был послан против них, но он так худо действовал, что только увеличил зло вместо того, чтобы уменьшить его; я выключила его с бесчестием из службы своей, и отправила туда генерала Бибикова, который по всей вероятности образумит их.
Уже отряд его войск очистил сторону, лежащую между Волгою, Яиком и рекою Самарою. Но чтобы получить верное понятие о сущности дела, вам надо знать, что Оренбургский край, ближе к Сибири, где местность очень гористая, населен Татарами, которых зовут Башкирами: это люди крайне беспокойные, грабители от начала мира. В низменной же части селились, в продолжение шестидесяти лет, всякого рода бездельники, от которых Россия желала избавиться.
Эта низменная местность содержалась в порядке фортами, лежащими в 25-30-ти верстах расстояния один от другого при реках, и в этих земляных, а частью и деревянных редутах находился очень небольшой гарнизон, который тоже составлялся не из отборных людей. Вот уже третий раз как в этом краю волнение.
В царствование Императрицы Анны (Иоанновна) обнаружилась подобная же история; в 1757 году, при Императрице Елизавете (Петровна), были там беспорядки, которые кончились только в 1760 году. К тому способствовала отдаленность края и положение местности.
Очень вероятно, что все это кончится в скором времени. У генерала Бибикова все средства к тому. И притом "дело, в котором нет ни ума, ни порядка", не может устоять, когда столкнется с законом и разумом. Но, к слову об этой истории, надо вам сообщить прекрасную черту казанского дворянства.
С прибытием генерала Бибикова в Казань тамошнее дворянство целым обществом поднесло ему письмо, с предложением образовать и содержать на свой счет корпус, который бы присоединился к войскам генерала Бибикова для восстановления спокойствия в их соседстве. А этот конный корпус, вооруженный и обмундированный на их средства, состоит из четырех тысяч отборных людей. Они сами обложили себя: с двухсот душ крестьян дают по одному человеку и одной лошади; дворянство тамошней губернии владеет восемьюстами тысячами крестьян.
Письмо, ими написанное генералу, трогательно: они жертвуют своею жизнью, своим имуществом и своею кровью; невозможно быть преданнее и лучше доказать свою преданность. Что скажете вы об этом? Вы любите прекрасные дела; вот подвиг этого рода, и уже не первый: во время московского возмущения, в котором митрополит (здесь архиепископ Амвросий) лишился жизни (чумной бунт), дворянство Можайского уезда, ближайшего к городу, отправило депутацию к московскому губернатору сказать ему, что они ждут его приказаний и что если он пожелает этого, то они готовы присоединиться к нему в числе шести тысяч человек для восстановления спокойствия в городе. Он приказал их благодарить, потому что все утихло.
Генерал Бибиков принял предложение.
Я слышала уже о пенсии, пожалованной вдове г. Бернсторфа; но по мне лучше было бы, если б муж ее был жив и при месте; это один из людей, которых я всего более ценила в своей жизни. Вам, милостивая государыня, Алопеус (Магнус Алопеус был вторым секретарем в при русском резиденте в Гамбурге Фридрихе Гроссе) обязан наградою, которую он получил; по вашему письму, я ее послала ему. Прощайте, не поддавайтесь паническому страху и любите меня по-прежнему.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины IIк г-же Бьельке о Пугачёвском бунте, о принце Генрихе, ландграфине Гессен-Дармштадской и ее дочери, Великой Княгине
9 февраля 1774 г.
Милостивая государыня,
Ваше письмо от 4-го февраля нового стиля было мне передано вчера. Отвечаю на него сегодня. Мне очень приятно сообщить вам, что оренбургское восстание, которое вас так напугало и о котором так много шумят наши завистники, очень серьезно распадается, к погибели тех несчастных, которые были в него вовлечены; войска генерала Бибикова четырьмя различными дорогами подступают к Оренбургу и очищают страну.
Башкиры, как сами уже сознаются, ясно видят, что им придется расплачиваться за мятежников; очень многие между ними изъявили покорность. Я удивилась, встретив в газетах имена дворян и даже генералов, о которых утверждают, что они действовали сообща с ними. В действительности же не было даже ни одного обер-офицера в рядах бунтовщиков, разрушающих до основания дома дворян и запрещающих крестьянам повиноваться своим господам.
Вы можете судить по этому, какой соблазн был бы для дворянства присоединяться и поступать на службу к такому сборищу злодеев, если бы никакое другое побуждение не заставляло их воздерживаться от подобного дела. Так как вы такая охотница до повешенных, то я вам скажу, что здесь уже четверых или пятерых несчастных повесили; такие редкие казни производят в тысячу раз больше действия у нас, чем там, где вешают всякий день.
Я очень тронута всем, что вы мне говорите об участии, какое принимаете во всем до меня касающемся; я не менее чувствительна и к тому дружескому отзыву, который принц Генрих поручил передать вам о моих письмах; этот принц старается всеми путями заявить мне о своих чувствах. Я в этот год сделала еще одно драгоценное знакомство, именно с ландграфиней Дармштадской; это женщина великих достоинств, которую я люблю и уважаю.
Она оставила мне золотую женщину, свою дочь, Великую Княгиню; эта молодая принцесса наделена самыми солидными качествами; я ею крайне довольна; муж ее обожает и все окружающие ее любят. Но на сегодня довольно продолжайте мне вашу дружбу и будьте уверены в моей.
Екатерина.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о ходе усмирения и характере Пугачёвского бунта; о смерти ландграфини Гессен-Дармштадской
В Царском Селе, 9 апреля 1774 г.
Милостивая государыня,
Так как шайки оренбургские наделали вам много беспокойства, то не худо сообщить вам, что ко мне прибыли третьего дня два курьера от генерала Бибикова: он извещает меня, что генерал-майор князь Петр Голицын, после очень жаркого сражения с этими несчастными в сорока верстах от Оренбурга, разбил их совершенно и освободил город от блокады, в которой злодеи держали его несколько месяцев.
Губернатор пишет мне, что в жизненных припасах наступило обилие после такого недостатка, что он в течение трех месяцев мог выдавать людям только по полпорции. Г. Бибиков разослал во все стороны очищать дороги, наводнённые мелкими шайками воров, и я надеюсь, что спокойствие восстановится после этих проказ, которые в чужих краях с удовольствием преувеличили до неслыханных размеров.
Я забыла вам сказать, что предводитель, которого талант так превозносили в газетах и который, однако ж не более как глупец и пьяница, уже и прежде два раза наказанный кнутом, за разные преступления, казаками Донскими, его земляками, - убежал с двумя из своих товарищей в киргизские равнины, за реку Яик.
Хотя уже захвачено множество этих мошенников, в числе которых и самые доверенные его люди, однако ж, нет между ними никакого следа иностранцев, и даже ни одного человека с именем или должностного лица: это просто скопище разбойников, которые принуждали целые селения следовать за ними, потому что они вешали мужчин, женщин и детей при малейшей попытке к сопротивлению.
Жестокости, ими произведенные, неисчислимы, также как и опустошения в тех местах, чрез которые они проходили и где останавливались. Господин Местмахер (отправленный от русского правительства в Ольденбург при Сальдерне Местмахер сделался женихом дочери бывшего ольденбургского губернатора барона Веделя. Г-жа Бьельке испрашивала у Императрицы покровительства Местмахеру, хваля его усердие к ее славе), которым вы интересуетесь, будет доволен, а, следовательно, и ваша родственница также.
Я получила ваше письмо об Алопеусе. Я, как и всегда, очень ценю вашу дружбу и прошу об ее продолжении.
Екатерина.
Я видела на этих днях и испытала, какое несчастье знакомиться с достойными людьми: я лишилась ландграфини и неутешна от этой потери; искренно разделяю горе ее дочери. Великая Княгиня не беременна, как вас уверяли. На этот счет я не чувствую нетерпения, да и не имею права на то: у меня у самой не было детей в продолжение девяти лет супружества; правда впрочем, что обстоятельства были другие.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о дне своего рождения и о газетных слухах
В Царском селе, 9-го мая 1774 г.
Милостивая государыня,
Это 2 мая (21 апреля по старому стилю, д. р. Императрицы Екатерины Алексеевны), так часто возвращающееся, не смотря на все, что вы мне говорите и желаете прекрасного по этому случаю, всегда приносит мне в подарок "лишний год", и поэтому самому я не очень-то жалую этот день: что бы ни говорили, а стареть - очень неприятная вещь.
Короля Прусского (Фридрих II) и меня беспрестанно хоронят из-за малейшего расстройства нашего здоровья. По моим известиям из Берлина, последнее нездоровье этого короля была величайшая безделица. Я думаю, что будущая герцогиня Сюдерманландская (принцесса Елизавета Шарлотта) похожа на стольких других девушек ее возраста: она в четырнадцать лет в восторге, что выходит замуж, а в двадцать будет очень жалеть, что вышла.
Никто лучше самого г. Сальдерна не может знать, заслуживает ли он того, что газеты на его счет распространяли: ссылаюсь в этом случае на его совесть. Прошу вас, милостивая государыня, сохранить мне вашу дружбу, и быть уверенною в том, что я очень ценю ее.
Екатерина
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о смерти
принца Августа Гольштейнского и брате его; об успехах Румянцева за Дунаем, гессенском министре Мозере и других лицах
10 июля 1774 г.
Милостивая государыня,
Я всегда с одинаковым удовольствием получаю ваши письма: стало быть, и последнее от 1-го июля нового стиля в том числе. Как вы видите, я не в Царском: большая жара, которая у нас стояла, была причиною, что сегодня ровно месяц как я оттуда выехала, и только здесь на морском берегу можно было дышать.
Но представьте себе, милостивая государыня, что случилось на этом море. Старший сын покойного принца Георга, моего дяди, принц Август Гольштейнский, выпросил у меня позволение участвовать в экспедиции моей эскадры, которая нынешним летом крейсирует по обыкновению в Балтийском море, и отправился на одном из моих военных кораблей, по имени "Иезекииль", недели три тому назад из Кронштадта.
После задержки противными ветрами, 3-го числа этого месяца в 5-ть часов вечера увидали с корабля Ревельский маяк; принц хотя и не был особенно живого характера, поспешил вскарабкаться на одну из мачт, но, спускаясь оттуда, сорвался и упал на один из корабельных бортов головою вниз, а затем в море, в котором и потонул, не смотря на то, что четыре человека бросились в воду, чтобы спасти его.
Потом крейсировали несколько дней, желая найти, по крайней мере, труп его, но и это было напрасно: вы не поверите, как опечалил нас всех этот несчастный случай. Брат его (Пётр I Фридрих Людвиг Ольденбургский) в армии. Говорят, что он отличается отчаянною отвагой: перестреливается с турками на пистолетах; я уже просила фельдмаршала не давать ему играть жизнью.
Вы знаете уже, милостивая государыня, что этот фельдмаршал начал кампанию поражением, по ту сторону Дуная, сорокатысячного турецкого корпуса и взятием 29-ти пушек, отлитых г. Тоттом, бригадиром христианнейшего короля, с 108-ю знаменами и двумя турецкими лагерями. Еще и другой турецкий корпус был разбит между Рущуком и Туртукаем.
Третьего дня, наконец, Его Шведскому Величеству угодно было вывести меня из неизвестности касательно его путешествия: он прислал ко мне курьера с уведомлением, что это путешествие отложено до будущего года.
Скажите мне, пожалуйста, Мекленбургская герцогиня (?), о прибытии которой в Гамбург вы извещаете меня, развелась ли со своим мужем, или она путешествует только для удовольствий?
Совершенно верно, что г. Мозер один из самых негодных людей, каких я знавала на своем веку (г-жа Бьельке в письме от 1 июля говорила Императрице, что смерть ландграфини (30 марта 1774 г.) была ускорена печалями, причиненными Мозером, который, после ее возвращения из Петербурга, сильно ссорил ее с ландграфом); не думаю однако ж, чтобы огорчения, причинённые им ландграфине, сократили ее дни: эта принцесса постепенно умирала всякий день в продолжение девяти лет; нашлись записки, в которых она во все это время изо дня в день сама описывала свое положение.
Мне очень любопытно услышать о дальнейшем путешествии герцогини Сюдерманландской; надеюсь, что ее не заставят так долго ждать высадки, как она ждала отправления; шведские корабли стояли две недели в Висмаре, прежде чем моему дяде дано было знать, чтобы он отправил свою дочь из Эйтина. Но на этот раз довольно, не правда ли? Прощайте, любите меня по-прежнему немножко.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о гольштейнских принцах, о Турецком мире и Французском дворе
Санкт-Петербург, 29 августа 1774 г.
Милостивая государыня,
Когда вам сказали, что только покойный принц Гольштейнский (Петр III?) много обещал, вас обманули: его брат, который остался нам, обещает гораздо более умершего. Он очень любезный юноша; в этом все согласны; я нахожу в нем поразительное сходство с моею матерью: он весел и жив, и приветлив. Старший был крайне тяжел и не имел никакой легкости выражаться.
Вы жалуетесь на дожди и на худую погоду, между тем как у нас стояло прекрасное лето и плоды были не только превосходные, но и в большом изобилии. Нет ничего вернее того, что мы заключили мир с Турками. Посылаю вам стихи на этот мир, сочиненные здесь Русским; может быть, вас это позабавит, так как вы интересуетесь нами.
Совершенно справедливо, что этот мир доставил большое удовольствие англичанам, как Англичанам. Прощайте, милостивая государыня, будьте уверены, что я очень благодарна за все доказательства вашей ко мне дружбы.
Екатерина.
Кстати, что говорят в ваших краях о новом французском дворе (здесь Людовика XVI)? Я видела английскую газету, в которой находили, что он "еще зелен и не дозрел"; это показалось мне забавным.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке об отъезде ее в Москву; о шведском короле Густаве III; хвалит принцессу Баденскую и принца Петра Гольштейнского
5 января 1775 г.
Милостивая государыня,
Искренно благодарю вас за поздравления с новым годом. Я знаю, что вы их делаете от чистого сердца, и потому именно придаю им особенную цену; прошу вас вполне верить этому. Со своей стороны желаю вам здоровья и всевозможных благ.
Через несколько дней я уезжаю в Москву; впрочем, время моего отъезда ещё не назначено, потому что я ожидаю известий о моем дворце, который еще не готов. Перед этим письмом я сейчас писала другое, к шведскому королю (Густав III), возвращая данное им мне честное слово приехать сюда в 1775 году; я возвращаю его потому, что Москва несколько дальше от Стокгольма, чем Петербург, и что этим я избавляю его от необходимости придумывать извинения, так как он, конечно, не посмеет приехать.
Говорят, что невеста (?) принца коадъютора (?) очень любезная особа; не бойтесь, чтобы житейские треволнения показались ей чем-нибудь новым: дом отца ее, принца Георга Дармштадтского (Георг Вильгельм), представляет собою гнездо интриг и обмана; об этом я достаточно наслышалась у покойной ландграфини (Генриетта Каролина Пфальц-Биркенфельдская, мать первой супруги великого князя Павла Петровича, Натальи Алексеевны), с которой они были на ножах.
Меня извещают, что парламентские раздоры далеко не на исходе. Если наследную принцессу Баденскую (Амалия Фредерика, сестра великой княгини Натальи Алексеевны, мать императрицы Елизаветы Алексеевны) считают надменною, то поверьте, что в ней очень ошибаются: она овца, но зато уж и ничего больше. О принцессе Луизе (также сестра великой княгини Натальи Алексеевны) нельзя сказать того же; из всех сестер, она наиболее умная, но капризна и странна.
Очень рада, что герцог Браганский (Педро Климент III, король Португалии) доволен нами; если во время его путешествия вы встретите принца Петра Гольштейнского (Пётр I Фридрих Людвиг Ольденбургский, ), который собирается уезжать отсюда, то вспомните обо мне: уж если этому юноше не иметь успеха в свете, то, не знаю, кто же имеет право на него рассчитывать?
Peter Friedrich Ludwig von Holstein-Gottorf, 1766 (Jakob Emanuel Handmann)
Вы увидите, есть ли возможность упрекнуть этого мальчика хотя бы в самом ничтожном недостатке. Прощайте, милостивая государыня, продолжайте любить меня немножко.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке об отъезде Императрицы из Петербурга в Москву; остановка в Новгороде; она довольна виденным ею на пути; о графе д’Артуа; о секретном трактате Австрии с Портой
Москва, 25 января 1775 г.
Милостивая государыня,
В дороге я получила ваше письмо от 13 января и на него буду отвечать, сообщив вам предварительно, что сегодня я совершаю свой торжественный въезд в Москву, как это обыкновенно принято делать после заключения мира или при народных торжествах, одним из которых будет празднование мира.
Путь из Петербурга до Москвы я совершила в 56 часов. Кроме того я останавливалась в Новгороде - на 24 часа, на половине дороги, чтобы перевести дух - на 20 часов и в Твери - на 13 часов, и уже три дня, как отдыхаю здесь. На пути мне: попались: один новый город, совершенно отстроенный, и два другие, еще воздвигаемые, и я была поражена видеть, как, не взирая на войну, чуму и беспрестанные пожары, этот край и его население поднялись за последние 8 лет, в продолжение которых я не посещала этой местности.
Бывало прежде, проезжая по деревне, видишь маленьких ребятишек, в одной рубашке, бегающих босыми ногами по снегу; теперь же нет ни одного, у которого не было бы верхнего платья, тулупа и сапог. Дома хотя по-прежнему деревянные, но расширились, и большая часть их уже в два этажа.
Я встречала во многих местах школы, которые очень порадовали меня, и две семинарии, где 1000 человек детей священников обучаются, кроме своего отечественного языка, греческому, латинскому, немецкому и французскому языкам. Всем этим я в самом деле довольна; еще десять таких лет, и я ручаюсь, что все это бросится в глаза всякому, кто только не пожелает "нарочно" закрывать их.
Свое согласие на брак коадъютора я послала еще из Петербурга. Я всегда говорила, что факультет (здесь французской медицинской академии) берет на себя смелость предсказывать в том, в чем он не имеет ни малейшего понятия, и очень рада, что граф д’Артуа (будущий король Франции Карл X) доказал ему это (речь идет о беременности супруги графа д’Артуа, Марии Терезии, дочери Сардинского короля Виктора Амедея III; 6 августа 1775 года у нее родился сын Людвиг Антон Бурбонский, герцог Ангулемский).
Итак, вас возмущает трактат Австрийского дома (здесь секретный трактат о субсидиях, заключенном австрийским интернунцием Тугутом (Франц фон) с оттоманской Портой в Константинополе 6 июля 1771 года) и охранителя римско-католической веры с врагом христианского имени; но, не смотря на формальные опровержения этого трактата, он, тем не менее, существует; вскоре мы увидим последствия его.
Боюсь, чтобы мои предсказания относительно Америки не сбылись скорее и верно, чем предсказания Парижского медицинского факультета (действительно сбылись, началась Война за независимость британских колониальных колоний в Америке (ред.)).
Прощайте, милостивая государыня, будьте вполне уверены в неизменности моей дружбы к вам и продолжайте любить меня немножко.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о празднествах; о принце Петре Гольштейнском; отзыв о нём графа Броуна; о принцах Бурбонских
Москва, 21 февраля 1775 г.
Милостивая государыня,
Только что получила я ваше письмо от 6 февраля и мне весьма приятно слышать, что мои письма продолжают доставлять вам удовольствие. Уже 4 недели как я здесь, где мне очень рады. Два раза в неделю я имею у себя при дворе приёмы, причем каждый раз собирается не менее 400-500 дам. Я давала три маскарада, на которые допускается только дворянство, и ни на один из них не было выдано менее 6-7 тысяч входных билетов.
На днях я получила ратификацию мирного трактата, подписанную султаном. Итак, это великое дело совсем окончено, и все статьи утверждены от слова до слова. Празднество по случаю "заключения мира" (здесь в русско-турецкой войне 1768-1774) я устрою здесь в июле и такое великолепное, какого до сих пор не видывали.
Вы скажете, что я совсем предалась празднествам. Однако мы также и много работаем и в непродолжительном времени издадим один труд, который принесёт неизмеримую пользу во внутреннем благосостоянии империи, и этот год не обойдется без того, чтобы не быть в своем роде знаменательным.
Мой принц Петр Гольштейнский, которого я вам рекомендовала, как юношу, не способного обесславить свой род, проехал через Ригу, откуда граф Броун (Юрий Юрьевич), лифляндский генерал-губернатор, пишет мне, что этот прелестный мальчик вскружил там все головы, и даже сам этот старик в таком восторге от него, что на трех больших страницах распространяется в похвалах ему; а друг мой Броун вовсе не льстец; он ирландец очень откровенный и очень прямой.
Меня очень насмешил начерченный вами прекрасный рисунок операция, которую следовало бы сделать всей династии Бурбонов; посмотрите, к чему прицеплены ныне красивейшие породы земного шара! Если этот принц Мекленбургский (Фридрих Франц I) женится на принцессе Луизе Готской (здесь рассматривалась как предполагаемая невеста великого князя Павла Петровича, но "победила" все же Мария Федоровна (ред.;)) по влечению, то нельзя сказать, чтобы ему нравились стройные женщины, так как она одна из самых дородных тёток в мире.
Прощайте, милостивая государыня, продолжайте выказывать мне вашу дружбу.
Согласно вашим пожеланиям, милостивая государыня, выраженным в письме от 24 февраля, я наслаждаюсь здесь превосходным здоровьем; но, между нами будь сказано, я всегда находила, что в Петербурге климат менее суров, чем здесь: в Петербурге барометр постоянно стоит "на перемене", а вследствие этого морозы там менее продолжительны; здесь же погода более постоянная и морозы продолжительны.
Прибавьте к этому, что Москва лежит на 100 льё восточнее Петербурга, и что к востоку от нее находится обширная Сибирь, с ее лесами и болотами; мне кажется, что это дает себя знать и даже чувствовать.Теперь у нас отвратительная погода - смесь снега, дождя и сырости; словом, такая, в коей только бы суркам и спать, а это, я полагаю, стоит ваших наводнений.
Сказать вам правду, вы верно отгадали относительно промаха палача при казни Пугачева (в газетах того времени говорили, что Пугачёву, по ошибке палача, сначала отрубили голову, а потом его четвертовали, г-жа Бьельке в письме своем Императрице Екатерине от 24 февраля 1775 года полагала, что это было сделано, вероятно, по воле Императрице, а не по ошибке палача); я думаю, что генерал-прокурор (Александр Алексеевич Вяземский) и обер-полицмейстер помогли случиться этому промаху, потому что, когда первый из них уезжал из Петербурга для производства суда, я сказала ему шутя: "Никогда больше не попадайтесь мне на глаза, если вы допустите малейшее мнение, что заставили кого бы то ни было претерпеть мучения", и я вижу, что он принял это к сведению.
Жалею очень князя-епископа (Фридрих Август, епископ Любский. Сын его принц Петр Фридрих Вильгельм, за которого, впоследствии, управлял, по случаю умопомешательства его, двоюродный брат принц Петр) по поводу состояния его сына и не думаю, чтобы брак этот состоялся (здесь помолвки с принцессой Шарлоттой Гессен-Дармштадтской).
Вам, полагаю, уже известно об отмене ратификаций мирного договора в Константинополе и о сдаче нам Кинбурна; с минуты на минуту ожидаю известий о сдаче туркам Бендер и Хотина. Продолжайте питать ко мне дружбу и будьте уверены в моей.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о праздниках по случаю мира с турками; об уничтожении некоторых налогов; о путешествии Г. Г. Орлова; характеристика его
Москва, 12 апреля 1775 г.
Милостивая государыня,
Мне очень приятно было прочесть в вашем письме от 31 марта, что мои письма продолжают доставлять вам удовольствие. Здоровье мое превосходно, и здесь мне очень нравится, несравненно более, чем прежде; обещаю вам, что в нынешнем году вы обо мне услышите: я предсказываю, и это на основании верных данных, что он составит эпоху в летописях России; немного терпения, и вы увидите.
Мои праздники по случаю мира тоже будут недурны; но о праздниках только и можно сказать, что "они праздники и затем ровно ничего". Я делаю в этом году удивительную экономию: я слагаю или, лучше сказать, уже сложила и уничтожила налогов на сумму до 2000000 рублей и увеличиваю издержки, и это после шести лет войны, про которую наши завистники везде разглашали, что она разорительна для Российской империи!
Что же скажут они теперь? Назовут они меня волшебницей? Всем мы платим исправно и платили так в продолжение всей войны; они всячески стараются узнать, как это делается? А я знаю как: суммы, предназначенные на один предмет, отнюдь не употребляются на другой. При всем том меня обворовывают точно так же, как и других; но это хороший знак и показывает, что есть что воровать.
Не знаю, будет ли в ваших странах принц Петр Гольштейнский. Что касается князя Орлова (Григорий Григорьевич), то он поехал на Вену и отправляется в Италию, по, по прошествии двух лет, вернется через север. Если когда-нибудь вам придется встретить его, вы увидите, бесспорно, самого красивого мущину из всех тех, которых вам удавалось видеть в жизни; природа наделила его всем, как со стороны внешности, так и со стороны сердца и ума, и всем, что он есть, он обязан только этой природе, так как он не получил ровно никакого воспитания; это - баловень природы, который, получив все без труда, сделался ленивцем; но несмотря на этот недостаток, он имеет обширные сведения.
Прощайте, милостивая государыня; кажется этого достаточно для первого дня Пасхи, когда мы бываем на ногах в продолжение четырех с половиною часов, т. е. с 2 до 6 часов утра. Теперь уже за полдень, а я еще нисколько не устала; искренно благодарю вас за все изъявления вашей дружбы.
Собственноручное письмо Екатерины II к г-же Бьельке о мерах для облегчения участи народа; о Георге III и его сестре; о начала празднестве по случаю мира с Портой
Москва, 30 июня 1775 г.
Милостивая государыня,
Все, что вы прочли в газетах о мерах, принятых для облегчения участи народа, по моему мнению, не более, как пустяки в сравнении с обширным произведением, о котором вы что-нибудь услышите через два или три месяца; вот это будет труд, и труд великолепный.
Английский король (Георг III) - превосходный гражданин, хороший муж, хороший отец, хороший брат; такой человек никогда не считает за счастье потерять ничего нестоящую сестру (Каролина Матильда, супруга Христиана VII, короля датского, дочь принца Фридриха Вельского; умерла 10 мая 1775 г.); я готова держать пари, что он был более огорчен потерею ее, чем поражением своих войск в Америке.
Вы знаете, что его превосходные граждане очень скучают и что часто также.... Но нет, не буду договаривать. От всего сердца желаю, чтобы мои друзья англичане поладили со своими колониями; но столько моих предсказаний сбывалось, что я боюсь, чтобы еще при жизни моей нам не пришлось быть свидетелями отпадения Америки от Европы.
Через десять дней начнутся "наши празднества в честь мира". Я не пожелала воздвигать никаких храмов, ни Минерве, ни Янусу, ни чёрту и его бабушке; но у нас будет представлено на твердой земле Черное море со всеми приобретениями России, и так как это будет награвировано, то один из оттисков я пришлю вам, и подобный праздник даст еще тот, кто будет в состоянии.
Прощайте, милостивая государыня; будьте уверены в моей дружба и не лишайте меня вашей.
Продолжение следует